В разных учениях существует представление о Софии («Премудрости»), которую понимают как некий «космический» творческий принцип. Данную концепцию активно разрабатывали такие русские религиозные философы как Владимир Соловьёв и Сергей Булгаков. Однако русская софиология гораздо древнее. Она содержится в русских сказках.
Софийность русской сказки
Здесь имеется в виду сказка об Иване-царевиче и Василисе Премудрой — дочери Морского царя. Владыка Глубин желает оставить в подводном царстве Ивана-царевича. Но его спасает именно дочь владыки, которая и убегает вместе с Героем. Морской царь обманывает Царя – Отца Ивана. В Сказке это подаётся следующим образом. Царь путешествовал по разным землям, в то время как у него дома родился сын Иван. Государь стал пить воду из озера, и его за бороду ухватил Морской царь. Последний потребовал от Царя отдать ему то, чего «дома не знает». Царь дал своё согласие, а по приезде понял свою оплошность – речь шла о его сыне. Когда Иван вырос — Царь, отвёл его на то самое озеро и повелел искать перстень, который он якобы потерял.
Тогда, по совету некоей старушки, Иван заручился поддержкой Василисы, которая и спасает его, бежит с ним и делается его супругой. (Возможно, старушкой является Баба-Яга, в сказках часто помогающая Герою.) На радостях Иван забыл про Василису, но она напоминает о себе с помощью посланниц-голубок. В конце концов произошло воссоединение.
Попробуем «разобрать» указанных «персонажей» Сказки. Отец Ивана – это образ Царя Мира, который в разных традициях именовался Чакравартином, Мельхиседеком, Белобогом (Белым Царём) и т. д. Это бытийный полюс нашей реальности, благодаря которому она и существует. Это некий сверхличный принцип, который проявлятся в личностях «конкретно-исторических» монархов. В онтологическом плане Царь Мира граничит с райско-ангелическим регионом Духа, который является высшим Бытием.
У данного бытийного полюса есть некий анти-полюс, который граничит с Небытием. Это безличный принцип, который представляет собой абсолютный Объект. В то же самое время Царь Мира является абсолютным Субъектом. В связи с этим можно предположить, что Морской царь (точнее, анти-царь) и есть указанный выше анти-полюс. Этот Объект активен, но его активность только пародирует «активность» Объекта.[1]
Морской («водный») символизм владыки Глубин явно указывает на изначальный, первобытный хаос. В «Книге Бытия» сказано: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (1. 2). Данные воды не возникли «сами по себе» (как это утверждается в «языческих» традициях). Они были сотворены – как некая неоформленная «вещь», из которой, в дальнейшем, творятся уже оформленные «вещи». И это недобытие нужно для того, чтобы существовала возможность выбора. Внутри человека и других, окружающих его, реалий плещутся тёмные воды изначального недобытия («под нами хаос шевелится»). Поэтому, есть возможность устремиться как к Чистому Бытию (а, значит, и к Творцу, Абсолюту), так и ко дну своей собственной онтологии. Без этой возможности человек был бы всего лишь автоматом Абсолюта.
При этом, сами воды недобытия подверглись некоему онтологическому преобразованию. «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И стало так. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так». (1.6.-1.7.)
Таким образом, возникли ещё и верхние воды. Это психоэмоциональный регион Души, представляющий собой тотальное Движение – без какого либо «стабилизирующего» Центра. Здесь имеет место хаос, который, впрочем, обладает более высоким онтологическим статусом, чем недобытийный хаос низших вод.
Последний представляет собой абсолютно косную, совершенно инертную материю – materia prima. (В то же время «оформленные вещи» есть materia secunda.) Его предназначение – предоставлять собой возможность исчерпать онтологию.
Но эта косная материя осталась полностью в своей тщете. Сама тщета сохранилась, но «часть» её была преобразована в высший хаос. Его предназначение — оживотворять плотно-вещественную вселенную, сообщать ей витальную энергетику. Это благая сторона Души, но она может нести разрушение, деструкцию. Здесь уже сторона зловредная. Душа двойственна – она есть и Жизнь, и Смерть.[2]
В нашем мире плотных вещей есть своя, собственная Душа, призванная оживотворять. Онтологически она не отличается от посюсторонней Души, она просто помещена сюда как некая часть. Две эти части отграничены друг от друга, но связаны между собой.
Посюсторонняя Душа, как и потусторонняя, имеет и благую, и зловредную сторону. Первая сторона, собственно и есть София. («Премудрая»).
