В этом году русский народ и все прогрессивное человечество вместе с ним отмечает 400-летие рождения священномученика протопопа Аввакума. О нём много уже было написано - и как о страдальце за древлее благочестие, и как об исповеднике веры, и как о литераторе. Поэтому мы обратим внимание на другой аспект деятельности этого великого человека. Мы поговорим об Аввакуме как о герое русского сопротивления.
Но сначала о самом понятии сопротивления – русского. Представьте себе среднестатистического читателя. Он не русофоб, не считает русский народ начала XX века «быдляком».
Есть те, кто считает, что Александр Васильевич Колчак «был исторически прав», просто тупые сибиряки и уральцы его не поняли и не приняли, нация оказалась недостойна вождя. Но больше тех, кто считает, что историческая правда была не на его стороне, и именно поэтому простой народ к нему не потянулся. Куда приятней в этом отношении национал-демократический персонаж генерал Анатолий Пепеляев. Но рядовому читателю вряд ли нравится палачество цареубийц - Льва Давыдовича Троцкого (Бронштейна) и Феликса Эдмундовича Дзержинского, хотя кровавые Урицкий и Дзержинский оказались более близки простым русским людям, нежели Колчак. Народ поверил им, а не бедному Александру Васильевичу. Былинным народным героем стал «красный маршал» Будённый, а не генерал Мамонтов и тем более не Андрей Шкуро. И всё-таки палачество смущает. Несмотря на то, что Дзержинский под конец жизни «исправился» - наряду со Сталиным и Бухариным стал «правым коммунистом», одним из главных защитников НЭПа и обличителем Троцкого, палачество его отвращало от него многих патриотов. Герой русского сопротивления должен быть мучеником, а не мучителем.
Исключение составляют разве что совсем уж имперостроители, как Иван III или Сталин, либо же мятущиеся «тревожные русские гении», как Иван Грозный или Павел I, оба Петра Фёдоровича (Пугачев и настоящий), Федор Михайлович Достоевский, Владимир Сергеевич Соловьёв, или же «проигравшие» как Кондрат Булавин и Игнат Некрасов, или же, наконец, просто страдальцы, как, собственно, Аввакум…
«Никто не проиграл», как пел «герой сопротивления», тревожный русский гений Егор (Игорь Фёдорович) Летов. Павел Судоплатов - герой русского сопротивления не из-за убийства Евгена Коновальца и организации убийства Льва Троцкого, а из-за своей многострадальной судьбы.
Аввакум не проиграл, как не проиграли Антонов и его повстанцы. Скорей проиграли Дзержинский и Тухачевский, главпалач восставших Тамбовщины и Кронштадта. Убиенные повстанцы перешли в разряд героев русского сопротивления, в отличие от побеждённого и расстрелянного адмирала.
Не всякое сопротивление равноценно. Ведь генералы Алексеев, Деникин, Юденич, Врангель и Войцеховский, адмирал Колчак и бухарский эмир Алимхан тоже сопротивлялись большевикам. Недаром премудрый Владимир Ильич Ленин заявлял, что восставший Кронштадт опасней всех Деникиных и Колчаков вместе взятых. У нормального «среднего читателя» вызывают симпатию отнюдь не они, а восставшие обыватели Ярославля, крестьяне Тамбовщины и матросы Кронштадта. Потому что они были за Советы, за советскую власть – власть народа, против самодискредитировавшейся романовщины, против буржуев (капиталистов) и бар (помещиков), но… без запятнавших себя кровью многих невинных людей большевиков, против зверств чрезвычайки, против местечкового ига.
«Это знает мое поражение, это знает мое торжество», - пел великий Летов.
Но, например, булавинский атаман, продолжатель дела павшего вождя Игнат Некрасов, взявший Царицын, не был разгромлен, а организованно отступил со своими казаками на Северный Кавказ, Игорь Фёдорович Летов при жизни достиг признания. Поэтому дело не только в тяжелых обстоятельствах жизни, а в способности ответить на вызов судьбы. И этот ответ в случае с Аввакумом прозвучал громогласно и мощно, ещё как прозвучал! Как прозвучало: «Мы из Кронштадта», но только пронзительнее и сильнее, и до сих пор звучит и звенит.
