Бурные девяностые оставили свой след в душе у кажого. Остался такой и у меня. На память.
С развалом Союза и ликвидацией всех его государственных структур, имея за плечами два десятка лет оперативной работы и не желая оставаться «за бортом», я проявил некоторую активность и, в порядке исключения, был принят на службу в прокуратуру Москвы на рядовую должность.
А что б было понятно, почему «в порядке исключения» поясню.
Сразу же по приходу к власти, приснопамятный Борис Николаевич издал соответствующий циркуляр, запрещавший прием в российские силовые ведомства бывших работников центральных аппаратов КГБ и Прокуратуры. Дабы они не создали там «пятую колонну».
А вот небольшая иллюстрация.
Когда, пройдя собеседование в кадрах, я был препровожден в приемную прокурора Москвы Г.С. Пономарева, то встретил в ней двух бывших заместителей Генерального прокурора СССР.
- А ты как здесь? - поинтересовался один из них, бывший моим непосредственным куратором.
- Да вот, Янис Эдуардович, - пожал я плечами, - оформляюсь на службу в новое государство.
- И кем же тебя берут, если не секрет? - поинтересовался второй.
- Не секрет, Владимир Иванович, - прокурором одного из управлений.
- Повезло тебе, - переглянулись прокурорские генералы - А нам предлагают должности помощников районных прокуроров. После этого в приемной возникло неловкое молчание. Такое предложение было равносильно плевку в лицо.
Забегая вперед скажу, что один из моих бывших коллег это предложение принял и продолжил службу в предложенном качестве, а второй отказался и снова стал впоследствии заместителм Генерального прокурора, но теперь уже России.
Мне же определили миниатюрный проходной кабинет, размером два на четыре, без окон и с приставным столом, притащили кипу заволокиченных дел и материалов, и, вспомнив молодость, я принялся их усиленно разгребать.
Делал это повидимому неплохо, поскольку спустя месяц был назначен начальником одного из отделов. Правда с приставкой «и.о». Почему так, кто работал в органах, знает.
В это же самое время, а именно в марте 1992-го, когда первопристольная все еще сотрясалась от митингов и демонстраций, а глубинка за всем этим наблюдала, устраненный от дел Горбачев предпринял попытку вернуть себе власть. А для этого вызвал в Москву депутатов Верховного Совета СССР, собираясь провести чрезвычайный съезд. Имелись сведения, что созданный ими оргкомитет формирует в столице рабочие дружины, вооружает их и склоняет на свою сторону части Московского гарнизона.
Опасаясь государственного переворота, Ельцин издал постановление Президиума Верховного Совета России № 2493-1 от 11.03.92 о незаконности этого мероприятия, а заодно приказал вновь назначенному Генеральному прокурору Валентину Степанкову профилактировать членов комитета, предупредив, что в случае массовых беспорядков они будут арестованы и отправлены в места не столь отдаленные.
Возглавил всю эту работу его первый заместитель с характерной фамилией Землянушин. Еще работая в прокуратуре РСФСР, он отличался известной трусостью в принятии серьезных решений и препоручил все прокурору Москвы.
До сих пор точно не знаю, с чьей подачи, но в Генеральную прокуратуру вместе с Пономаревым вызвали и меня. Помимо Землянушина, в кабинете находился еще один заместитель Генерального, которого я немного знал по работе в Союзе и глубоко уважал, как достаточно опытного и принципиального руководителя.
Иван Степанович сразу же «взял быка за рога» и, жуя погасшую беломорину, решительно заявил, что выполнять кремлевское задание поручено прокуратуре Москвы.
- Я не стану этого делать, - подумав, жестко ответил Геннадий Семенович, - этот вопрос относится к компетенции Генеральной прокуратуры, и насколько мне известно, Вам.
Что тут началось! Землянушин сначала подавился папиросой, затем разорался и обвинил Пономарева чуть ли не в государственной измене.
- Мы вам это попомним, - прошипел он, в заключение наклоняясь над столом и обратил свой начальственный взор на меня.
- Значит так, - прохрипел стратег, - как вас там, э-э-э...
- Королев, - подсказал я. - Валерий Николаевич.
- Значит так, Валерий Николаевич, - вбросил в рот новую беломорину Землянушин.
- Это, государственной важности дело, - щелкнул он зажигалкой, - мы, поручаем вам, - и кивает на второго заместителя.
- Валерий Николаевич, - я не рекомендую вам этого делать, - вмешался в разговор Пономарев.
- А вы помолчите! - снова разъярился Первый зам. - Готовьтесь писать рапорт!
Потом попыхтел папиросой, и окутавшись дымом заявил, что если откажусь, то буду немедленно уволен.
Ситуация тогда у меня была патовой, помимо всего прочего тяжело болела дочь и не было средств на ее лечение.
- Согласен, - сказал я, отводя глаза. - Слушаю вас внимательно.
- То-то же, - довольно бормотнул начальник и приступил к инструктажу.