Душа Мира и Душа Нации
Душа нашего Мира находится между Царём Мира (Полюсом) и Периферией (анти-полюсом). Василиса Премудрая также «демонстрирует» некую двойственность, так как является дочерью Морского царя. Однако, она помогает Царевичу. Происходит священный брак между Царём и Землёй (Душой Мира). Женственная Материя становится Матерью, Душа Мира утверждает свою благую сторону. И эта священная мистерия происходит как восстановление Царской Полноты, нарушенной Морским царём. Происходит ОсвобождениеДуха от разрушительных небытийных энергий, осуществляемой при действенном участии будущей Царицы. Поэтому, оно является и Софийным Освобождением.[3]
Захватническая обманная акция Морского царя отражает метаисторический кризис нашего бытия. Царь Мира подвергся некоему онтологическому потрясению, в результате чего от него как бы «отщепился» Сын — Царевич. Возможно, это событие и имел ввиду многомудрый Платон, когда рассказывал о чудовищном «космотрясении», в результате которого время потекло в «обратную сторону».
Итак, сделаем вывод. София может рассматриваться в трёх значения.
София – благая сторона потусторонней Душ (онтологический регион), устремлённая к Духу.
София – благая сторона Души нашего Мира, устремлённая к Царю нашего Мира.
София — это синергия потусторонней и посюсторонней Душ.[4]
Если спроецировать эти реалии на конкретную «социально-политическую» плоскость, то мы получим следующее соотношение. Власть Главы Государства (в традиционном обществе это, преимущественно Царская власть) является Духом Нации – образом Царя Мира. Но если есть Дух Нации, то у неё должна быть и Душа. Причем, если Царь – единственный, то Душа должна быть множественной, ибо для неё характерна двойственность, выражающаяся в возможности быть устремлённой к небытию, в котором нет никакой оформленности.
И тут необходимо заметить, что и сама двойственность бывает двух видов. Одна устремлена к единству, к Единому, к Центру, к Духу. Здесь наращивается оформленность, структурность и субъектность.
Другая двойственность предполагает устремление к Периферии, к небытию. Здесь растворяется оформленность, разрушается структурность и минимизируется субъектность.
В структурном плане множественность первого вида выражается в общинах – как территориальных, так и хозяйственных (артелях). Для общины характерна наиболее действенная демократия, ибо, как замечено ещё в античной политической философии, «волю народа» гораздо легче выражать на малых пространствах. Народ, при множественности, данного типа воспринимается как множество общин (миров), совокупность которых составляет единую национальную общину, возглавляемую Главой (по «формуле» — Власть и Земля). Собственно говоря, софийность это и есть общинность — на социальном уровне.
Множественность приобретает Личностность, (Личное единство) двояким образом. Люди входят в Полноту Царского начала, которая есть полнота Духа Нации. Но, в случае, если бы всё этим ограничилась, то была бы невозможна, если так можно выразиться, «полная Полнота». Поэтому, Личность Множества определяется и нахождением в Душе Нации, которая структурирована как совокупность общин и как единая Национальная Община. В общинности происходит софийное освобождение Души Нации. Весьма показательно, что на Руси называли общину миром, делая следующее определение: «Мир – это большой человек». Таким образом, сама Община (в совокупности и в отдельности) считалась Личностью, причём адекватной целому Миру. Нахождение в национальной Софии считалось обретением Личности и освобождением от небытийной деструкции. К слову, национальную Софию можно сопоставить с Василисой Премудрой, чьё имя как уже было сказано, переводится так – «Царица». И в свете этого саму царицу, как супругу монарха, следует считать неким выражением национальной Софии.
Множественность второго типа характерна, прежде всего, для западной цивилизации, чьи установки, так или иначе, распространились по всему миру. Здесь народ выступает как некий почти однородный гражданско-юридический коллектив, функционирующий в определённых административно-политических пределах. «Мировоззренчески» в центре всего находится «абстрактный» индивидуум, за счёт чего достигается приближение к бесформенному состоянию изначального хаоса, который и символизирует нынешнее «царство количества» (Рене Генон).