Итак, Аввакум становится не только символом русского сопротивления, он - его образ, его лицо. Конечно же, нас поражает его горячая вера, пламенеющая любовью к Богу и ближним. Здесь уместно сравнить Аввакума с Илией Фезвитянином и рядом других великих пророков. Пафос библейского пророка не покидает его. Когда «на конец времён» к власти приходит «царь наглый и искусный в коварстве» и начинает «губить сильных и народ святых», именно ему дано обличить беззаконие.
Один мой знакомый старый либерал как-то заявил мне, что «было-де три великих пророка»… Я уж было, желая «блеснуть чешуей», раскрыл рот, дабы заявить, что пророков, по традиции именуемых Великими, было четверо: Даниил, Исайя, Иеремия и Иезекиль, когда услышал, что это были… «пророк Аввакум, протопоп Аввакум и… Солженицын». По инерции я было хотел возразить, что Аввакума всегда относили к числу «малых пророков», которых было двенадцать, но понял всю нелепость моих возражений и абсурдность спора вообще. Впрочем, в смысле подвига пророческого служения, о коем автором было писано выше, сравнение с пророком, пожалуй, не лишено смысла, хоть он и пострадал от новолюбцев, реформаторов православия, а не «от халдей», как его предшественник. Пророк Аввакум назван «боголюбивым», а его предшественник не без оснований считается величайшим русским писателем, так что сравнение с восьмым из двенадцати малых пророков не столь курьёзно по содержанию, как поначалу могло показаться из-за анекдотичности формы. Величие же Аввакума, напомним, не только в тех великих испытаниях, что он потерпел попущением Божиим, но и, пожалуй, особенно в том, что он явился Великим обличителем, в том великом русском сопротивлении, героем которого он и стал. Великими обличителями также являлись все пророки, не исключая Аввакума, Иоанн Креститель, Иоанн Златоуст, митрополит Филипп, Афанасий Брестский и Спиридон Исповедник.
Нередко бывало так, что один подвижник был знаком, лицом сопротивления: так Афанасий Великий во время «падения Востока» являлся таким знамением веры, так Максим Исповедник, сказавший «Я один не причащаюсь» и тем противопоставивший себя царю и патриарху, «Космосу» (вселенной), так преподобный Федор Студит при императоре Леоне Армянине, все они являлись живыми символами сопротивления. Немало было недовольных унией при Палеологах, но знаковым персонажем оказался именно Марк Евгеник, что признали даже латины. Немало было недовольных унией и в Белой Руси, но Афанасий Брестский и Спиридон исповедник оказались живыми символами сопротивления.
Таким знаковым лицом стал на Руси XVII века протопоп Аввакум.
Многие пострадали за старую Веру и древлее благочестие, например Павел, епископ Коломенский, Гурий, Самуил и прочие исповедники и страдальцы Соловецкие, протопоп Никита Добрынин, первый из пострадавших за староверие, о. Лонгин Муромский, поп Лазарь, инок Епифаний, дьякон Феодор, ученик вышеупомянутого Спиридона, Боровские страдалицы… Некоторые из героев и участников сопротивления попали даже в святцы РПЦ МП. Например Маркел, епископ Вологодский, будучи духовно близок к «бунтарскому» Соловецкому монастырю (он постоянно просился туда «на покой»), но царь его не пускал, боясь что тот возглавит сопротивление, как потом случилось с архимандритом Никанором, или даже поставит нового епископа, и только узнав, что святитель «болен ко смерти» и обещает постричься в схиму (рукоположения епископом-схимником тогда никто бы не признал), разрешил ему удалиться на покой в «мятежные» Соловки. Но туда прибыло уже его «мертвенное тело». Как ни странно, духовный собрат Иоанна Неронова и Соловецких отцов недавно был… прославлен в РПЦ МП. Другой подобный пример – преподобный исповедник Евфросин Курженский, духовный друг преподобномученика Епифания и наставник преподобных Досифея и Кирилла Сунарецкого. Основанная и руководимая им Курженская пустынь стала легендарной в истории старообрядчества. Сам он почил где-то в 1661-1662 гг. Пустынь его была сожжена в 1671 году. По словам Епифания, его «любимый брат, друг и отец был свят», что и подтвердила его канонизация РПЦ МП. Многие из донских казаков вне зависимости от конфессиональной принадлежности почитали и почитают преподобным отца Иова Львовского, известного исповедника древлеправославия в XVII веке. Не удивлюсь, если список этот постепенно будет только расширяться и к концу столетия мы сможем обнаружить в календаре РПЦ МП священномученика протопопа Аввакума. Уже сейчас существует такая тенденция, мол, и Никон, и царь Алексей Михайлович, и Аввакум были «хороши», каждый по-своему. Я с ней не согласен, но она есть, существует и даже усиливается.
