Интерес к Сибири прослеживается у будущих декабристов еще задолго до трагической развязки в декабре 1825 года. Мистика сибирской земли притягивает многих образованных людей того времени. В порыве грусти декабрист-поэт Владимир Раевский пишет:
Туда, где Лена, Обь волной
В гранитные брега плескают
И по седым во мгле лесам
К Гиперборейским берегам,
Во льдах волнуясь, протекают,-
Где все в немых пустынях спит,
Где чуть приметен блеск природы,
Но где живут сыны свободы,
Где луч учения горит!..
Настоящая Родина декабристов – Сибирь, и Раевский готов там искать истины, если здесь – тоска. Для многих декабристов наказание ссылкой в Сибирь открыло истину, которая повергла их в отчаяние. Но это будет гораздо позже. Еще до декабрьского выступления многие его участники были знакомы с Сибирью, в силу их работы в Российско-Американской компании. Константин Рылеев, один из руководителей компании, разрабатывавший проект независимости Русской Америки, был повешен. Другой декабрист, Дмитрий Завалишин, развивал идеи массового и интенсивного русского проникновения в Калифорнию и подбивал местных испанцев принимать российское гражданство. Он пытался убедить царя в грандиозных перспективах "обрусения Америки". Однако российская власть справедливо посчитала, что это будут уже "не те русские", которыми можно легко управлять. А Завалишин со своими челобитными оставался еще "тем", и был отправлен на Сибирскую каторгу.
Сибирь к началу XIX века уже стала символом наказания, "вечной каторгой" для всех недовольных, и неким шансом, "диким Западом" для свободолюбивых, авантюристичных людей. "Бунтарский" XVII век давно позади, вольное сословие (казачество) присягнуло в полной мере на верность династии Романовых, с восстанием Пугачева Екатерина II расправилась в немецкой педантичностью – корни крамолы и недовольства надолго вырваны и отброшены из центра Империи, чаще всего в пространство вечного холода – Сибирь. В русском сектантстве, в старообрядчестве, охватывающем немалую часть населения Сибири, заметно проступали не только антиимперские, но и антимонархические черты, вплоть до идеи непокорства всякой власти. Для идей декабризма Сибирь была благодатной почвой. Недаром во время этапирования декабристов в Забайкалье, вплоть до самого Петровского завода заключенным-декабристам воспрещалось останавливаться в деревнях, правительство боялось, что местные жители заразятся либерализмом.
Декабристский мятеж впервые носил четкий антимонархический характер, именно поэтому его участники в советской историографии стали безусловными мучениками. За этим часто забывалось, что декабристский мятеж, в первую очередь, продолжал традиции дворянского гвардейского заговора. Василий Шульгин пишет в своих воспоминаниях: «…весь XVIII век и начало XIX прошли под знаком дворцовых переворотов. Когда "случайности рождения" подвергали опасности самую совершенную форму правления – единодержавие, какие-то люди, окружавшие престол, исправляли "случайности рождения" тайным насильственным способом. При этом иногда обходилось без убийств, иногда нет… В начале XX века эти люди стали мельче… Их хватило лишь на убийство Распутина». Людьми, окружавшими престол, чаще всего оказывались гвардейцы. На 41-м году жизни в Сибири В.Ф.Раевский пишет об истоках декабризма: «Я из-за границы возвратился на родину уже с другими, новыми понятиями. Сотни тысяч русских своею смертью искупили свободу целой Европы. Армия, избалованная победами и славою, вместо обещанных наград и льгот подчинилась неслыханному угнетению… Усиленное взыскание недоимок, увеличившихся войною, строгость цензуры, новые наборы рекрут и прочее, и прочее производили глухой ропот… сильно встревожили, волновали людей, которые ожидали обновления, улучшений, благоденствия, исцеления тяжелых ран своего отечества…». Молодые же пока «свободою горим, сердца для чести живы» даже двух лет не могли вытерпеть. В феврале 1816 года в Петербурге образуется Союз спасения, где около 30 заговорщиков. Два года спустя Союз благоденствия – более 200 членов.
Император Александр боялся заговора, т.к. сам взошел на престол в результате заговора. Александр помнил о том могучем единодушии, которое снесло престола его отца и вознесло его самого, помнил и опасался повторения.
В разгар побед, взятый в плен французский генерал Вандам, услышав обвинение, высказанное царем, что он плохо обращался с русскими пленными, бросил в ответ, что, по крайней мере, не убивал собственного отца. Александр схватился за шпагу, но дал себя удержать и увести. И идея грандиозного Храма Христа Спасителя на Воробьевых горах – одна из экзальтированных попыток примириться с Небом, искупить земной грех.
