Премьера балета «Драгоценности» Джорджа Баланчина в Большом театре – урок грамотного маркетинга продвижения бренда. Так уж повелось сегодня: идешь в Большой театр на «искусство» — получи «продукцию», смотришь на музы плафона Большого театра — считай дебет с кредитом. И если бренд под названием «Баланчин» еще сверкнул золотом истории, то бренд «Van Cleef&Arpels» замазали патиной фальши.
Джордж Баланчин. Один из тринадцати «бессмертных» хореографов. Птенец из гнезда Дягилева. В 1921 году Георгий Баланчивадзе вышел из стен Петроградского театрального училища и вместе с тремя одноклассниками — Николаем Ефимовым, Тамарой Жевержеевой и Александрой Даниловой — выехал в Европу. Гастроли в Берлине и Лондоне прошли незаметно, но вот — Париж, слава «Русских Сезонов»; артисты попросили Дягилева принять их в «русскую семью». Дягилев сквозь свой монокль не только угадывал дарование юнцов — юнца он превращал в титана в своих кипящих искусством котлах с мертвой и живой водою. Балеты дягилевской антрепризы «Кошка» (1927), «Аполлон Мусагет» (1928) сделали из артиста-мима Георгия Баланчивадзе — хореографа Джорджа Баланчина. В балетах Баланчин несколько отстранялся от классических канонов, в его хореографии угадывали акробатические этюды Касьяна Голейзовского. Стиль Баланчина назвали «неоакадемизмом». Смерть Дягилева в 1929 году рассеяла артистов русского балета по миру. Джордж Баланчин, как мне рассказывали, хватался за любую работу: от лондонских ревю до номеров в парижском цирке. Звездный час пробил в его судьбе, когда американский богач Линкольн Кёрстайн пригласил хореографа в Нью-Йорк. Затем были приглашены лучшие артисты бывших императорских театров и Русского балета Дягилева: Данилова, Дубровская, Вильтзак, Шоллар. Вместе они создали труппу New York City Ballet (NYCB) и New York City Ballet стал святая святых Америки. Баланчин делает дерзкие заявления: «настоящий балет только в Америке! » Он не скрывает ироничного презрения к балету Большого театра, в частности, к Москве — в целом.
1972 год. Баланчин привозит New York City Ballet — в Москву. Представляет «Драгоценности» на сцене Кремлевского Дворца съездов. Балет становится сенсацией. Бессюжетность балета, танец ради танца, сценография — всё, всё оригинально, по-западному с шиком, нам, скифам, такой цивилизации как своих ушей не видать! — таков был вердикт. В ХIХ веке на сцене одушевляли цветы, лебедей, виллис, бабочек, рассуждали, в ХХ Баланчин замахнулся на мир камней (премьера «Каменного цветка» Григоровича — 1957 год, но об этом забудем). «Я всегда любил драгоценные камни; в конце концов, я ведь восточный человек, грузин», — отвечал Баланчин. Идея балета возникла, когда друг балетмейстера Натан Мильштейн познакомил его с Клодом Арпельсом, с потрясающей коллекцией камней ювелира. В итоге — балет «Драгоценности» — комплект из камней: «Изумруды», «Рубины», «Бриллианты». Каждый обернут в бархат легенды: мол, Баланчин отдал дань трём балетным школам: Франции, Америки и России. «Верно, надо слишком любить свою страну, чтобы потерять её и создать нереальную красоту». Нереальная красота «Драгоценностей» 1972 года затмила для советского человека блеск бриллианта «Орлов» из Алмазного фонда Кремля.
Судьба «Драгоценностей» завидна. О балете мечтают ведущие труппы мира. Ирония в том состоит, что ни одна труппа мира не в состоянии станцевать все части «Драгоценностей» с одинаковым совершенством. Во всяком случае, так говорят.
Мариинский театр дал «Драгоценности» в 2000 году. То был первый в Европе опыт постижения хореографии Баланчина в полном ее масштабе. Российский зритель к тому времени на ура принимал уже все, «что хорошо и что плохо, лишь бы это двигалось, обрамлялось звуками, ритмом и светом». Победа «Драгоценностей» стала пирровой. Выяснилось, артисты Мариинского театра — за которыми в былые годы разведка США и СССР следила, как за участниками «Манхэттенского проекта» — не профессионалы. Они не знают техники аллегро — быстрой техники, у них не «цепкая» стопа, балерина не в состоянии держать апломб — стоять на пуанте без поддержки партнера, и вообще — лес дремучий. В 2010 году «Рубины» из «Драгоценностей» поставил в Большом театре Пол Боуз, артист NYCB. Зритель ахнул от насыщенного рубиновым цветом костюма, блеска страз, и тем дело кончилось. «Разный уровень голода, — выяснилось, — у артистов NYCB и артистов Большого театра». Трудоголики-американцы по шесть часов репетируют, хватают на лету каждый нюанс, ленивых русских на два часа в репетиционный зал не загонишь.
Фонд Баланчина решил ли Москве доказать, или Большой преисполнен амбиций? С другой стороны, что, как не «Драгоценности», способны летучий шик-блеск привнести в по-византийски тяжелое убранство Большого театра. Ведущие американские педагоги, артисты труппы Баланчина прибыли в Москву. Сандра Дженнингс — в ответе за «Изумруды», Пол Боуз — за совершенство «Рубинов», Мэррил Эшли — в ее руках игра бриллиантов.
