Начало декабря стало временем политического напряжения в Латинской Америке. Венесуэльский президент Николас Мадуро 3 декабря провёл референдум, по решению которого в состав Венесуэлы должен быть включён спорный регион Эссекибо, согласно нормам международного права принадлежащий стране-соседу — Гайане и составляющий почти три четверти её территории. 6 декабря Мадуро прямо заявил о том, что названный им Гайана-Эссекибо регион становится 24-м штатом Венесуэлы. Тогда же президент-во-Каракасе попросил Национальную ассамблею принять закон о защите спорной территории, а иностранным компаниям, добывающим в Эссекибо полезные ископаемые, дал три месяца на завершение всяких дел. Несмотря на кажущуюся воинственность заявлений, Мадуро был риторически аккуратен, когда слова доходили именно до методов сворачивания чужих производств: "Только по-хорошему. С уважением к международному праву, с уважением к законам, с уважением добрососедства".
По итогу референдум носил характер консультативного и служил, скорее, для легитимизации будущих внешнеполитических шагов Каракаса и активизации электората Мадуро. К тому же представители Гайаны, знавшие о референдуме задолго до его проведения, ещё в ноябре подали запрос в Международный суд ООН, дабы он приравнял волеизъявление венесуэльского народа к первому шагу по аннексии чужой территории. Решением суда стало распоряжение Венесуэле никаких земель не захватывать, но референдум, раз желание имеется, проводить — кто ж вам запретит волеизъявлять?
Параллельно с запросами в суд ООН Гайана стала выискивать союзников, не стесняясь предлагать собственную страну в качестве территории для создания иностранных военных баз. В числе заинтересовавшихся государств, как обычно, засветились США, чьи представители из Пентагона гостили в столице страны Джорджтауне аж дважды за декабрь и остались вплоть до объявления результатов венесуэльского референдума. Вместе с тем американский госсекретарь Энтони Блинкен в первые дни объявления о присоединении Эссекибо к Венесуэле связался с президентом Гайаны и подтвердил, что Вашингтон выступает строго на стороне Джорджтауна.
Из-за количества заявлений, подливавших масла в огонь, довольно долго рассматривался худший сценарий — возможность прямого военного столкновения Венесуэлы и Гайаны. Перспективы этого столкновения каждый эксперт по региону рисовал в меру своей ангажированности. Кто-то утверждал, что армия Венесуэлы — сброд в тапочках, вооружённый ржавыми калашами, а кто-то говорил, что армия Гайаны — такой же символический конструкт, как министерство иностранных дел Айовы или Центробанк Ватикана. Но движения начались: одним из них стало крушение вертолёта ВВС Гайаны неподалёку от венесуэльской границы. Мало того что в лице этого вертолёта государство потеряло треть своих вертолётов в принципе (данные, понятное дело, не подтверждены, но очень часто встречаются), так ещё и армия страны, как выразился её президент, оплакивает своих лучших военных: учитывая предполагаемую численность этой самой армии, такое выражение может быть не просто фигурой речи, но констатацией факта.
Вдобавок к начавшемуся копошению в Венесуэле и Гайане движения бронетехники начались в Бразилии, заинтересованной в помощи Джорджтауну. Впрочем, всякое обострение вроде бы сошло на нет 15 декабря, когда президент Венесуэлы Николас Мадуро и президент Гайаны Мохамед Ирфаан Али (почти 40% населения страны — привезённые сюда британскими колонистами индийцы, в том числе индийцы-мусульмане) провели очную встречу в столице нейтральных Сент-Винсента и Гренадинов — Кингстауне. Пожав руки и обещавшись придерживаться мирного урегулирования, оба первых лица на время закончили почти двухнедельную нервотрёпку мировой общественности. Вот только контекст вокруг дипломатического столкновения Каракаса и Джорджтауна куда интересней, чем кажется на первый взгляд.
Экономика Гайаны на протяжении всей истории независимости этого государства была стабильно слабой. Многие зарубежные компании безуспешно открывали здесь свои офисы. В 2005 году и отечественный "Русал" запускал на территории Джорджтауна своё представительство: работа в Гайане вылилась в приватизацию бокситовых рудников, однако вскоре добыча была приостановлена из-за восстания местных рабочих, которые стали уничтожать инфраструктуру. "Русалу" пришлось закрыть как производство, так и головной офис в Джорджтауне. Всё изменилось в 2015 году, когда американская компания ExxonMobil обнаружила в том самом спорном регионе Эссекибо два крупнейших месторождения нефти. Открытая добыча чёрного золота привела к тому, что экономика Гайаны стала расти ударными темпами, увеличиваясь в среднем примерно на 60% с каждым последующим годом.