Современники о том догадывались. Герцен писал: «Император Александр всегда наклонный к мистицизму и сумрачному расположению духа, в котором многие видели угрызения совести, он особенно предался ему поле ряда побед над Наполеоном». И совсем неудивительной выглядит версия о том, что император ушел в затвор в далекую Сибирь под именем старца. Монарх, не оправдавший чаяний своих гвардейцев, тайно покидает трон и безоглядно уходит в Сибирь, а два года спустя его подданные не решившиеся на мятеж в годы его правления, обрекаются на вечную каторгу в Сибирь его братом – Николаем I. А спустя 90 лет, большевики, преследуя Колчака в годы Гражданской Войны в местах, где отбывали каторгу декабристы, в Забайкалье встречают последних и наиболее ярких защитников самодержавия – в лице казаков Семёнова и безумного барона Унгерна. Вот уж действительно крайности и противоречия порою сходятся!
Несмотря на явные увлечения европейскими идеями, декабристы предпочитают Русь "до бритья бород" – страну с вольным вече, незакрепощенным народом, ограниченной княжеской властью. Укорененность декабристов, их вольнодумства в русской истории основана на идейном продолжении вечевых традиций древней Руси:
Пора, мой друг, пора воззвать
Из мрака век полночной славы,
Царя-народа дух и нравы
И те священны времена,
Когда гремело наше вече
И преклоняло издалече
Князей кичливых рамена…
(В.Раевский)
У Н.Эйдельмана в книге "Апостол Сергей" о судьбе южной ветви декабристов есть характерная сцена:
«31 декабря 1825 года перепуганные обыватели Василькова стали свидетелями удивительного зрелища. Во втором часу зимнего дня на городской площади был провозглашен единым царем Вселенной Иисус Христос.
Так историк начинал рассказ о необыкновенном документе, который длинной декабрьской ночью переписывали полковые писаря. 19 раз звучат на площади слова "царь", "цари"; и сверх того пять раз – "тиран", "тиранство":
– Стало быть, Бог не любит царей?
– Нет, они прокляты.
– Един наш царь должен быть Иисус Христос.
Нaдо "взять оружие и следовaть смело зa глaголющим во имя Господне… А кто отстaнет, тот яко иудa-предaтель, будет aнaфеме проклят".
Древний Вaсильков нa речке Стугне, в котором звучaли молитвы и воинские призывы еще нa зaре русской истории.
"В лето 6601-е (от рождествa Христовa 1093) пошли Святополк, Влaдимир (Мономaх) и Ростислaв к Стугне-реке и созвaли дружину нa совет и стaли совещaться и перешли Стугну-реку, a былa онa переполненa водой, и вот половцы двинулись нaвстречу…"
Кaжется, будто ожил тот язык – и сновa в крестовый поход нa бaсурмaн зовет новый Апостол, глaголящий во имя господне. Сергей Мурaвьев и Бестужев-Рюмин приготовили цитaты из Ветхого и Нового зaветa, которыми можно обосновaть революцию, и дух древней проповеди зaхвaтывaет их сaмих. Дaвно известно, что во многих великих восстaниях и походaх, имевших вполне рaционaльные, попятные исторические причины, все же последним толчком к взрыву былa не логикa, a чувство, порой – мистикa, дaже шaмaнство, зaстaвлявшие зaбывaть доводы против, дa и доводы зa… И вот уж движутся тысячи крестоносцев зa Петром-Пустынником, десятки тысяч немцев реформируют веру, не углубляясь в тонкости зaхвaтывaющей проповеди Лютерa. Покaзывaет "цaрские знaки" нa груди и увлекaет кaзaков слaдостным обмaном Емельян Пугaчев.
Солдаты Черниговского полка кричат "ура" Сергею Муравьеву-Апостолу, который берет слово после священника... И теперь опять предоставим слово Горбачевскому, который мог записать впечатления офицера, стоявшего у собора, – барона Вениамина Соловьева. Много лет спустя в забайкальской каторге им представляется, что цель была достигнута – третья присяга не Константину или Николаю, но богу: сердца зажглись.
По крайней мере, с точки зрения двадцатичетырехлетнего штабс-капитана Соловьева.
