Александр ПРОХАНОВ.
Василий Олегович, существуют такие понятия, как "дальневосточное самосознание", "дальневосточный тип человека", "дальневосточная мечта" — нечто такое, что возвело здесь дальневосточную цивилизацию. А можно ли говорить о дальневосточной русской цивилизации?
Василий АВЧЕНКО.
Безусловно, можно, Александр Андреевич. Другое дело, что я не стал бы слишком обособлять это понятие, противопоставлять его более широкому — "русской мечте", "русской идее". Да, есть сибиряки, есть дальневосточники, есть русский Север. Но отличия в характере, привычках или социальном поведении русского человека на разных берегах нашего континента, мне кажется, минимальны. Если мы возьмём Китай (или даже Германию, Италию — страны, которые нам кажутся небольшими), то окажется, что люди, живущие в различных точках этих стран, отличаются друг от друга гораздо сильнее, чем москвич отличается, предположим, от сахалинца. Говорю это как житель Владивостока.
Александр ПРОХАНОВ.
А помор от кубанского казака?
Василий АВЧЕНКО.
Если рязанцев переселить в Приморье, а приморцев — под Рязань, ничего принципиальным образом не изменится. Рязанцы быстро станут "моряками", только и всего.
Александр ПРОХАНОВ.
Ты так считаешь.
Василий АВЧЕНКО.
Может быть, я несколько утрирую, определённые различия, конечно, присутствуют. Не говоря уже о наших национальных республиках. Но в целом и в главном — это всё равно один тип характера, один и тот же человек, который за полтора столетия дошёл от Урала и даже не до Тихого океана, а до Аляски и Калифорнии. Утвердился в дальневосточной тайге, на тихоокеанских берегах, среди лиан и тигров, но остался собой. Принёс сюда, на Восток, свою веру, свои вкусы, свой язык. Русский язык удивителен: на всей гигантской территории нашей страны он практически один и тот же. Ну, есть где-то оканье, где-то аканье, где-то побыстрее речь, где-то помедленнее, где-то свои словечки, как у нас "сопки" вместо холмов, но это один язык. В том же Китае жители разных провинций зачастую не могут на слух воспринять речь друг друга. Не то у нас: мы говорим на одном языке во всех смыслах этого слова. И это кажется мне даже более важным и более удивительным, чем те различия, которые есть между казаками, поморами, сибиряками и так далее. Страна удивительным образом спаяна.
Александр ПРОХАНОВ.
Мне кажется, что ландшафт гигантского континента не может не сказываться на тех популяциях, которые этот ландшафт населяют. Если верить в великую гумилёвскую теорию, когда народ или популяция зажаты между ландшафтом и космическими излучениями, то сам по себе народ является удивительным синтезом этого ландшафта и космоса. Звезды везде разные, ландшафт разный. Почему же тогда популяция одна и та же?
Василий АВЧЕНКО.
Монтескьё задолго до Гумилёва разработал теорию географического детерминизма. Влияние ландшафта нельзя отрицать. Если говорить о Дальнем Востоке, тут самую важную роль играют такие факторы, во-первых, как борьба с природой, сложности, связанные с освоением этой земли; во-вторых, сама необъятность пространства, когда мало дорог и гигантское расстояние между человеческими поселениями; в-третьих, это соседство не с Европой, а с Азией. Удалённость от столиц. Пограничное состояние — в нескольких смыслах слова. С одной стороны, рядом находится Китай — великая и отличная от нас культура. С другой стороны, мы находимся на стыке стихий — суши и моря. Это состояние, конечно, отражается в литературе и песнях.
Александр ПРОХАНОВ.
Но мне кажется, различие здесь важнее, чем общность. Потому что общность, она ведь соединяет дерево и человека. Соединяет и жука с Монтескьё. Но интересно как раз понять эти тонкие переливы, эту музыку существования народа.
А что здесь, на острове Русском, затевалось? Почему для России это место стало уже почти нарицательным?
