Жарок июль: подходя к концу, словно концентрирует тему жара…
Жарок – и 25 день июля – день рождения Валентина Сорокина: монументального поэта, словно и всегда жившего: жаром дара и любви, полнотою неравнодушного сердца, глубиной патриотизма: когда, словно сливаясь с Родиной, он ощущал её, как величайшую тайну и великую формулу судьбы…
Поэт ушёл в вечность, постепенно во всё увеличивающейся перспективе становится понятен масштаб его; он чтим, он популярен среди военных: людей, как правило, созданных по суровым правилам жизни, но именно поэзия Сорокина востребована в военной среде – о чём хорошо пишет Борис Сомов в статье «Маршалу русской речи», опубликованной на сайте Анна-ньюс.
Лето – с его жарой и отдохновением – не лучший сезон для литературных мероприятий, тем не менее, прошли они в Зилаире и Сибае: вечера, посвящённые творчеству Валентина Сорокина; в Башкирии начинается увековечение его памяти: Централизованная библиотечная система Зилаирского района будет носить имя Валентина Сорокина.
…пока могучие произведения поэта живут своею жизнью, облучая пространство и сердца людские: во многом – страхуя оные от обрастания жиром или ороговения.
Метафизические крылья правды трепещут над нами: разворачивается поэма «Две совы».
Уже начало её – по звуку и смыслу, даже по объединению – звуко-смысла – вибрирует такое мерой правды и красоты, что завораживает многим: от звукописи до романтизма по отношению к женщине: рождающей миры жизни:
В стихиях жизни, бедами безмерной,
Одно тебе давалось навсегда:
Не ветреною быть,
А трижды верной,
Когда взойдет любви твоей звезда.
Ты женщина, и все огни-планеты –
У ног твоих,
У берегов твоих.
Логичная безмерность бед в стихиях жизни, не отменяет сияния и силы оной, а в поэзии Сорокина, проявлявшейся и трагизмом, никогда не было месту унынию.
Ритмы поэмы играют, но совершенно всерьёз, предлагая необычность мировидения, отливающую золотом тайны:
Я размышляю о насущном хлебе –
О верности – под звездами Москвы
И вижу: не луна пылает в небе,
А золотая голова совы…
Поэма – повествовательна и сюжетна, постепенность её развития соответствует сказовому ладу речи: о! здесь размах былин, великолепного эпоса, хотя всё вращается вокруг современности: всегда условной, увы, ибо слишком быстро прогорая, превращается в былое.
Стихи поэмы теперь свидетельствуют ныне о нём.
Произведение пропитано субстанцией любви: живописуется альфа чувств: полнозвучно, с огнём метафор, с пониманием, что любовь, слишком часто пересечённая страданием, сущностное испытание человека: не только плеск наслаждения:
Из глубины, из недровой, сердечной,
Из нашей, затаенно-родовой,
Как маков цвет,
Как голос человечный,
Как добрый дождь – по свежей мостовой.
Тот цвет – любовь,
Тот голос – ожиданье,
Тот дождь – отдохновение души.
Любовь – высококрылое страданье,
Заря в непроницаемой глуши.
Двумя строчками поэт может живописать пейзаж: так точно и красиво, и остро входящий в определяемое слово эпитет золотится ювелирной находкой:
Дождь за окном.
Гудка разбойный свист.
И, будто прозревая глобальность чувства, Сорокин показывает: насколько и аура земли, световая голубая её сущность, сплетена из волокон любви:
Когда ты любишь – столько удивленья
В тебе, вокруг
И в каждом, кто с тобой;
Когда ты любишь – пламень обновленья
Трепещет над планетой голубой.
Трагические изломы рассекут, располосуют тело поэмы, не нарушая, разумеется, целостного впечатления от оной: боль любви, возрастание возраста проступят так:
Не серыми, а страшными, седыми
Очами, как лучами, до меня
Достала и спросила:
– Видишь или
Забыл, что без тебя скитаюсь я,
А мы с тобою молодыми были
И честными,– где молодость моя?