На уровне же структурном преобладают мегаструктуры — коммерческие корпорации и политические партии. Последние опосредованно, прежде всего, в финансовом плане подчиняются первым. Внутри корпорация существуют разные уровни – количественные и функциональные. В прошлом веке банковский капитал подчинил себе промышленный. Сегодня стремительно усиливаются крупные цифровые корпорации, вокруг которых выстраиваются нетосы – глобальные социальные сети, готовые подменить государственные структуры. Крупные корпорации (ТНК) стремятся максимально хаотизировать социум, усилив в нём небытийные начало. Это необходимо им для того, чтобы минимизировав базовые основу бытия (государство, нацию, семью и т. д.) установиться своё абсолютное господство. В настоящий момент капитализм готов к последней, «цифровой» трансформации, после которой она станет «гиперкапитализмом».[5]
«Правая» антисофийность и её консервативно-революционное отрицание
«Душевная» устрёмленность от Царя Мира (и от Царя «конкретно-исторического») в сторону небытия представляет собой левую, либеральную версию антисофийной инверсивности. Однако, существует и версия «правая», «консервативная». Она предполагает максимальное растворение Души Нации в её Духе.[6]
В данном случае имеет место радикальный этатизм, искажающий подлинно духовный Принцип. (Здесь можно вспомнить о том, как Иван-царевич забыл Василису.) На Руси такое искажении ярчайшим образом появилось в этатизме Петра Первого, который вдохновлялся некоторыми тогдашними протестантскими моделями государственного устройства. Петровский гиперэтатизм, характерно сочетающийся с западничеством, пытался растворить Душу Нации в Государстве, нанося тем самым мощный удар по софийности. Такое растворение сумело аккумулировать душевные энергии – в военно-политических целях. Но ценой тому стало истощение Русской Софии. А ведь она была достаточно сильна в Московской Руси, где власть Государя сочеталась с Земскими соборами и мощным местным городским и местным самоуправлением.
В конечном итоге, был искажён сам Принцип Монархии, основанный на родовом (наследственном) переходе власти. Пётр посчитал, что монарх сам должен передавать власть, кому пожелает. Между тем, в духовной оптике монархической государственности сам факт наследника Престола, принадлежавшего сакральному Роду, был неким Словом, сказанном Свыше, некоей очевидной и бесспорной волей Творца.
Петровская этатистская редукция Царского принципа привела к череде заговоров и потрясений, устраиваемых дворянской олигархией. Конец этому положил Павел Первый, который своим законом о престолонаследии восстановил легитимную, родовую, наследственную передачу власти. За это олигархия жестоко отомстила ему, устроив дворцовый переворот, сопровождавшийся убийством Царя.
Однако, это был последний успешный дворцовый переворот. Олигархия оказалась существенно ослабленной и уже не могла оказывать прежнее влияние на управление Россией. Но в то же самое время укрепилась другая олигархия – бюрократическая, что тоже было (хоть и отдалённым) последствием петровских реформ.
Император Николай I открыто признавал, что страной правят «сорок тысяч столоначальников». Славянофилы, а позже и неославянофилы писали о «средостении между Царём и Народом». (Иногда поговаривали даже об узурпации.) Ими предлагались разные проекты преобразований. Один из самых ярких таких проектов предложил видный идеолог неославянофильства Сергей Шарапов в своей работе «Самодержавие и самоуправление. Доктор исторических наук Александр Репников, исследующий консервативные проекты преобразования России, описывает её следующим образом: «В своей концепции областного самоуправления Шарапов выделял три ступени: думу, уезд, приход. Низшей административно-земской единицей должен был быть всесословный приход, рассматриваемый как совокупность церковной и гражданской организации общества. В его ведении находились все вопросы местной жизни, включая образование, торговлю, полицию, местное самоуправление и т. д… Во главе каждой области должен был стоять генерал-губернатор, назначаемый монархом. Административное управление области осуществлялось бы с помощью областной думы. Члены областной думы назначались генерал-губернатором и распределяли между собой отрасли управления, неся ответственность перед генерал-губернатором и земским собранием…
Согласно схеме Шарапова, в состав центрального аппарата входили бы: законосовещательный (по общему законодательству) Государственный совет, назначаемый царем и дополняемый выборными от областей по определенному служебному цензу… Народнохозяйственный совет (по экономическому законодательству); Правительствующий Сенат — высшее административное учреждение из назначаемых царем и выборных от областей лиц; Контрольный Сенат — высший орган контроля и руководства финансово-экономической политикой; специальные советы из выборных представителей при центральных ведомствах, сохраняющих за собой исключительно технические функции. Представители земства включались в состав Государственного и Народнохозяйственного советов, а так же участвовали в специальных советах отдельных отраслей управления: финансовом, банковском, железнодорожном, земледельческом, научно-литературном».[7]
Это было движение, так сказать, «справа» «налево». Однако, имело место и движения «слева» — «направо». Среди русских народников возникло т. н. «либеральное» направление (Василий Воронцов и др.). Назвали его так «извне» – по идеологическим соображением. Но указанное направление было, по сути консервативным, Однако, назвать его так казалось неуважительным по отношению к самому народничеству, имеющему большие заслуги перед революционным движением.