Но посмотрим на всех трёх с точки зрения их общественно-политических идеалов. Тут очень показателен пример отношения к царю и великому князю Ивану Грозному, и ежели царь публично просил за Грозного царя прощения перед ракой мощей святителя Филиппа, Никон публично не акцентировал своего отношения к царю, при коем поволжские народы окончательно вошли в Россию, то для Аввакума благоверный царь был, как известно, идеалом русского Государя. Он считал, что при царе, созвавшем и открывшем знаменитый Стоглавый собор, такая реформа была просто невозможна. Кстати, тогда она была и правда невозможна. При Алексее Михайловиче началось то движение, которое при Петре Алексеевиче вылилось в модернизацию западнического типа. Появились при дворе первые театры, газета, западного образца платья и мода на латынь и польский язык. Интересно, что при дворе короля Владислава IV как раз наоборот, предпочитался «русинский» язык, в то время как при Алексее Михайловиче и особенно при Фёдоре Алексеевиче появилась и возобладала противоположная тенденция. Помимо «греческого проекта», не реализованного при Алексее Михайловиче, и отчасти реализованного уже при Екатерине II, важнейшим направлением внешней политики Алексея Михайловича было объединение с Украиной. Не ради греков была затеяна реформа. Греки раньше заметили разницу в обрядах, но довольствовались щедрой царской милостыней. Для объединения с «могилянской» Гетманщиной реформа была необходима. Не только барокко пришло с Западной Руси в церковную архитектуру. Должно было измениться абсолютно всё. Это был поворот в западном направлении. Никон был эллинофил, хотя под конец жизни разочаровался и в этом. Аввакума же можно смело назвать русским традиционалистом. Не в том смысле направления философской мысли (Рене Генон, барон Юлиус Эвола, Александр Гельевич Дугин, и их «предтечи», например Константин Николаевич Леонтьев), что часто обозначается этим термином, а в смысле более широком. В свое время Владимир Францевич Эрн, провозгласивший, что «Время славянофильствует», обвинил Иммануила Канта в «богоубийстве». Те, кто против «богоубийства», и есть традиционалисты. Аввакум в этом смысле, в отличие от Алексея Михайловича с Афанасием Ордын-Нащокиным, Артемоном Матвеевым и Симеоном Полоцким, был традиционалистом. И не только потому, что был за русскую богослужебную церковную традицию (хотя и поэтому тоже), он был за традицию в смысле продолжения…
Насчет продолжения: прошу не считать меня наследником «щаповской исторической школы», к коей принадлежал недавно упокоившийся Александр Владимирович Пыжиков, заостривший её особенности до предела и тенденциозности, если не сказать до абсурда. В общем-то, к ней можно причислить и… профессора Субботина, но только что у других шло со знаком «плюс», у него было со знаком «минус» - он был «обличителем раскола».
Говоря о «русском сопротивлении», автор не имеет в виду какую-то долговременную фронду. Но то, что и Соловки, и Кронштадт находятся на «отоце окияна-моря» - факт географический. То, что первые стали символом сопротивления «затейкам» реформаторов, а вторые – жестокости «военного коммунизма» - факт исторический. Но всё-таки наиболее узнаваемым лицом русского сопротивления явился именно Аввакум. Даже столь известная в широкой публике суриковская «Боярыня Морозова» не заслоняет лица Аввакума как «главного старообрядца» в глазах самой мировой, в том числе и не набожной, общественности. Досифея же (его прототип – вышеупомянутый Досифей, духовный друг преподобного Евфросина Курженского) из «Хованщины» М.П. Мусоргского – ещё одного «тревожного русского гения» знает довольно узкий круг эстетов-меломанов.
