Смерть Василия Ланового – это не просто огромная потеря, боль которой утихнет не скоро. Мы не просто лишились блестящего актёра, мастера старшего поколения, к чему за этот жуткий «ковидный год», как ни чудовищно звучит, уже почти привыкли. Уход Ланового – это нечто большее, это утрата одного из последних живых символов, связывавших нас с великой советской эпохой, высочайшей культурой того времени.
Он был необыкновенным актёром, словно специально призванным в мир искусства, чтобы играть героев без страха и упрека. Он владел редким даром искреннего, сердечного пафоса, и его Павка Корчагин бессмертен, а в его капитана Грея будут влюбляться Ассоли всех времён. Он был воплощением искренней и созидающей романтики, ныне осмеянной и полузабытой...
Лановой обладал той мужественной и в то же время трепетной мужской красотой, которая встречается на земле очень редко. Мне кажется, Господь специально иногда посылает таких людей в мир, чтобы мы не забывали, по чьему образцу сотворены. В прежние годы подобные уникальные мужские типы были на вес золота, их тщательно выискивали для кино и театра, лелеяли, порой прощая ради внешности недостаток таланта. Но Василию Семёновичу таланта было отпущено с лихвой, со сказочной щедростью. Его голос завораживал, его взгляд гипнотизировал, а его улыбка окрыляла. Он был цельным и многосложным одновременно – редкое качество. Вот почему ему удавались и генерал Варавва, и поручик Шервинский, и вертопрах Анатоль Курагин, и запутавшийся в сословном адюльтере аристократ Вронский…
Сегодня нам навязываются в качестве эталона актёры, которых можно смело назвать «оплошностью природы» – и в смысле внешности, и в смысле внутреннего содержания, для них реклама жульнических банковских вкладов – вершина профессии. Зачем это делается? Бог весть… Но это большая беда современного отечественного театра и кино, ведущая к роковому оскудению. Лановой в последние десятилетия на сцене и экране выглядел порой, как античный Аполлон в зале с гельмановскими клизмами. Увы, цивилизация начинает глупеть и вырождаться с культуры, но в Кремле этого, кажется, не хотят понимать…
Лановой был русским актёром в лучшем смысле этого опасного ныне слова и сохранил это качество даже тогда, когда не только прошла мода на русский тип в кино-театральном искусстве, но и началась откровенная дерусификация сцены, экрана, эфира. Ах, с каким наслаждением он играл на противоходе помещика-славянофила Берестова в «Барышне-крестьянке»! Помню, после моего выступления на ТВ по поводу спектакля «Евгений Онегин», где явно прослеживалось, мягко скажем, пренебрежение режиссёра Туминаса ко всему русскому, я встретился с Василием Семёновичем где-то на людях. Он с чувством пожал мне руку и грустно добавил: «Вот так теперь и живём…» Лановой остро переживал и не принимал дерусификацию вахтанговской сцены, но преданность родному театру, где прослужил полвека, была всё-таки сильнее.
Мы познакомились с Василием Семёновичем в середине 1990-х на одном из Пушкинских праздников, кажется, в Болдине. Ах, как он читал Александра Сергеевича, как умел органично соединить страстность и лукавство, глубину и шалопайство гения, порой сплетающиеся в одной строке! Очень надеюсь, что сохранились записи его пушкинских программ, и потомки будут иметь счастье прикоснуться к особому феномену отечественной культуры под названием «Лановой читает Пушкина».
Когда с оторопью вспоминаешь, что великого актёра с нами больше нет, невольно на ум приходит:
…а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить. И глядь – как раз – умрём…
Нет, он предполагал жить. В последний раз я видел Василия Семёновича в декабре в зале имени Чайковского на концерте, посвящённом 30-летию Российского национального оркестра Михаила Плетнёва. Мы сидели с Лановым почти рядом. Он, на минуту приспустив маску, улыбнулся, кивнул и глянул со своим неповторимым сердечным лукавством, с которым читал восхищенным слушателям:
Ах, обмануть меня не трудно.
Я сам обманываться рад…
Ковид обманул и его своей опостылевшей повседневностью. Принц Калаф ушёл туда, где продолжают творить Гоцци и Вахтангов, туда, где талант оценивают на весах вечности, а не в кабинете чиновного алхимика…
Прощайте, Василий Семёнович!