Василий АВЧЕНКО.
Во-первых, само имя. С детства помню загадку: какой остров — дважды русский? Русский с дореволюционных времён был военным. Здесь есть бухта Новик, закрытая от ветров, от штормов, очень удобная для стоянки кораблей. В советское время здесь тоже были военно-морские силы в огромном количестве. В 1980-х город был наполовину военный, наполовину рыбацкий. Одних только флотских "учебок" на Русском была целая гроздь, в том числе на берегу бухты Аякс, где теперь построен университет. Полгода новобранцев учили военным наукам, а потом посылали на корабль или какой-нибудь атомный подводный ракетоносец.
Владивосток до 1992 года был закрытым городом: чтобы сюда приехать, нужно было оформлять пропуск. Остров Русский был закрытым вдвойне. Мой отец, например, чтобы отправиться на Русский ловить корюшку, оформлял отдельный пропуск. Сейчас остров, что называется, ушёл на "дембель", здесь почти не осталось военных. Осталась легендарная полусекретная часть — морской спецназ, который называют "Холуай", "холуаевцы" (от старинного местного названия бухты). Остров решили сделать частью Владивостока, превратить в полноценный городской район. Раньше связь с островом была только по морю — паромами. В 2012 году к саммиту АТЭС построили мост на остров Русский, и он начал осваиваться. Но это освоение находится в самом начале. Здесь построен огромный кампус Дальневосточного федерального университета, построен самый большой в стране океанариум, медицинский центр. Но в остальном остров остаётся полудиким. Пятнадцать-двадцать километров новой асфальтовой дороги — и всё, остальные дороги — старые военные грунтовки. А ведь остров по территории сопоставим с материковым Владивостоком, его площадь — около ста квадратных километров.
Александр ПРОХАНОВ.
Значит, планируется на острове создать какую-то особую среду, в которой будет формироваться новый дальневосточный интеллект?
Василий АВЧЕНКО.
Идея заключается именно в этом — создать здесь научно-образовательный кластер. Но мы знаем, что планы — это одно, а как они реализуются — другое. Не всё идёт гладко, не всё идет так быстро, как бы хотелось. Но кое-что делается.
Александр ПРОХАНОВ.
А задача перед этими молодыми людьми или молодыми преподавателями поставлена? Или она будет формироваться по мере наполнения учебных корпусов людьми? Есть ли, скажем, задача сформулировать отношение русского сознания или русской цивилизации с китайской цивилизацией, с японской, с корейской, с американской? Есть ли задача понять эти великие стыки, на которые Россия вышла, придя на берег Тихого океана?
Василий АВЧЕНКО.
Вы очень точно сформулировали, Александр Андреевич. Насколько понимаю, такая задача поставлена, но пока это больше декларация. Понятно, что это долгая дорога. Но одна из задач Федерального университета, созданного на базе нескольких наших вузов, именно такая: чтобы больше студентов из того же Китая здесь училось. Раньше мы говорили, что Владивосток — это форпост Советского Союза или России на Тихом океане, а теперь чаще говорят, что это контактная зона, то есть задача уже не только или не столько охранять границу, сколько взаимодействовать. Окно в Европу прорубил Пётр, а здесь — окно в Азию. Познавать эти великие азиатские культуры, которые мы на самом деле знаем очень слабо… Европу или Америку мы знаем гораздо лучше, мы все выросли на европейской литературе, но не на китайской или корейской… Говорят и о том, чтобы построить на Русском вторую очередь нашего Академгородка. То есть речь идёт о некоем новом знании, новом качестве и производства, если иметь в виду различные инновации, и образования. Считается, что мы сейчас живем в постиндустриальной экономике, когда не меньшую важность, чем промышленные предприятия, приобретает экономика знаний. У Владивостока, конечно, взаимодействие с Азией — одна из ключевых задач.
Александр ПРОХАНОВ.
