Центральный деревянный храм и его настоятель

Протоиерей Павел Батарчуков — настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих радость», мучеников Гурия, Самона и Авива.

— Знаю, с каким уважением к Вам относятся верующие. Многие люди, живущие далеко за пределами республики, знают о приходе, который в 2014-м оказался в эпицентре событий. Я так запомнила, что ваш храм горел от упавшего рядом снаряда, но вовремя потушили. Это так?

— Нет, милость Божия в том, что храм не горел, хотя в его деревянных стенах, на куполе, на колокольне пооставались осколки от снарядов. Они вошли в тело храма раскалёнными, но не продолжили гореть. А вот каменное здание воскресной школы трёхэтажное, которое сразу за храмом стоит, то разбито капитально было. Там 50 с лишним окон выбило, и крыша, и стены, и забор повреждены. Это да. Было. А горело рядышком там, здание Горгаза, соседствующее с нашей территорией. Как раз туда было несколько прилётов.

— Старались ВСУ попасть в захваченное ополченцами здание бывшего СБУ, а все перелёты – ваши были. Чудо Господнее, что деревянный храм не сгорел! Батюшка Павел, а как и когда начиналась история вашего прихода?

— Регистрация прихода иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» произошла в 1994 году. Примерно через полтора, а то и два года, с учётом всех юридических проволочек в оформлении документации, мы приступили к строительству самого храма.

— Как было выбрано место под храм?

— Место было выбрано это неслучайно. На этом месте когда-то находилось старое городское кладбище. Его в народе называли «Гусиновское». В конце 60-х, начале 70-х годов оно было порушено так, чтобы ничего не напоминало о том, что в центре города было кладбище. Основная масса захоронений была перенесена на кладбище за Автовокзалом и на кладбище на Острой Могиле. Оно тогда только открывалось. Было обращение местных властей, что, если кто желает перезахоронить останки родственников на любое другое кладбище, им будет оказана помощь. Но всё-равно, какая-то часть старых захоронений осталась в земле и по сей день.

Я луганчанин от рождения, поэтому с детства знал это кладбище, когда ходил туда с мамой, когда гулял по городу. Я видел его. Когда разрушили – было непонятно зачем это всё. Когда через Иванищев яр делали дамбу, чтобы пустить трамваи, машины возили весь этот грунт с кладбища, там были видны и старые гробы, и волосы, и кости человеческие. У меня восприятие того нового строительства коммунизма складывалось через призму всего этого ужаса, который пришлось наблюдать. Я был против.

Потом учёба моя была, долго не было меня в Луганске, я только изредка приезжал сюда.

— А где вы учились?

— Одесская Духовная Семинария. А до этого я закончил нашу Луганскую школу №44. Потом сразу псаломщиком пошёл работать к моему дяде протоиерею Василию. Это был первый священник в нашем роду. Так-то мы все были православные. Род Батарчуковых и Ткачёвых — глубоко верующий был. Дядя ещё при основании Луганской епархии служил у архиепископа Никона (Петина) иподиаконом. Ну и потом уже стал священником. А когда я закончил школу, перед армией решил поработать в церкви. Это был мой выбор, моё желание служить Господу. И я работал псаломщиком. Но когда пошёл в Артёмовский военкомат, справка у меня была с места работы — из епархии.

А тогда не так как сейчас «шалтай-болтай» было, месяц после школы — и ты уже должен был устроиться на работу. Не устроишься — к тебе приходит участковый и спрашивает, почему не работаешь. Ты уже становишься тунеядцем для общества. И вот забирают справку в военкомате, а я псаломщик храма. Печать церковная. Военком – в шоке был: «У нас тут почти коммунизм, а ты разлагаешь дисциплину. Давай, устраивайся на нормальную работу». Отвечаю: «Так я работаю». Говорит: «Ну хорошо. Я тебе сделаю! Будешь мне до 28 лет проходить медкомиссию каждую весну и осень. Военный билет мы тебе не дадим. У тебя будет приписное свидетельство из военкомата — и всё». Для парня — это было унизительно. Быстро бы отслужил в армии, долг отдал Родине, и мог бы дальше делать что хочешь. А так — ты ни то и не это. Это была бы такая долгоиграющая помеха в жизни. Но Господь же знает, Он нас ведёт. Ну так, да и так. Я развернулся и ушёл.

Через какое-то время в храм приезжал такой достойнейший митрополит Сергий (Петров). Царствие ему небесное! А он меня знал с детских лет. Когда в храме стоял, я к нему подошёл и всё рассказал. Он говорит: «Давай, пиши на моё имя прошение о поступлении в духовную семинарию». Ну, мы документы на его имя переправили и вопрос был решён. Я — в семинарии.

Но! Армия-то висит. Так вот, вскоре меня прямо с Одесской семинарии забрали в армию. Служил в Подмосковье, в Дубне. 2 года добросовестно, честно отслужил, ещё и в отпуск отпускали.

— Кем вы были в армии? В каких войсках?

— А из семинарии брали только на трудовой фронт — это стройбат. Оборона Москвы — это тот щит, который строился при непосредственном моём участии. Пусть микроскопическом, но я в этом участвовал и этим с юности стою на обороне. (И храм в Луганске тоже неподалёку от Оборонной улицы построил). Потом я вернулся из армии, спокойно закончил семинарию. После неё — Московскую Духовную Академию. Какую-то часть отучился, и нас направили в Патриархию. Там я работал с митрополитом Сергием, в Чистом переулке — 5, референтом и управделами Московской Патриархии. Затем аспирантура, Пражский богословский университет. Став магистром богословия, вернулся в Москву.