Консервативно-революционные народники пришли к мысли о надклассовости русского самодержавия, тогда как революционное народничество утверждало, что монархия служит именно господствующим классам. При этом, они были очень критически настроены в отношении российской бюрократии, именуя её представителей – «медными лбами». По их мнению, бюрократический аппарат стал мощным средостением между властью и народом. (Здесь уже заметна перекличка «левых» народников с «правыми» славянофилами.) И это средостение, в их оптике, необходимо было упразднить – посредством мирных, но решительных преобразований — усиления гласности, общественного контроля и т. д. Чиновничество, по мнению консервативных народников, это не вовсе государство, а всего лишь исполнители его функций. Эти исполнители слишком, поэтому их следует заменить всесословным земством – самобытным представительным учреждением. И такое земство только предстоит по-настоящему создать — построить как на местном, так и на общегосударственном уровне. При этом правые народники очень опасались буржуазного перерождения монархии, прихода к власти «русской плутократии».[8]
Во многом их опасения оказались оправданы. В конце концов, был выбран весьма неудачный проект. В стране возникло представительство (Государственная Дума), основанное на принципе партийного разделения и политической борьбы. Тем самым был сделан шаг по пути упомянутой выше «левой», «либеральной» инверсивности.
Указанная реформа подвергалась жёсткой неославянофильской критике. Интересный проект создания самобытного представительства» предложил Лев Тихомиров – бывший народоволец, ставший одним из ведущих идеологов русского монархического движения. По его мнению, народное представительство должно было избираться от конкретных социальных, профессиональных и территориальных групп. В своей классической работе «Монархическая государственность» он нарисовал некий «образчик» «групп, способных выставить своих представителей в царское совещание:
1 — представительство от собора русских епископов или даже Св. Синода,
2 — дворянские общества,
3 — крестьянские волости: земледельческие разных районов, культурные, рыболовные,
4 — казачьи войска,
5 — фабрично-заводские рабочие разных производств (механики, ткачи, горнорабочие и т. д.),
6 — городские управления,
7 — земства,
8 — различные купеческие организации,
9 — собрания фабрикантов различных районов,
10 — ремесленные цеховые организации,
11 — университеты,
12 — присяжные поверенные и т. д.»[9]
К сожалению, все самобытные проекты преобразований прошли мимо внимание вестернизированной петербургской бюрократии. В России стали внедрять совершенно чуждый ей партийный парламентаризм западного типа. А он, в конечном итоге, нанёс мощный удар по русской монархии. Показательно, что к оппозиционному «Прогрессивному блоку» примкнула и довольно значительная часть правых депутатов Думы.
Более того, думская реформа совпала с кампанией по разрушению общины. Её инициировал (при поддержке многих монархистов) Петр Столыпин – типичный представитель вестернизированной бюрократии, которая была детищем петровского абсолютизма. Несмотря на весь свой искренний монархизм и национализм, петербургский чиновник не сумел разглядеть Душу Нации, не понял софийного (общинного) смысла её бытия. Результаты были печальны. В ходе деструктивной реформы из общины вышли 20 % крестьян, из которых половина разорилась. Таким образом возникла мощная прослойка обездоленных пролетариев. Раньше обездоленные могли рассчитывать на «помощь мира», но после выхода из общины надежды на неё быть не могло. Многие были вынуждены перебраться в города, где они, будучи весьма озлобленными, составили великолепную «питательную среду» для различных подрывных леворадикальных сил. Разрушение общины значительно приблизило революцию. А после Февраля 1917 года все кто мог быстро вернулись в свои общины.
Советский вызов Февральской инверсии
После Февральского переворота Русская София оказалась в смятении. Рухнул прежний государственный уклад, началась Смута на местах. Русское село было объято огнём деструктивных аграрных мятежей против помещиков, являвшихся, по большей части, грабежами. Деструктивные действия против офицерского корпуса развернулись в Армии. В городах росли деструктивно-анархические настроения, стремительно нарастала криминальная волна.
Временное правительство оказалось не способно оформить и направить революционную стихию. И тогда своё веское слово сказали Советы – институт, «внезапно» возникший на государственно-политическом пространстве. Собственно говоря, Советы были проявлением (на новом уровне) старого общинного схода, который и является наиболее эффективной демократией – демократией «малых пространств». Сельские общинные сходы часто так и назывались – «советами». Депутаты Советов выбирались на общих собраниях (сходах) заводов, воинских частей и сёл.
Новым было то, что Советы были готовы претендовать на полноту власти, что выглядит весьма логичным в условиях крушения монархии.[10] Любопытно, что левые политики (эсеры, меньшевики, большевики), имевшие сильнейшее влияния в Советах, о какой-то власти и не думали, рассматривая указанные структуры как политические организации трудящихся, призванные оказывать давление на Временное правительство. Левые партии были чётко ориентированы на Учредительное собрание, которое планировалось избирать по западным партийно-парламентским образцам.
