В двадцати километрах к югу от Парижа расположен город Сент-Женевьев-де-Буа. На его кладбище нашли последний приют некоторые из участников Белого движения – дроздовцы, алексеевцы, донские казаки. Вместе с ними лежат представители первой волны эмиграции, нашедшие дом во Франции – всего около 5200 русских могил. Недавно русское кладбище оказалось в центре скандала: власти французского городка отказались принимать от российского посольства оплату за содержание кладбища. Причём об этом именно в таких выражениях – «отказались принимать» – пишут некоторые французские газеты, включая Le Monde. В России на это возникло две реакции, строго одна за другой.
Первые комментаторы увидели в этом русофобию французов. Сложно винить авторов подобной трактовки: французы действительно русофобы, да и волна сносов памятников нашим солдатам и офицерам по всей Восточной и Центральной Европе не оставляла сомнений в том, что с этих людей – различающихся нацией, социальным положением и возрастом, но объединённых желчной ненавистью к России, – станется и уничтожать кладбища прославленных сынов нашего Отечества, волею истории закончивших свою жизнь так далеко от дома. Поэтому российскую прессу наполнили плачи, истерики и заламывания рук, несмотря на то что факт подлости и беспринципности французских властей не должен никого удивлять. Вторые же уточняли про французское руководство: говорили, что это локальная бюрократическая проблема, что имеет место лишь формальная неполадка, несоответствие метода передачи денег привычным маршрутом новым законодательным нормам Пятой республики, запрещающим отношения подобного рода с РФ. Рационалисты из второго лагеря вовсю упирают на технический характер проблемы, говоря, что всё вот-вот решится, что французы на самом деле никакие не русофобы и что они горят желанием обеспечить покой наших соотечественников ничуть не меньше, чем мы, их беспокойные потомки.
Не будь в деле замешаны французы, можно было бы отдать предпочтение одной из сторон вопроса или вовсе сказать, что истина где-то посередине. Говорить о том, что французы ничего не делают просто так, некорректно: французы делают массу вещей просто так – но не в этот раз. Если угодно, называйте это «пробой грунта» или «тонким намёком».
Дело имеет как локальный, так и глобальный характер. Во-первых, конечно, известен тот факт, что ещё с советских времён – первая информация об этом прошла ещё до захоронения на кладбище Андрея Тарковского, то есть до 1987-го, – местные власти хотят урезать территорию кладбища, а то и вовсе упразднить ненужный им объект. Оправдывается это, как и многое другое зло, «общественными нуждами»: посмотрите на карту и увидите в паре сотен метров от южной окраины кладбища съезд с одной из главных улиц городка на трассу E50, одну из важнейших во всём регионе Иль-де-Франс. На другой стороне трассы уже стоит магазин, но вы только представьте, сколько «общественных нужд» удовлетворил бы большой и богатый торговый центр, стоящий на самом посещаемом месте всей округи и на костях героев русской Гражданской войны. Во-вторых, конечно, играет роль глобальный уровень: даже если в итоге всё будет решено так просто, как это описывают рационализаторы, подкол в сторону России уже совершён. Если вы думаете, что французы этим инцидентом не намеревались оскорбить нас и наших мертвецов, то вы не знаете французов.
Рано или поздно кладбище будет снесено. Таков современный нам мир: эскалация растёт, ставки повышаются и солдаты НАТО уже вовсю ровняют с землёй русские города в Донбассе. «Техническим неполадкам», неоднозначным реакциям и юридическим казусам вот-вот придут на смену прямые оскорбления, что превратит французов – носителей главной западноевропейской культуры – в желчных прибалтов, обиженных чехов и язвительных поляков.
Кладбище будет снесено. Наш же интерес, пока этого не случилось и пока отношения между странами сохраняют хотя бы видимость приличия, состоит в том, чтобы спустя без малого век после смерти некоторых захороненных исполнить прижизненные желания всех тех, кто оставил свою родину, но неизменно мечтал вернуться. За десять лет до кончины Бунин, позже нашедший место своего упокоения на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, писал: «Очень хочу домой». Пока не поздно, пока потомки Марата и Эбера не залили могилы наших людей бетоном и не застроили их супермаркетами, нужно вернуть их домой, перезахоронить в родной земле, вдали от юридических казусов и торговых центров.