Да, тянутся газопроводы, строятся заводы по выработке газа, создаются перевалочные порты, возобновляется жизнь БАМа. Но это всё вторично. Ведь здесь Россия вышла на контакты с огромными загадочными явлениями, с огромными древними цивилизациями. Причём цивилизациями устоявшимися, сложившимися в кристаллы цивилизации. А Россия сюда пришла, гонимая ветром. Здесь русские люди намывались, как намывается песок, пока здесь не возникла этакая твердь. И русские — наивные, русские здесь во многом — в неведении, они мечтательные, они полагаются на русский авось. И с этими качествами Россия выходит на цивилизацию Японии — на самурайскую огромную, угрюмую, непонятную для нас культуру. Или Китай. Или северо-корейское чучхе, например, до которого сегодняшний российский ум так и не докопался. Это же огромная формула, которая позволила этой маленькой стране выстоять перед давлением огромных сил. Мы проиграли, а они выстояли. И мне кажется, что для сегодняшнего дальневосточного сознания важно найти эти духовные взаимодействия или невзаимодействия. Или объяснить причины конфликта. Потому что эти цивилизации, конечно, находятся в состоянии и партнёрства, и конфликтности, включая военные конфликты. И мне кажется, что эта территория, эти начинания для этого и созданы.
Василий АВЧЕНКО.
Согласен с вами. Действительно, русский человек живёт на этом берегу не так давно. Если говорить о Приморье, то это всего лишь полтора столетия. Если говорить об освоении Якутии, Охотоморья, Камчатки, то несколько дольше: три с половиной столетия. Мы вышли к новым берегам, на которых много загадок. Конечно, здесь мало людей живёт, и это плохо. На максимуме, в 1991 году, на всём Дальнем Востоке жило 8 миллионов человек. За последующие 20 лет это число уменьшилось на четверть — до 6 миллионов. То есть и количественно нас здесь не хватает, и к качеству, как несколько цинично говорят сегодня, "человеческого капитала" есть вопросы. Ставка на высшую школу — это попытка сделать дальневосточников более умными, сильными, готовыми идти вперёд, понимающими, что такое Россия и что такое Азия.
Если говорить о конфликте… Я не прекраснодушный идеалист в этом смысле и не верю, что войны в мире когда-нибудь закончатся, к сожалению. Но если говорить о конфликтности, то, как ни парадоксально звучит, на Дальнем Востоке Россия в процессе освоения этих территорий соперничала чаще всего не с Востоком, а с Западом. Прежде всего — с Англией, своим извечным соперником. С Францией, с Америкой. Потом к ним добавилась Япония, с которой мы с перерывами воевали всю первую половину ХХ века. Английские моряки, собственно, первыми высадились в бухте Золотой Рог, где потом был основан Владивосток. Они назвали эту гавань — Порт Мэй. Всё это подталкивало наших дипломатов, военных, путешественников скорее застолбить эти фактически ничейные земли. Как ни странно, как раз экспансия Запада подтолкнула нас к освоению Востока. А Китай до ХХ века поэты называли то спящим, то недвижным. Только сейчас, после победы Мао и полувека спокойного более или менее независимого существования, когда его перестали разрывать на части западные державы, он стал гигантской силой.
Александр ПРОХАНОВ.
Есть ли среди сегодняшних молодых дальневосточников, да и не только молодых, люди, которым дано объяснить эту землю, объяснить эти векторы, объяснить дальневосточное настоящее и будущее? Есть светочи — писатели, художники, профессоры, этнографы, военные, дипломаты?
Василий АВЧЕНКО.