Исключение составлял, по началу, один только Владимир Ленин, вернувшийся из эмиграции в апреле 1917 года. Он увидел в Советах мощнейшую силу, разгадав в них, несмотря на весь свой материализм, софийную Душу России. (И, тем самым, бессознательно выполнил «функцию» Царя.) Лидер большевиков выдвинул лозунг «Вся власть – Советам», который поначалу шокировал не только эсеров с меньшевиками, но и почти всех ведущих большевиков. Однако Ленин сумел убедить сподвижников и придти к власти, используя вышеупомянутый лозунг.
В дальнейшем партийные структуры большевиков подчинили себе Советы. И, тем самым, кстати, проявили своё западничество, столь присущее российской левой и либеральной (а отчасти даже и монархической) интеллигенции. Партийность – западный принцип, которому и были верны большевики. Другое дело, что они его упростили и рационализировали, сведя многообразие партий к однопартийность. В эпоху мобилизации (индустриализация, война и пр.) это очень сильно помогло коммунистам. Однако, когда пришло время отходить от мобилизационного режима, однопартийность оказалась малоэффективной – в сравнении с более гибкой многопартийностью.
Установление партийной гегемонии над Советами было сильнейшим искажением русской софийности. Петербургский барин Ленин поступил, в принципе, также как и петербургский барин Столыпин. Однако, тут часто возникает вопрос – а смогли бы Советы удержать власть без мобилизующего партийного Центра? Возможна ли была прямая общинная демократия – в той сверхкритической ситуации – особенно, в условиях ожесточённой гражданской войны?
Вопрос этот действительно хороший, хотя однозначного ответа на него дать нельзя. Есть пример Нестора Махно, который установил власть вольных Советов на довольно-таки солидной территории Малороссии, равной по площади современной Бельгии. В «Махновии» существовала железная дисциплина, её войска великолепно воевали. И, в то же самое, время на территории, контролируемой Революционно-повстанческой армией Украины, функционировала самая настоящая советская демократия, не ограниченная партийными структурами. Могут возразить, что аналогов «Махновии» так и не появилось. Это действительно аргумент в пользу тех, кот оправдывает установление контроля над Советами.
Как бы то ни было, но Советы сыграли спасительную, для России, роль. Без них не удалось бы организовать власть в масштабах всей страны. Партийно-парламентская демократия показала свою слабость и непригодность. Попытка группы высших офицеров (Лавр Корнилов и др.) установить военную диктатуру натолкнулась на массовое неприятие масс – в частности, и армейских. Белые армии не смогли выдвинуть хоть сколько-нибудь ясной политической программы, как и не смогли наладить эффективное взаимодействие разных фронтов.
В то же время, большевики выдвигали ясные политические требования, одним из которых было требование Советовласти. И большинство пошло именно за Советы, ибо они были выражением его, большинства, Души – Русской Софии. Конечно, без Советов большевики не смогли бы заручиться подобной поддержкой. Массы никогда бы не поддержали партократию в чистом виде. К слову, тут можно вспомнить окончание периода военного коммунизма, когда вспыхнули мощные восстания под характерным лозунгом: «Советы без коммунистов».
Таким образом, вывод здесь можно сделать такой. Без Советов не удалось бы создать единую государственно-политическую организацию. Россия оказалась бы расколотой на десятки «самостийных» образований. А это, просто-напросто, привело бы к оккупации.
Белые армия была против Советов, считая их сугубо большевистским изобретением. Однако, в эмиграции наметилась некая переоценка ценностей. Группа участников Белого движения (Александр Казем-Бек и др.) создали довольно-таки многочисленное движение младороссов, которое стояло на позициях консервативно-революционного монархизма. Младороссы выступали за «трудовую Монархию», которая должна была, по их мысли, сочетаться с той системой Советов, которая существует в СССР. Отсюда и шокирующая многих эмигрантов формула – «Царь и Советы».
При этом младороссы предложили модель планово-рыночной экономики, основанной на гибкой общенациональной модели планирования. Они считали, что планирование должно выстраиваться одновременно «снизу вверх» и «сверху вниз». Разные предприятия и отрасли предлагалось объединить в специализированные «хозяйственные союзы». Эти союзы должны были составлять плановые задания и направлять их Всеимперскому совету народного хозяйства. А тот, уже после обсуждения должен был спускать их на места. Младороссы составили проект создания руководящих хозяйственных советов. Туда должны были войти представители от государства, рабочих, научно-технического персонала и частного капитала. Пожалуй, у младороссов идея русской софийности была выведена на высший уровень. Они увидели как Дух Нации (Царя), так и её Душу (Советы).