Может показаться естественным, что Венесуэла, будучи большей во всех смыслах этого слова страной, пожелала себе кусок нефтяного пирога от спорной территории. Но проблема в том, что силы и сплочённость Венесуэлы мадуровской уже крайне далеки от Венесуэлы при Уго Чавесе. Народ не желает войны или каких-либо резких изменений, а государственная экономика не справится с полноценной военной эскалацией. И лучше всего на две эти проблемы указал, как ни странно, опять же венесуэльский референдум и всё, что из него последовало.
Во-первых, по официальным данным (глава национального избирательного совета Венесуэлы плюс местная газета El Universal), проголосовало около 10 млн. венесуэльцев, то есть меньше половины населения страны (28 млн.). Из проголосовавших 95% выступили за включение Эссекибо в состав Венесуэлы. Куда более сдержанную статистику подают зарубежные наблюдатели: The British Broadcasting Corporation (ВВС, Би-Би-Си) подтвердила участие лишь 10% населения. Понятно, что верить Би-би-си в данном случае — всё равно что верить местной прессе, но всё же цифры, и самые оптимистические, и самые пессимистические, показывают, что почти каждому второму венесуэльцу безразлично включение нового штата в состав собственной страны.
Во-вторых, смысл референдума теряется, когда становится понятно, что за исключением риторики и неработающих ультиматумов венесуэльский президент Мадуро не сделал ничего для того, чтобы полноценно включить Эссекибо в качестве очередного штата. Большая часть площади нового региона представляет собой глухие леса — практически заповедную зону без какой-либо инфраструктуры. Местные жители не имеют чёткого представления о том, к какому государству себя причислять, и потому простейшая раздача венесуэльских паспортов привела бы к тому, что гайанцы спокойно превратились бы в венесуэльцев.
В-третьих, предположения о возможном военном столкновении разбиваются об экономическое состояние современной Венесуэлы. Страна долгое время находилась под экономическими санкциями США, часть которых (добыча и реализация нефти, газа и золота) сняли лишь в нынешнем октябре. Каракас навряд ли пожелает получать новые месторождения, заранее зная о том, что не сможет их использовать. Тогда встаёт логичный вопрос: а к чему всё это было?
Обострение с Гайаной, это бутафорское напряжение, созданное Мадуро на ровном месте, должно посылать сигнал. Какой и кому? Возможно, тем, в чьём мягком подбрюшье легко может вспыхнуть очередной военный кризис — кризис, который не получится оперативно затушить имеющимися средствами, и кризис, который ударит по и без того сомнительным перспективам нынешней администрации в 2024 году. История со снятием санкций вовсю саботируется Конгрессом, а дешёвая нефть из Венесуэлы нужна американцам чуть меньше в свете того, что именно американская ExxonMobil занимается разработкой нефтяных месторождений в Эссекибо. Отсюда и идут все разговоры на американском английском, что надо бы организовать второго Хуана Гуайдо — хотя бы из звезды местной оппозиции Марии Корины Мачадо. Разрешение Марии участвовать в выборах президента было условием для октябрьского снятия санкций — вместе с освобождением нескольких американских граждан, сидящих за венесуэльской решёткой. Но дело уже к концу декабря, а Германна всё нет — граждане продолжают чалиться на нарах, а Мачадо на выборы, похоже, так и не собираются пускать. Да ещё и референдум этот… Возможно, венесуэльская игра референдумами — сигнал французам, чья колония с космодромом находится так близко. А возможно, что и британцам. Перед референдумом Мадуро заявил, что "земля Эссекибо оккупирована Британской империей и её наследниками". Гайана, входящая в Британское содружество наций и, в отличие от Ямайки и Антигуа с Барбудой, не выказывавшая по этому поводу никакого недовольства, стала поводом для лорда Кэмерона, нового лондонского министра иностранных дел, запустить свои руки в пороховую бочку латиноамериканских разборок. Дэвид заявил, что стремление Венесуэлы избежать эскалации похвально, но неплохо было бы увидеть конкретные действия. На что министр иностранных дел Венесуэлы Иван Хиль Пинто ответил что-то в духе "хочешь увидеть действия — сделай-ка со своим британским империализмом ноги отсюда". После чего немедленно отправился в Москву, дабы переговорить с Лавровым, а также наладить контакты между венесуэльской государственной нефтегазовой компанией PDVSA и представителями "Газпрома" — всё во имя добычи полезных ископаемых в 24-м штате Венесуэлы.