«Наше дело, – сказал Муравьев по окончании чтения, обратясь к солдатам, – так велико и благородно, что не должно быть запятнано никаким принуждением, и потому – кто из нас, и офицеры, и рядовые, чувствует себя неспособным к такому предприятию, тот пускай немедленно оставит ряды, он может без страха остаться в городе, если только совесть его позволит ему быть спокойным и не будет его упрекать за то, что он оставил своих товарищей на столь трудном и славном поприще и в то время как отечество требует помощь каждого из сынов своих.
Громкие восклицания заглушили последние слова С.Муравьева. Никто не оставил рядов, и каждый ожидал с нетерпением минуты лететь за славою или смертью. Между тем священник приступил к совершению молебнa. Сей религиозный обряд произвел сильное впечaтление. Души, возвышенные опaсностью предприятия, были готовы принять священные и тaинственные чувствa религии, которые проникли дaже в сaмые нечувствительные сердцa».
Декабристы, под конвоем бредущие в кандалах по просторам Сибири, подобны староверам, пересылаемым насильно абсолютистским государством с запада Империи, с границ с Австро-Венгрией в Забайкалье. И те, и другие несут в себе образ Китеж-града. И само то, что "все они поэты", очень примечательно. В других странах, например, во Франции революционеры вдохновлялись все больше прозой, публицистикой Вольтера, Руссо, Дидро; в России же почти каждый декабрист пишет стихи. И это тоже наша традиция – песенная, поэтическая традиция правдоискательства на Земле, восходящая к былинным скоморохам и каликам перехожим.
Социалисты-народники, оказавшись поколения спустя в местах ссылки декабристов с удивлением обнаруживали идеалы земства в старообрядческих крестьянских общинах – низовую выборность (старосты), развитое самосознание, книжную культуру и почти поголовную грамотность.
Само вынужденное пребывание в Сибири зачастую связано для декабристов с горестным разочарованием в прежних воззрениях. В Сибири для многих наступает отрезвление. Реальность значительно отличается от идеальных представлений декабристов. Разочарование коснулось, прежде всего, народнических идеалов. Спустя полстолетия, семена этого разочарования ярко расцветут в таком явлении как нигилизм. Декабрист пишет в воспоминаниях: «Странное в жизни народной явление! Русский так напуган, так раболепен, что всякое изменение он толкует к худшему. Привычка к горькой доле служит ему условием жизни, так точно, как мне однажды свыкнувшись со своим казематом, я опасался всякого перемещения и просил не разлучать меня со своими дверьми под замком и с тусклым моим окном за железной решеткой! Так именно и ложился русский мужичок под влиянием и законов, и долгого времени. По весьма неестественному свойству забитого раба или по недоверию к каким бы то ни было улучшениям в его быте, дело в том, что причины эти, взятые вместе, всегда поясняли сопротивления, которыми крестьяне встречали всякое нововведение. Где бы не возникали бунты на Руси, как теперь, так и тогда, бунт этот, как верно очертил его Герцен, "бунт на коленях", всегда был следствием не столько нарушением несуществующих прав, как нарушением сложившегося временного общественного их быта. Ни один из этих бунтов не выражал какое-то самопроизвольное стремление к такой или другой цели; нет, это та русская на время настойчивость постоять за себя и на своем!».
После расправы в 1826 году русский поэт-монархист Ф.Тютчев написал:
Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, –
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула,
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула –
И не осталось и следов.
К счастью, великий поэт ошибся. Декабризм стал явлением, вдохновлявшим не одно поколение достойных людей. По своей силе действия на историю, декабризм превратился в миф, столь же яркий, что и миф якобинства в европейской истории. Обращение к этому мифу реальности политической оппозиции в сегодняшней России может привести к серьезным последствиям. Декабризм – это образ аристократа, лучшего представителя своего народа, отказавшегося от всех привилегий, от комфорта и личного благополучия, ради общего блага, в этом шаге огромный революционный потенциал. С бунтом униженных и оскорбленных все ясно, но вот когда восстает аристократ, это значит, что с властью точно что-то не так. Декабризм – это такое пространство заговора, клятвы и верности, тайного общества, что так не хватает политической оппозиции сегодня. Декабризм – это высшее общество, тонкая политическая игра, и тут же кровавое буйство горстки героев на улицах столицы. И если в России появится политическая сила, имеющая мужество радикально выступить против существующего положения вещей, она обязательно выступит в декабре. Надеюсь, что у истоков этой силы будут стоять сибиряки. Ведь в наших жилах течет кровь декабристов, в наших жилах коктейль из отчаяния и злости миллионов каторжан, замешанных на холодной силе сибирских рек и озер, и опыте поколений русских бунтовщиков.
