1
Сходились – в фокусе Сапгира – обэриуты: изломанный словарь, - необычность взрослой мультипликации, крепкая основа основных красок:
лежит красавец
впалый живот
рыжеват —
мертвый на совесть
все есть
и все не живет
говорит патологу анатом
"привезли из Чечни
под фольгою учти" —
да ведь я их слышу почти —
их сердца под белым халатом…
Верёвочно-закрученный стих, в чём-то перекликаясь с дервишем русской поэзии Хлебниковым, представит своеобразную меру абсурда бытия, всегда гораздого на игру – по клавишам судеб.
…оттого так странно мерцают иные стихи Сапгира: словно вспыхивая китайскими тенями, будто старый философ, увидевший во сне мотылька, не может понять, кто он – философ, или мотылёк, проникший в сон философа:
Налету поймала кошка саранчу,
В темноте играла кошка с саранчой,
Саранчой хрустела кошка на свету,
В темноте пожрала кошка саранчу,
Налету поймала кошка темноту,
В темноте играла кошка с темнотой,
Темнотой хрустела кошка на свету,
В темноте пожрала кошка темноту…
Вероятно, кольца темноты закручены, чтобы выбросить читательское сознание к свету: к осознанию бытия, как факта непременного участия в оном.
…слово порой становится строкой: сумма слов таких – трагедией:
И времени больше не стало...
Это не ново.
Это случается часто –
По заявлению Иоанна Богослова
И примечаниям Екклезиаста.
Под синим небом Вострякова
Белело
Неузнаваемым лицом
То,
Что было
Моим
Отцом.
Молнией смерти отца расколотое сознание не играет: боль сильна, требуются скупые слова силы, жёстко и точно рисующие картины.
Краткость звучит полифонично.
Стих Сапгира – кручёный, как правило: порою – резкие изломы определяют суть выразительности: всегда даваемой сильным образным лучом.
Сапгир много играл в поэзии: но – совершенно всерьёз.
И игра эта раскрывалась интересными цветами вечности.
2
Хаос рассеивается – благодаря усилиям творческой воли поэта, и круги перечисленного без знаков-препинаков только усиливают ощущения феномена: рождения поэзии из глобального хаоса:
Звезда ребёнок бык сердечко птичье –
Всё вздыблено и всё летит – люблю –
И на лету из хаоса леплю
Огонь цветок – всё – новые обличья
Моё существованье фантастично
Разматываясь космос шевелю
И самого себя хочу настичь я
Стремясь из бесконечности к нулю
Мощная ритмика Г. Сапгира глобальна: представляется колосс, поднимающий к звёздам огонь-цветок, представляется огромный человек, столь познавший космос, как удавалось только…древним халдеям.
Легендарным мудрецам, ведавшим, как и из чего слеплен мир.
…юмор Сапгира особого свойства: под названием «Душа» архитектурно выстраивается сонет, повествующий о бытовании рубашки, которая:
Меня вращали в барабане
Пытали в щёлочном тумане
Под утюгом мне было тяжко!
И вот обняв чужую шею
Я снова девственно белею
И пахну свежестью – рубашка!
Резкие его сонеты: ни на чьи непохожие!
…а вот – специфический киносеанс: выхваченный из истории Союза: киносеанс, разворачивающийся прихотливым узором строчек:
В церкви выключили свет.
Люди ждут,
А света нет.
Зашумели зрители:
– Мы любви не видели!
– Сапожники!
– Тише вы, безбожники!
Безбожники внесли икону.
Осветила половину
Дома.
Сразу стало меньше шума.
Тут со сцены говорят:
– Прослушайте доклад
На антирелигиозную тему.
Слова-строка.
Своеобразная механика поэтического текста.
Вспышки его: острые, как лезвие.
…многое совмещал поэт, впускал абсурд в свои стихи, оттенял их иронией, выстраивая свою метафизическую вселенную, играющую столькими красками, сколько, кажется, и у радуги нет.
Фото: Дмитрий Савицкий (1989)