Движение выступало за то, чтобы освободить Советы в СССР от партийного контроля. Сами же они видели себя как орден, который призван сосредоточиться, прежде всего, на духовно-политических проблемах. Понятие «дух» было поставлено младороссами во главе угла и они даже говорили о «мировой революции Духа».
Поразительным образом, подобные устремления совпадали с устремлениями вождя СССР Иосифа Сталина. Он тоже хотел лишить партию функций непосредственно административно-хозяйственного правления, сосредоточив её на идейно-политической работе. Так, после XVIII съезда ВКП (б) (март 1939 года) повсеместно началась ликвидация производственно отраслевых отделов местных партийных комитетов.
Потом, правда, эти отделы были восстановлены. Партийная олигархия упорно сопротивлялась сталинским устремлениям. Поэтому, Сталину так и не удалось отнять у партии её «кратос». А после смерти вождя партийная олигархия только усилила своё влияние. Вершиной ей триумфа стала знаменитая 6-я статья брежневской Конституции 1977 года, где КПСС определялась как «руководящая и направляющая сила советского общества». А вот в сталинской Конституции 1936 года роль компартии была прописана всего лишь в статье 126. В ней читаем: «В соответствии с интересами трудящихся и в целях развития организационной самодеятельности и политической активности народных масс гражданам СССР обеспечивается право объединения в общественные организации: профессиональные союзы, кооперативные объединения, организации молодежи, спортивные и оборонные организации, культурные, технические и научные общества, а наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса, трудящихся крестьян и трудовой интеллигенции добровольно объединяются в Коммунистическую партию Советского Союза, являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за построение коммунистического общества и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных».
Сталин не сумел одолеть партократию, хотя и и сумел ослабить её. Кроме того, он внедрил в сознание людей вместе со своим культом – софийный культ Родины. Её образ был чрезвычайно распространён в СССР – достаточно только вспомнить знаменитый плакат «Родина мать зовёт!» А лозунг «За нашу Советскую Родину!» стал едва ли не более популярен, чем лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
В 1944 году ректор Московского архитектурного института (МАРХИ) Андрей Чалдымов отправил наверх письмо, в котором предложил установить в стране «Культ Священной Родины». Он утверждал: «Особенно чувствуется у нас острый недостаток в формах выражения торжественно-радостных и торжественно-печальных личных событий в жизни граждан, потребность в которых совершенно очевидна. В то же время всем известна огромная сила действия на чувства участников религиозных праздников и обрядов, которые могли волновать человека, воздействуя на его психику богатыми и разнообразными формами культа». Ректор даже предложил создать «Храм Священной Родины». Он считал необходимым ввести ритуалы новой веры, создать календарь религиозных праздников, применять колокольный звон колокольный звон и т. д.[11]
«Развитие» культа Родины-Матери продолжалось и после смерти Сталина – настолько был сильным софийный импульс, данный народу СССР. Здесь Русская София предстаёт в своём воинско-героическом аспекте. Ярчайший пример – знаменитая статуя на Малаховом кургане. Сразу вспоминаются «мифологические» валькирии – девы воительницы. Тут любопытно заметить, что сам образ валькирий в мифологии постепенно «смягчался». Вначале они представляли совершенно брутальными созданиями, потом стала «наращиваться» женственность – без потери собственно воинского начала. И здесь можно увидеть указание на некое софийное преображение.[12]
После смерти Сталина партократия только усиливалась, результатом чего стал новый Февраль и торжество западничества. Софийная «советскость» была разгромлена окончательно, но только на видимом, политическом уровне. Но где-то глубоко в сознании дремлют советско-общинные архетипы, они просто не могли исчезнуть. И они готовы пробудиться в любой момент. А этот момент, судя по всему, настаёт.
Освобождение Субъекта
Один из наиболее выдающихся русских софиологов Сергей Булгаков в своём, до сих пор не оценённом по достоинству, труде «Философия хозяйства» писал о воистину космогонической борьбе между бытием и «меоном». Процесс хозяйствования виделся ему как преобразование «мёртвой материи» в «живое тело». При этом, сама мёртвая материя, в его оптике, функционирует с механистической необходимость. Сегодня это все звучит чрезвычайно актуально.