— Это правда, что Вас рукополагал сам Патриарх?

— Да, Святейший Патриарх Всея Руси Алексий II возводил меня в иподиаконы. Как только женился, сразу написал прошение на рукоположение. Отец Матфей (совсем недавно преставился, Царствие ему небесное!), подходит ко мне и спрашивает: «Вы не против, Павлик, чтобы вас Святейший рукоположил? Я стою и думаю: «Боже мой! Мне такой вопрос задают!» И не думал, и не гадал, и фантазии не было, что такое возможно. На всё воля Божья! Конечно, я с радостью согласился.

И Святейший Патриарх Алексий II в Патриаршем Елоховском соборе 2 декабря 1990 года рукоположил меня в диаконы, потом сразу направили меня в большой приход Вознесения Господня. Я там служил диаконом. А потом началась свистопляска 91-93 годов. Куда, что, как? Надо было определяться. И я приехал к своим родителям в Луганск и остался здесь жить. Без разговоров, главное, что мама и папа в моей помощи нуждались здесь, мной были досмотрены и похоронены. Митрополит Иоанникий (Кобзев – ныне на покое), дай Бог ему здоровья, постриг их в монашество. Папа Батарчуков Николай Игнатьевич фронтовиком был, причём настоящим, участник боевых действий, дошёл до Берлина. Его имя вписано в книгу памяти, которая была выпущена в Луганске. Так что я сын фронтовика. А дальше уже, поставим многоточие…

— Отец Павел, почему всё-таки вы приняли решение ставить деревянный храм?

— Я иду по жизни в большей степени не прагматически, а интуитивно. То есть, если посылается проблема, я говорю, Господь управит. Нужно было ставить храм, фундамент строить. Настоятель, он кто? Он — всё, по принципу «сам пою, сам кадило подаю». А ещё и — «сам ищу финансы, сам решаю, как их правильно реализовать». Каждый мешок цемента, каждая банка краски, каждый куб досок – они имеют цену. Люди прониклись, дали копейку. А люди, они такие, они не спрашивают, но смотрят: их вложенный рубль дал результат? Строится, делается — значит всё в порядке.

Ну и пришёл я в этот новоделанный парк с документом, что я на 49 лет взял его в аренду. Так по закону было положено. Со специалистом поговорил, они мне нарисовали проект, вывели цифру, что на начало проектных работ нужно столько-то. Смотрю, а там повторяются по несколько раз все цифры, которые есть. В общем, миллионы, миллионы и миллионы. Я только сорок тысяч за одну бумажку эту «Гражданский проект» им заплатил. Думаю: — «Сяду я среди этих пеньков и больше ничего здесь не построю». Тяжело было в 90-х годах с финансами.

— Да, как и сейчас, наверное. Нас трудные времена надолго не оставляют.

— Так оно и есть. А на Руси всегда храмы строились в трудные времена. У нас сейчас, мы слышим, всё освящаются и освящаются новые храмы. Показатель такой. В Европе закрываются — у нас открываются. И есть востребованность строить ещё больше!

В общем, поехал я к своим друзьям, которых и сейчас ещё много осталось в Москве. Был благочинный Свято-Троицкой Сергиевой лавры, митрополит Даниил (Доровских), мой одноклассник по семинарии. Приезжаю в Сергиев Посад, в лавру. Стою у раки мощей святого и прошу: «Преподобный человек, помоги. Как? С чего начать?» Я богослов, если на то пошло. Работа моя апостольская — «Святоотеческое учение в единстве Церкви». А теперь я прораб, получается, с нулевым в этом плане образованием. Я преподобному Сергию всё это говорю. А когда вышел из храма, смотрю, отец Даниил идёт.

«О! Привет, привет. Как жизнь?..» Рассказал я ему о ситуации, так мол и так: «Благословение от архиерея имею строить храм, а средств на это не имею». Он говорит: «А поехали на хозяйственное подворье лавры, посидим, пообщаемся. Там нас никто не будет трогать. А здесь то один, то другой зайдёт, не дадут спокойно поговорить». Приезжаем на подворье. Это в нескольких километров от лавры. Там стоит деревянный храм в честь преподобного Сергия Радонежского. Показываю на храм и говорю: «Отец Даниил, вот так, мне вот это надо!» Может, грубо, но по-свойски мы так общались.

Вот так история деревянного храма в Луганске началась. Вот именно этот проект деревянного храма был одобрен, и братская помощь пришла на луганскую землю.

— Ваш храм ещё казачьим называют.

— Казачий — это Свято-Казанский храм. А наш — казаки с давних пор тоже полюбили. Мы с ними давно дружим, беседуем на темы, которые их интересуют. Они приходят на службы. На праздники мы гулянья народные устраиваем в парковой зоне.

— Спаси Господи за рассказанную историю. А чем в современности занимается община иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость»?

— Чем занимаемся? Молимся. Трудимся. Социальным служением занимаемся. Мы с 14-го по 17-й годы кормили полноценным горячим обедом каждого, кто приходил и выдавали гуманитарную помощь. Я получал её из России по своим каналам, и мы раздавали её нуждающимся. Всё это отображено на нашем сайте.