Теперь автору придётся выступить апологетом протопопа Аввакума. Нередко замечали, что сидючи в земляной тюрьме в Пустозерске протопоп Аввакум спорил с другим пустозерским мучеником дьяконом Феодором. Феодор отстаивал в общем-то православные воззрения на Троический догмат. Может ли человек святой жизни высказывать свои гетеродоксальные мнения? Да, такие случаи бывали, и нередко… Обратимся, например, к учению блаженного Августина о божественной благодати и «свободной воле» человека, а точнее, по его учению – об её отсутствии. Взгляды блаженного Августина в обличении пелагианской ереси привели к другой крайности – своего рода «христианскому фатализму». Человеческая воля без благодати Божией – ничто. Эта крайность в антипелагианской полемике Августина привела, по сути, к появлению «кальвинской ереси» - учению Жана Кальвина, существующему и по сей день, в то время как «аввакумовщина» давным-давно благополучно забыта. Впрочем, она и изначально была локальна (споры на Керженце), в то время как кальвинизм мы можем сейчас наблюдать в разных уголках мира: Шотландии, Америке, Южной Африке и Нидерландах, Венгрии и Австрии, Швейцарии, Франции и Бельгии. Иные даже усматривают в учении блаженного Августина… хулу на Господа Духа Святаго Истинного и Животворящего, Коему не свойственно насиловать и подавлять волю человеческую, пусть даже и ко спасению, отменяя тем её свободу. На основании всего этого некоторые (греческие старостильники - авксентьевцы) даже отказывают блаженному Августину в святости. Мы не будем заходить столь далеко, хотя его «учение о предопределении» очевидно не православно, возьмем другой пример: святого Илария, епископа пиктавийского (ныне Пуатье), «Афанасия Великого Запада».«Несмотря на то, что Иларий признавал во Христе истинное человеческое тело и душу, в его сочинениях есть множество мест, где он отрицает во Христе голод, жажду, страх смерти, боль, страдания и неведение. Это положение христологического учения Илария ещё в средние века дало повод приписывать ему докетические взгляды, по сути отрицающие во Христе подлинную человеческую «природу» (см. Попов. 2004, с.685, «Православная энциклопедия», т. 22, с.98). «Наряду с истинными положениями христологическое учение Илария содержит значительный элемент докетизма и близко к афтарто-докетизму V-VIвеков. Так, человеческая природа во Христе есть для Илария «только пассивный орган Бога Слова» (Попов. 2004, с. 102). «У Святаго Духа оказывается две Причины бытия – Отец и Сын» (П.э., с. 94). И, наконец, Иларий, подобно Оригену и святому Григорию Нисскому учит об окончательном обожествлении и обожении человечества во Христе «в таких выражениях, которые можно понять не только в смысле исчезновения самого человеческого вида, но даже в смысле растворения в Божестве самой природы человека» (П.э.,с.102).
Вы скажете: «то западные отцы, а вот восточные...» Из восточных тот же святитель Григорий, епископ Нисский, был известен своим оригенизмом. Священномученик Лукиан породил целую партию учеников – «солукианистов». Считал его своим учителем и небезызвестный Арий. Епископы-солукианисты прославились бешеной травлей и гонениями на святителей Евстафия Антиохийского, Павла Исповедника Константинопольского и, отчасти, тех же Афанасия и Илария. Я, конечно же, не сравниваю Аввакума с Лукианом, нет, скорее с вышеупомянутым Иларием. Вернёмся, однако, ко святым отцам Древности. У святителя Григория Двоеслова, великого папы римского было не только предшествовавшее позднелатинскому догмату о чистилище учение о загробной участи человека, но и весьма своеобразные взгляды на загробный мир. Так, он считал, что вход во ад находится в жерле сицилийского вулкана Этна. Заметим, что святой Григорий отошел в мир иной полвека спустя V Вселенского собора, окончательно отвергшего оригенизм, а православные как раз считают учение о чистилище полу-оригенизмом, «мягким» оригенизмом.