Мы видим, как Запад всё более наращивает именно мёртвую механистичность. Она и так всегда была присуща капитализму, рождённому западной цивилизацией Модерна. Однако, ныне Модерн перетекает в Пост-Модерн, капитализм в гиперкапитализм. Происходит это уже на новейшем – цифровом – уровне. Причем сопровождается становлением таких концепций, как «инклюзивный капитализм», «великое обнуление», «новая нормальность» и т. д. Важнейшей же составляющей Пост-Модерна является трансгуманизм, который прямо предполагает преодоление человеческого. Возникает вопрос – уж не в пользу ли тотальной Объектности, которая наиболее близка, онтологически, к меональному небытию?
Один из ведущих адептов «инклюзивного капитализма», глава Всемирного экономического форума Клаус Шваб, на Давосском форуме 2021 года заявил: «Четвёртая промышленная революция отличается тем, что она не меняет то, что вы делаете. Она меняет вас. Если вы, например, принимаете что-то, что модифицирует ваш геном, то вы становитесь модифицированным. И конечно, это оказывает серьезное влияние на вашу идентичность». Таким образом, пресловутое «Великое Обнуление» рассматривается его адептами как торжество Объекта (нигилистической революции) над Субъектом (человеком). Шваб превзошёл всех ультралевых мыслителей — вместе взятых. И до него очень даже далеко Льву Троцкому с его «перманентной революцией». Здесь уже намечается революция тотальная, абсолютная, которая пытается обнулить человеческую Субъектность, поставив на её место пост-человеческую объектность. Последняя будет пародировать первую, а пресловутый «искусственный интеллект» и будет этим самым торжествующим Объектом. Собственно говоря, его не надо создавать – он просто проявится (процесс данного проявления мы и наблюдаем сегодня)
В настоящий момент идёт активная киборгизация человечества. «Следующим этапом трансформации личности может стать распространение мозговых имплантов, объединенных в сеть и частично управляемых по Интернету, — пишет экономист Михаил Делягин. — Ещё в 2013 году в США было продано более 12 млн. привязанных к Интернету имплантов; большинство решало локальные физиологические задачи (контроль за деятельностью сердца, блокирование боли, предупреждение воспалений), но массовое стимулирование мозговой активности и прямой доступ к Интернету представляются близким будущим, — которое не только ускорит, но и вновь откорректирует изменение личности. В 2017 году такие импланты использовало уже более 2% американцев. В течение 5-10 лет их доля вырастет до 15-20%, и, с отставанием в 5-7 лет, за США пойдут остальные развитые страны. А если к психологическому и поведенческому программированию в ближайшие годы добавится биофизиологическая алгоритмизация, то, действительно, впору будет говорить о трансформации Homo sapiens (человека разумного) в Homo programmable (человека программируемого)»[13].
Причём киборгизации подвергается не только тело, но и сознание. Это проявляется и на уровне философии, о чём пишет философ Александр Дугин: «Философия, в которой материальные объекты могли бы мыслить или существовать в отрыве от субъекта, где субъект является лишь одним из объектов – серьезный вызов, на который и пытается дать ответ объектно-ориентированная философия, основателем которой является Грэм Харман, а продолжателями этой линии стали Квентин Мейясу, Тимоти Мортон, Леви Брайант и другие. Все они подходят к проблеме искусственного интеллекта с разных точек зрения. Объектно-ориентированная онтология и есть попытка мышления за пределами человеческого – когда человеческий субъект становится частной версии объекта. Мы попадаем в мир объектов, которые взаимодействуют друг с другом, а человек – лишь частный случай такого объекта. Эта философия предвосхищает собой машинное мышление, которое может выступать как полноценно мыслящий объект»[14].
Таким образом, человека максимально приближают к небытию, в плену которого он находится. Человека трансформируют в мёртвый механизм – в машину. Собственно говоря, такова сущность эксплуатации, являющаяся капиталистической, по своей сущности – вне зависимости от того, в какой формации она имеет место. Эксплуататор рассматривает человека как объект, как машину – орудие производства. В античную эпоху раба открыто считали не человеком, а именно орудием. (К слову, многие историки считают нужным говорить об «античном капитализме). Но такое отношение присуще любым эксплуататорам – если даже они декларируют всяческие свободы. А Пост-Модерн желает сделать человека машиной в прямом смысле. Планируется киборгизировать людей и поместить их в цифровое «виртуальное» пространство. Присваиваться здесь будет уже психическая энергия, выплёскиваемая человеком во время продуцирования его грёз.
Альтернатива этому одна – отказ от эксплуатации. Человек должен рассматривать другого человека только в качестве субъекта. Объектом же должны считаться только машины.