Времени гул густеет, поэт, словно чувствуя его, показывает самую суть – уносящегося, непостижимого, и суть эта становится яснее – через эпитеты даже, через эти врезающиеся в память «седые очи»…
Мистика словно покрывает поэму Сорокина тончайшей янтарной плёнкой: через которую вспыхивают и мерцают самородные слова:
Не жизнь, а сон, и я себя из детства
Веду по сну от мамы и сестер.
Ах, память, память, никуда не деться,
Я голос твой в сознании не стер.
У поэта – крупные слова.
Крупные, неразменные, каждое словно, прежде, чем вложить в смысловую ячейку поэмы, рассматривает на солнце духа, и никогда не ошибётся с выбором.
Голос Сорокина густ - как мёд, как вода в тугой, сильной течением реке.
Рыцарское отношение к женщине завораживает: в противовес обыденности нашего, легко и пусто порхающего в этом плане времени:
И я пошел, признанием увенчан,
И женщины встречали на пути,
И проходил я к женщинам
От женщин,
С огнем благодарения в груди.
Долг вибрирует световою мощью, наполняя ритмы сложно развивающейся, разные полюса и планы включающей в себя поэмы:
И я пошел, признанием увенчан,
И женщины встречали на пути,
И проходил я к женщинам
От женщин,
С огнем благодарения в груди.
Величие вселенной отразил в поэме «Две совы» Валентин Сорокин: и сложность бытования на земле, и необходимость чести и честности, и разнообразие земли русской: Урал и море, Кавказ и Москва становятся своеобразными персонажами словесно-архитектурного построения.
Поэма – именно архитектурна: но здесь – сочетание разных стилей: и строгий классицизм, и ноты конструктивизма, и даже рококо проступает в орнаменте разной длины строк.
Она завершается печально – поэма «Две совы»:
И мне легко представить за годами
В пустыне, где не щелкнут соловьи,
Бредут твои, забытые, рядами,
А вслед за ними – тянутся мои:
Бредут, бредут, несчастные, по зною,
Ни дум у них, у призраков, ни тел.
Что сделали с тобою и со мною,
Ведь я любил,
Я честным быть хотел!..
Но в печали этой – столько света и сострадания, столько мудрого тепла; да и само звучание произведения, вся его смысловая оснастка столь возвышают душу: что и печаль как будто – есть преодоление печали…
В поэзии Валентина Сорокина, включившей в себя всё важное в жизни человека, истолкованное по-своему, россыпью вспыхивают мистические звёзды: россыпью грустных вариаций судеб со стремительностью постижения сути оных.
Загорается «Лунный крест»:
Горе в дому, не смех.
Думаем об одном.
Снег, серебристый снег
Падает за окном.
Белый лежит покров
На пол-России аж.
В звёздах иных миров
Сын затерялся наш.
Белая мать сидит.
Ночь.
И глаза, глаза!..
Молится и глядит
Долго на образа.
Сама гармония, нежная напевность стиха исключает какое бы то ни было поражение: и белизна, всегда символизирующая чистоту, соединяется здесь с правдой, которой слово – весь мир перетянет.
Мир, столь искажённый и искривлённый в последние десятилетия, что подлинный поэт не мог предаваться праздным словесным забавам.
Собственно, Сорокин никогда им и не предавался, всегда оставаясь в пределах корневых тем.
Бесконечность любви – в данном случае к родной земле, к прекрасному её разнообразию, овеянному величием – одна из основных тем поэта:
Не смогу разлюбить, хоть убей,
Потому что родился не чёрствым,
Эту
синюю
сонность
степей,
Эти звёзды, берёзы и вёрсты.
Не чёрствым – горячим всегда был; горение поэта, градус оного – велики, именно на тотальном горении, сжигании себя ради стиха и строилась прекрасная жизнь Валентина Сорокина.