Если уж вспомнили о гетеродоксальных взглядах на мир иной, то нужно упомянуть замечательного русского святого XIV века, архиепископа Новгородского Василия Калику (странника). Несмотря на угрозу смерти от «моровой язвы» (эпидемии), уже вовсю свирепствовавшей во Пскове, он «положил душу за люди своя» - свершил туда архипастырскую поездку, но к себе в Новгород уже не вернулся… У него, святого Василия, было экзотическое учение о «земном рае». Похожие воззрения церковь преодолела в веке III во время борьбы с хилиазмом. Такой выдающийся богослов как святой Кирилл Александрийский некритично отнёсся к апполинарианской цитате, принимая её за выражение святого Афанасия Великого (еретические опусы нередко подписывались именами святых), «природа Бога Слова воплощенная». Эта фраза «помогала» монофизитам при их самоорганизации. В той же Александрии за век до святого Афанасия был епископом Дионисий Великий. В хронологическом порядке он первый в ряду святых, прозванных Великими (Антоний, Афанасий, Пахомий, Леонтий, Сисой, Константин, Феодосий и Паисий). В латинской традиции Великим именуют святого Григория Двоеслова. У нас так иногда называют Сергия Радонежского: Сергий Великий. Святой Дионисий был действительно Велик, но несмотря на это допустил в одном своем произведении такие некорректные сравнения и выражения, что на него был собран целый Собор Римской Церкви, самой авторитетной тогда из всех поместных Церквей. Как утверждает «Православная энциклопедия», «римский собор выступил против рассекающих Единоначалие на три силы», то есть против Дионисия Великого. Поначалу святой Василий Великий слишком критично относился к более раннему святому, но поразмыслив понял, что тот не имел возможности вовремя ознакомиться с трудами святого Афанасия Великого, Григория Богослова и его собственными и стал почитать Дионисия исповедником Православия. Дионисий по праву остался в одном ряду Великих с Василием, Макарием и Юстинианом.
Наконец, можно вспомнить о странном поведении преподобного Дионисия (Зобнинского), архимандрита Троице-Сергиевой Лавры. Он «исключил» из текста Крещения прямую цитату Слова Божия – «… и Огнем». Это слова пророчества святого Иоанна Крестителя о Боге Слове. Согласно толкованию святых Отец это не только пророчество о Пятидесятнице, но и указание на действие Господа Духа Святого Истиннаго и Животворящего в мире, истории и Церкви. Преподобный дерзнул «исправить» святого Иоанна Крестителя, но чтим мы его не за это. Учеником преподобного Дионисия был Иоанн Неронов (в иночестве Григорий), весьма повлиявший на протопопа Аввакума. Вспомним его «несекомое – секи» и святого Дионисия Великого… Примеры можно было бы умножить, но уже из вышесказанного должно быть ясно, что Аввакум не еретик в духе Нестория, а имел догматические неточности, как и святой Дионисий Великий или его, Аввакума, предшественник – преподобный Дионисий Радонежский. Это не значит, что мы должны изо всех сил отстаивать догматические изыски протопопа. Но несторианство существует по сей день в виде АЦВ (Ассирийской Церкви Востока) и сиро-халдеев, в лице наших ученых мужей Селезнева и Михайлова, Церковь же Христова в лице сострадальца Аввакума, дьякона Федора, поставила в этом вопросе точку.
Зная принципиальность и крутой нрав Аввакума, вполне можно считать, что простившись с дьяконом Федором пред смертью, он обнулил свою гетеродоксальность, фактически отказавшись от неё.