Сделать по его плану предстояло всего ничего: установить места заседаний оргкомитета съезда, его членов и профилактировать каждого, в том числе Горбачева. А беседы конспиративно записать на оперативную технику, расположенную под одеждой. Для обеспечения работы мне выделялись несколько работников девятого управления с Лубянки и автомобиль со спецномерами. Срок исполнения «вчера».
От такого сценария я категорически отказался, чем вызвал новый приступ гнева высокого начальника. И кончилось бы для меня все это плачевно, если бы не вмешался второй заместитель. Все это время он сидел молча и с кавказской невозмутимостью наблюдал за всем, что происходило.
- А что прэдлагаете вы? - поинтересовался Сабир Гаджиметович.
- Никакой техники и сопровождения. Обойдусь своими силами.
На том и порешили, за одним исключением. В «смотрящие» за мной, все-таки выделили помощника прокурора Свердловского района некую Крылову.
Вечером, на «разъездной» «Волге» я съездил к двум однокашникам на Лубянку, которым доверял и получил от них адрес одного из штабов оргкомитета, расположенного по проезду Куйбышева дом 3, где заправлял небезизвестный Ампилов.
Там полным ходом шло формирование рабочих дружин, таскали красные знамена и лозунги, и было множество «заведенных» людей, в том числе, военных.
Принял нас Виктор Иванович радушно и сразу же стал вербовать в свои ряды.
Я поинтересовался, насколько они серьезны и он сообщил мне имена других членов оргкомитета. Ими оказались Алкснис, Макашов, Умалатова, Крайко, Голик и еще пару десятков депутатов.
Со слов народного трибуна, от которого изрядно попахивало водкой, активная работа шла еще в нескольких штабах, но их адреса пламенный революционер не назвал. Зато сказал, где отсиживается Горбачев - на одной из дач в Подмосковье. А еще заявил, что в дни работы съезда они выведут на улицы 200 тысяч человек, а при необходимости танки и войска.
Потом была встреча с Алкснисом на Курском вокзале. Разговор не заладился - Виктор Имантович, как настоящий полковник «послал меня подальше» и я с сопровождающей, двинулся дальше.
На следующий день мои приятели с Лубянки, на конспиративной квартире сообщили адрес главного штаба оргкомитета, который находился в гостинице «Москва», но честно предупредили, - туда тебя наши проведут, а вот выпустят ли, не знаем.
Еще не разогнанный Бокатиным КГБ тогда еще ничью сторону не принял и, как всегда, выжидал.
Крылову, которая после всех этих встреч находилась в полуобморочном состоянии, я на очередное мероприятие не взял, посоветовав сказаться больной.
Когда я на служебной «Волге» подрулил к гостинице и, представившись помощником прокурора Москвы поинтересовался у директрисы, где проживают депутаты Верховного Совета, та побледнела и дрожащим голосом заявила, что у них таких нет. Однако через пару минут на пороге ее кабинета возник молодой человек и, поинтересовавшись моей личностью, пригласил следовать за собой.
По дороге, выяснив, не ли при мне оружия, он сообщил, что оргкомитет находится здесь, там идет заседание и все его члены на месте.
Самое интересное то, что небольшой конференц - зал, где шло это таинство, не значился в поэтажном плане и охранялся действующими сотрудниками 9 управления КГБ.
По знаку старшего, парни меня впустили, и я появился как черт из коробки, в самый разгар бурных дебатов, которыми руководил сам генерал-полковник Макашов.
Помимо членов оргкомитета, в зале присутствовали еще порядка сорока депутатов.
Появление чужака несколько умалило их страсти, а Альберт Михайлович, выяснив кто, и с какой миссией к ним прибыл, рассвирепел.
Для начала он обозвал меня предателем и предложил расстрелять, а затем стал орать в сторону каких-то людей в камуфляже и с оружием, возникших в одной из дверей зала, чтобы они меня арестовали.
Поднялся гвалт и не знаю, чем бы это все закончилось, если бы в зале не появилась Умалатова, с группой сопровождения.
Крикнув, - Альберт, прекрати! - цветущая революционным задором Сажи, кстати и сейчас весьма импозантная дама, растащила нас с генералом, ибо в этот момент мы уже сцепились в «дружеских объятиях» и успокоила депутатов.
После этого разговор принял более конструктивный характер, и я, подобно Иуде Искариоту, выполнил все, что мне было поручено.
За исключением одного - возможности встречи с отцом перестройки Горбачевым. Этого депутаты мне не обещали. Но заявили, съезд состоится при любых условиях, и если их не станут провоцировать, то не будет и беспорядков.
Вспотев от радости, что остался цел (многие тогда исчезли бесследно) я помелся на тогда еще Пушкинскую 15а и доложил обо этом руководству, которое несколько успокоилось.
Кстати, если бы ни дай бог, на мне бы тогда была оперативная техника, что легко выявляется, - живым и здоровым с того заседания я б не вернулся. Макашов поступил бы с «засланным казачком» как с провокатором, и поделом…
Кто встречался с Горбачевым не знаю, на такие встречи, особенно когда они безопасны, любят ездить первые руководители, но никаких волнений, а тем более вооруженных выступлений, в Москве тогда не произошло.
Михаил Сергеевич струсил. В очередной раз.