Искусство обработки драгоценного камня возникло в глубокой древности, в Индии, на родине драгоценных камней. Секреты работы с камнем — тайна за семью печатями, а истории похищений редких камней пропитаны кровью. Но как станцевать драгоценный камень? К тому же, большинство самородков выглядит совсем не привлекательно. Очевидно, выбор музыки — принципиален. Джордж Баланчин избрал для триптиха изысканно гармоническое сочинение Габриэля Форе, синкопированное, то есть со смещением акцента с сильной доли музыку на слабую, «Каприччио» Игоря Стравинского и симфонию № 3 Петра Ильича Чайковского. В каждом слышны ноты, звонкие, как удары камней Иды Рубинштейн о стекло бокала с шампанским. Долго ли, коротко ли ограняли американские ювелиры самородки Большого театра? Получилось то, что получилось.
Хореография первой части — «Изумруды» — нежна и импрессионистична. Бирюзово-синие цвета романтичных тюник, элегантные линии построений кордебалета навевали в памяти если не аромат духов, то «Танцовщиц» Дега уж точно. И если учесть некоторую элегичность настроения, то ясным будет, почему «Изумруды» называют одним из самых философских балетов Баланчина. Балет-размышление в огранке «кабошон». Другое дело «Рубины». Торжество коварства. Что здесь не так: пресловутая сложность техники хореографии или тотальная безграмотность русской школы хореографии — ритмических нюансов не знает?.. Джордж Баланчин известен как истинный джентльмен. Никто, как Баланчин, так тонко не чувствовал пластику балерин, именно балерин, «кошечек» — по слову маэстро — и «лошадок». Творческое воображение Баланчина называли неисчерпаемым, правда, исключительно в женском танце. Сегодня могу лишь допустить, что да, «Рубины» New York City Ballet 1972 года сверкали-играли эмоциями интеллекта. «Рубины» Большого театра 2012 года еще раз вызвали чувство неловкости. Вот эти пробежки аллюром мужчин — артистов балета — одетых в короткие рубиновые колеты и белое трико, или их прыжки, словно через скакалочку, не то что бы гранями камней сверкали, а несли отпечаток, как бы это сказать помягче, придурковатости. К тому же и оригинальный костюм балерины стал здорово смахивать на коктейльное платьице. Будто бы камень дал трещину теперь. Юбка срезана по косой, появилась бахрома золотистая. В итоге не покидало ощущение избытка феминного тела, тогда как ждёшь фейерверка холодного блеска. Следует признать: Фонд Баланчина — известный ревнитель стиля Баланчина — допустил погрешность. Не только в костюме. В оформлении сцены тоже.
Сцена выглядит таким образом. Боковые кулисы, под платину, подхвачены шнурком, на конце которого — по тяжелому камню. Выглядят благородно. Говорят, так было и в Кремлевском Дворце съездов. Изменился задник. Верно, вы легко вообразите себе интерьер бани, бассейна или бойлерной, где фрагменты стены от пола до потолка выложены стеклянным кирпичом. Так и на заднике сцены Большого театра. В «Изумрудах» стеклянные кирпичи изумрудного цвета, в «Рубинах» — рубинового. Публика гадала: что же будет в «Бриллиантах»?..
Музыка ли Чайковского — тому виной? Либо очарование «белого» балета русский дух перехватило? Но на «Бриллиантах» душа поуспокоилась. Танец разворачивается на фоне голубой стены с брошенной на нее сверкающей крошкой. Совсем юная балерина Ольга Смирнова (солистка) еще преисполнена академической школы Петербурга. Огненно гибкая, рисунок пластики ее так легок и изящен, как снежная зарисовка на стекле. Так лучезарны брызги ее надежды. Есть в этой юной балерине некий изъян. Некая странность рук балерины. Как будто что-то остановилось в них. Как будто что-то замерло. Руки как бы нехотя поспевают в такт тела. И это, возможно, несовершенство придает хореографическим линиям Ольги Смирновой загадку. Пока что загадку, в которой хочется предугадать грёзы русского балета.
«Павлова как-то заехала ко мне, — цитирую »Воспоминания« Матильды Кшесинской, — разговор перешел на драгоценности, что у кого есть, и она попросила меня показать ей мои. Мы пошли наверх в мою спальню, где в углу, в особом шкапчике, я держала все свои драгоценности. Мы уселись с Анной Павловой на полу перед шкапчиком, и я стала ей показывать мои драгоценности, от которых она приходила в восторг, и действительно, у меня были замечательно красивые вещи. Среди маленьких вещиц у меня был чудный карандаш с бриллиантами и рубинами, который я как-то купила для подарка. Я подарила его Павловой на память».
«Драгоценности» Джорджа Баланчина от Большого театра оказались, увы, товаром для бедных. Что, впрочем, могло быть частью PR-стратегии. Реклама Van Cleef&Arpels в дни премьерных спектаклей предваряла во второсортном глянце «главное событие года» — юбилей Киркорова. И дело даже не в апломбе хореографии Баланчина или неспособности артистов Большого театра. Просто везти из-за океана в Большой театр, из Нового Света в Свет Старый «Драгоценности» в известной степени — авантюра. Большой театр помнит еще то время, когда на сценических костюмах Кшесинской были не стекляшки под названиями «изумруды», «рубины», «бриллианты», а драгоценные камни: изумруды, рубины, бриллианты. Дирекции Большого театра заклинает сегодня: «Наконец-то у нас появились свои драгоценности! » Но даже заклинания — бессильны.