Достигнуть этого возможно в формате производственной общины – артели, где все владеют всем сообща, тем самым отрицая эксплуатацию. Общинность должна быть выведена на высочайший уровень, который уравновесил бы как частный, так и государственный сектора. Оба этих уклада подвержены, в той или иной степени, эксплуататорским тенденциям. Частный сектор склонен к «левой» антисофийности, государственный – к «правой». «Упразднить» данные уклады нельзя, да и не нужно. Но можно и нужно сделать их максимально софийными. Для этого и необходимо наличие мощного общинного уклада. Кроме того, необходима и некая ассоциация указанных двух секторов с сектором общинным. При этом, наряду с производственной общиной следует всячески утверждать и общину территориальную.
Важно заметить следующее – общины ни в коем случае нельзя воспринимать как всего лишь структуры. Община – это, в первую очередь личность («мир – большой человек»). Каждая община – София, и все общины (национальная Община) – София тоже. И возрождение общины должно восприниматься именно как религиозно-мистическоеделание, иначе всё сведётся к механицизму.
Так и только так произойдет освобождение Души Нации, которая находится в небытийном плену мертвящего механицизма.
[1] В данном плане нельзя пройти мимо сказки о «богатом госте» Садко, который стал жертвой Морского царя. Он попал в план к владыке глубин, который заставил Гостя играть на гуслях. Садко сумел освободиться от плена только после заступничества Николай Чудотворца. Сама сказка несёт, если так можно выразиться, совершенно антиталассократическую и антикапиталистическую направленность, Садко полностью отказывается от торгово-морской деятельности.
[2] В данном плане весьма характерен образ Бабы Яги. В сказочной традиции этот персонаж вовсе и не такой уж зловредный. Можно даже сказать, что она, играет, скорее, положительную роль. Ягишна хочет съесть Героя, который отправляется на вызволение Царевны. Но, в некоторых вариантах, она потом всё же его отпускает — накормив-напоив. Более того, Баба Яга дарит Герою волшебный клубок, сказочного коня и пр. Правда, в других вариантах, Герой вынужден и сражается с ней. И здесь уже, конечно, двойственность. Также можно вспомнить о том, что Яга хоть и прогнала Василису Прекрасную, но, в то же время, подарила ей волшебный череп, который расправился со зловредной Мачехой. Сама Мачеха есть образ зловредной стороны Души.
[3] Имя Василиса (Васили́сса, или Васили́са) есть женское русское личное имя греческого происхождения. Показательно, что она восходит к др.-греч. Βασίλισσα (βασίλιννα, «василисса, василинна»), означающему «жена василевса, правителя» — Царица.
[4] В то же время надо отличать тварную Софию от Софии Нетварной. В оптике православного богословия Софией является Христос – Вторая Ипостась Троицы. Так, в молитве и тропаре перед иконой Софии Премудрости Божией слышим: «Непостижимая и Всепетая Премудросте Божия, Софие Преименитая, девственных душе, сиречь Единородный Сыне, Слове Божий, приими молебное сие пение…», «Превечная Премудросте, Христе Боже наш!..»
[5] Александр Елисеев. Гиперкапитализм как апогей глобализации // Великое обнуление. М.: «Наше завтра», 2020. С. 255-278.
[6] Примером, «правой» антисофийности можно считать представление гностиков о Софии. Она предстаёт эоном, который замыкает плерому (полноту). София страстно устремляется к Отцу, в результате чего выпадает из плеромы. Её ужас и печаль порождают материю и душу. Потом она производит демиурга, который создаёт материальный мир. Гностики резко противопоставляли духовное – душевному и материальному. Тем самым они способствовали выделению материи в нечто совершенно особое. А такие представления, дошедшие через века, способствовали утверждению материализма и рационализма.
[7] Русский консерватизм: Сергей Шарапов.
[8] Елисеев А. Консервативные смыслы русского народничества.
[9] Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М.: «ГУП «Облиздат», «Алир», 1998. С. 546
[10] Древняя Славия, древняя Русь управлялись вечевыми собраниями. А слово «вече» является производным от общеславянского слова «вѣтъ», т. е. «совет». По сообщениям византийский авторов, восточные славяне – анты – могли собираться на общие собрания. А расселялись они на обширных территориях – от Днепра до Днестра. По сути, Советы 1917 года были некоей «реинкарнацией» вечевых собраний.
[11] Тимур Сагдиев. «Культ Священной Родины»: какую новую религию придумали в СССР».
[12] Также можно вспомнить о фраваши иранской традиции. Фраваши представляли как некий благой дух, который присущ всему. При этом, они выступают и как воинство Ахура-Мазды. Сами фраваши описываются как воинственные наездницы, охраняющие земли ариев от недругов.
[13] Человек-трансформер.
[14] Экспертиза Дугина № 43: как думает машина.