К сожалению, таких людей у нас не хватает. Это грустно. Я всегда говорю о том, что этой нашей территории не хватает летописцев, из-за чего целые геологические пласты сюжетов и судеб уходят в песок. Не хватает людей, которые бы всё это осмысляли. Конечно, у меня есть надежда, что их будет больше. Я связываю определённые надежды с некоторыми молодыми востоковедами. Художники у нас всегда были прекрасные. С писателями как-то хуже. Приезжают и уезжают. Как, например, Пришвин, который пожил тут несколько месяцев, а потом написал великолепный "Женьшень". Приехал в Хабаровск Аркадий Гайдар, начал "Военную тайну", уехал. Приехал Фраерман, написал про собаку Динго, уехал опять же… А вот чтобы здесь, в этом ландшафте, возник и вырос "гений места" — это происходит гораздо реже. Можно назвать офицера, путешественника, писателя Арсеньева; Фадеева, который здесь партизанил в юности, его творчество плотно связано с Приморьем. Это и "Разгром", и "Последний из Удэге", и письма к его первой любви, Асе Колесниковой, в Спасск-Дальний.
Александр ПРОХАНОВ.
Этот процесс, по твоему мнению, можно стимулировать, или нужно ждать, когда всё это само вырастет?
Василий АВЧЕНКО.
И ждать, и стимулировать. Потому что под лежачий камень…
Александр ПРОХАНОВ.
А как это стимулировать?
Василий АВЧЕНКО.
Хорошо уже то, что в последние несколько лет Дальний Восток вошёл в поле внимания государства, Кремля. Потому что все 90-е годы, да и в первой половине нулевых, мы были заброшены, забыты и никому не нужны. Вся жизнь шла в той России, которую мы называем Центральной. Хотя, если смотреть на карту, то это скорее Западная Россия, а Центральная — где-то на Енисее… А сейчас, слава Богу, вспомнили. И саммит АТЭС, и эти стройки гигантские, и судоверфь, и космодром, и газопроводы. Я надеюсь, что эти процессы потянут за собой и другие, в том числе гуманитарные, культурные, научные. Рынок сам по себе здесь ничего не отрегулирует. На Дальнем Востоке — далёком, огромном, суровом, пустынном, неустроенном — роль государства всегда была очень велика. Но и роль подвижника, энтузиаста, человека идеи, будь то воевода, купец или миссионер — тоже.
Александр ПРОХАНОВ.
Нынешняя, во многом ущербная, Россия, которая выпала из гигантской красной империи и всё ещё никак не может очнуться, наполнена болями, хворями, комплексами всякими, она тем не менее осуществляет три гигантских геостратегических проекта: Арктику, Дальний Восток и Южный проект, который привёл нас в сердцевину Ближнего Востока. Эти три проекта сами по себе огромны, они достойны русского сознания. Мы этими проектами как бы выполняем заветы давних и недавних наших предков. И поэтому такой проект, как Дальневосточный, — действительно мощнейший проект. Мне кажется, он должен зажечь сердце одного или двух мыслителей, этаких фантазёров, мечтателей, поэтов, философов. Этот проект не может не породить своего гения (или своих гениев). Остаётся только искать их, ждать или взращивать.
Василий АВЧЕНКО.
Очень надеюсь на это. Надо создавать условия, создавать среду, чтобы они могли появиться. Это огромная работа. Она начинается с малого: это и сельские библиотеки, и книжные магазины, которых у нас очень мало; школы, вузы и так далее.
Александр ПРОХАНОВ.
Такая задача должна быть просто поставлена, а решаться будет по-разному: и через библиотеки, и через Военно-морской флот, и через личность губернатора, и через волонтёров, через революционеров.
Василий АВЧЕНКО.
Это задача не для одного губернатора, это задача на много лет вперёд. И я верю — результат будет. Дальний Восток — не балласт, а важная, перспективная часть России, её незаменимый орган. Ещё Ломоносов говорил: "Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном". Под Сибирью тогда понималось всё, что лежит к востоку от Урала, включая нынешний Дальний Восток. Мы видим, что оживляется Севморпуть — слова Ломоносова сбываются. Дальний Восток — это огромный русский шанс.
Александр ПРОХАНОВ.
Спасибо, Василий Олегович, за глубокий разговор.
Василий АВЧЕНКО.
И вам спасибо, Александр Андреевич.