Кстати, о крутом нраве: им, как известно, отличались святые Константин Великий, Иоанн Златоуст и Кирилл Александрийский. На Константине Великом жизнь его любимца и сына-первенца цезаря Криспа, отравленного где-то накануне I Вселенского Собора, несомненно, по его личному приказу. Если же на миг вернуться к вопросу о гетеродоксии, то отчего же не вспомнить его поддержку солукианистов и отсутствие поддержки святого Афанасия Великого и Евстафия антиохийского уже после I Вселенского Собора. Но мы его чтим и любим не за это, так же как и его мать, христолюбивую царицу Елену, отличавшуюся особым почитанием священномученика Лукиана (это возвращаясь к солукианистам-арианам). Святой Иоанн Златоустый, так же как и протопоп, отличался не только нравственным ригоризмом, но и крутым нравом а также тяжёлым характером. Мы не за это их чтим и любим. Примеры можно было бы приводить до бесконечности. Мягкохарактерному Феодосию II Младшему его мягкость и добродушие не помешали поддержать Евтиха, Диоскора и их разбойный собор 449 г. Более того, человек с непростым характером, преодолевая эту непростоту, как Аввакум, простившись с дьяконом Феодором, как святой Кирилл Александрийский, простясь с «восточными» в 433 г., заслуживает себе у Бога больший венец. А был ли «простым» характер у святого благоверного князя Андрея Боголюбского? Да и подымите руки те, у кого не тяжёлый характер! Отец Пято-Шестого Собора, что в «трулле царских палат» (фактически приравнивается ко Вселенскому) благоверный император Иустиниан II (младший) вообще поражал своей строгостью, граничащей с жестокостью и палачеством. Словом, жестокость, суровый нрав и тяжёлый характер не являются непреодолимым препятствием для почитания в лике святых. А преодоление своего тяжёлого характера, как в случае с Аввакумом (после ссоры с женой, в покаянии и примирении с Феодором перед казнью), только лишь подчеркивают святость.
Говоря об Аввакуме как о народном духовном вожде, мы не видим в нём бунтаря вроде его современника Степана Тимофеевича Разина, кстати, никоновского фаната, посылавшего за благословением к самому уже опальному Никону и имевшего в своем флоте символический струг для патриарха, «патриарший струг». (Атамана Степана Разина лет через сорок «поправят» атаманы Кондрат Булавин и Игнат Некрасов со товарищи). В отличие от Михаила Бакунина и Владимира Ульянова (Ленина) он не «звал народ к топору» и социальной революции, даже не был близок к идеалам христианского коммунизма таборитов, лейденских братьев, блаженного Томаса Мора и позднего епископа Михаила (Семёнова). Он был против социальной несправедливости, но в духе Иоанна Златоуста. Ему были свойственны и близки пафос библейских пророков, истовость преподобного Феодора Студита и ригоризм Златоуста.
Мы уже вспоминали, что для Аввакума идеалом и государя, и государственного деятеля был Иван Васильевич Грозный, наверное, как и для всех православных людей того времени. Таковым был и Константин Великий. Впрочем, его устраивал и «благоверный царь и великий князь» Михаил Фёдорович, его старший современник и отец Алексея Михайловича.
Больше всего истовость протопопа Аввакума сходна с истовой ревностью преподобного Феодора Студита. Скажут, ригоризм Студита привел к падению императора-иконопочитателя Михаила I Рангаве и реставрации иконоборческой ереси на государственном уровне. Пожалуй, и с этим тезисом можно согласиться, но не за это мы ценим преподобного Феодора. И протопоп делал промахи, порой ревность по вере «зашкаливала»… но без этого он не был бы подобен древним пророкам, без этого вряд ли ему довелось бы стать душой народного сопротивления, героем веры и вождём духовным Нового Израиля – народа русского.
Когда бы он был в узах один, можно было бы сказать: «Он был один, но видел берег», это тоже важно. Когда на Ферраро-Флорентийском соборе с унией не соглашался Марк Евгеник, митрополит Эфесский, то, несмотря на сервильность прочих греков-участников собора и их готовность к унии, один из латинян заметил: «Мы не достигли ничего». И он оказался не один, и Аввакум не один. Он до сих пор с нами, под Царицыном с бойцами Некрасова, Сталина и Егорова, с защитниками Белого Дома и Славянска, здесь и сейчас – и мы с ним, он во главе нашего сопротивления.
Александрийская Церковь хвалится апостолом и евангелистом Марком, Антиохийская – священномучеником Игнатием Богоносцем, Иерусалимская – апостолом и священномучеником Иаковом Праведным и святителем Софронием Премудрым, грузинская – святой равноапостольной Ниной, африканская – священномучеником Киприаном Карфагенским, индийская – апостолом Фомой, Чешских и Словацких земель – равным апостолом святителем Мефодием, а Русская – священномучеником и исповедником протопопом Аввакумом.
Илл. Евгений Мальцев. "Протопоп Аввакум в Сибири". (1973)
