Русский интеллигент

«По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди».

Константин Симонов «Ты помнишь, Алёша…»

Сейчас – эпоха подменённых смыслов, долгоиграющий пост-постмодерн с ухмылками да намёками. Зовётся красиво: «Метаирония». То ли дивимся, то ли издеваемся. То ли ржём, то ли хрюкаем. Всё переиначивается и вышучивается. Карнавализация сущего, о которой писал Михаил Бахтин – это и есть наша явь.

Не избежал сей участи и старинный русский термин «интеллигенция», введённый подзабытым писателем Петром Боборыкиным. Вещалось, что интеллигент – не лишь образованное существо, занятое умственным трудом, а хомо-сапиенс, имеющий высокие нравственные и социокультурные ориентиры.

Нынче же интеллигент – ругательное словцо. Почему-то всем видится бородатый вечно-мальчик с псевдолиберальными воззрениями и набором штампов: Навальный – «нет войне!» - заграница нам поможет – «где мой лавандовый раф?» - скандинавский артхаус – коворкинг – электросамокат. Мол, интеллигент – космополитичен, привередлив, оригинален, толерантен к секс-меньшинствам. На деле же это – не интеллигент, но оплошность природы, иной раз презанятная, а, как правило - мерзкая.

По-настоящему интеллигентный человек – всегда патриот, а его космополитизм касается знания иностранных языков, зарубежной классики, истории, философии. Это вбирание в себя того лучшего, что создали все народы, и - никогда не моление на лейблы и пресловутые свободы бюргеров. Интеллигентность априори не сочетается с трусостью и желанием сберечь драгоценный зад в эпоху потрясений. Для меня примером интеллигента является художник Борис Михайлович Неменский, которому в декабре прошлого года исполнилось ровно 100 лет. При этом, он бодр и наполнен идеями.

Фронтовик-ветеран, мыслитель, интеллектуал, наставник – все эти эпитеты применимы к Борису Михайловичу. Только что завершилась экспозиция его работ в музее на Поклонной горе, где были представлены все знаковые произведения, включая «Безымянную высоту» (другое название – «Это мы, Господи!»), вызывавшую споры. Показаны два мёртвых солдатика: русский и немецкий, один из коих – палач-агрессор, второй – воин-защитник, но оба соединены общей трагедией.

В Третьяковской Галерее на Крымском валу сейчас проходит мини-выставка Бориса Неменского, действующая в рамках общего замысла «Искусство XX века». Устроители объясняют выбор картин следующим образом: эти вещи наиболее полно отражают художественную и нравственную позицию автора, выказывая преданность идеалам, затверженным ещё в ранней молодости.

Борис Неменский сформировался и вырос, как мастер именно на фронте. Будучи девятнадцатилетним юношей, он оказался в самом пекле, как и все наши ребята – будь они интеллигенты или пацаны. Опасность и близость смерти часто подстёгивает жажду творчества – этот феномен породил многие шедевры мирового искусства: от прозы и поэзии до графики и живописи. Юный Неменский не стал исключением: его фронтовой альбом - великолепное свидетельство героических будней.

В одном из интервью Борис Михайлович вспоминал: «Мои работы показали директору Студии военных художников имени М.Б. Грекова», после чего Неменского назначили фронтовым художником. Таковые были во все века – допустим, знаменитый баталист-бытописатель Василий Верещагин или Иван Айвазовский, несколько лет значившийся живописцем Главного морского штаба. «Фронтовые годы я провел не среди офицеров, а среди солдат. И их чувства и мысли мне оказались близки», - констатирует Неменский.

Вот одна из первых его картин - «Мать» (1945). Заметьте – мастер создал её, будучи всего двадцати трех лет от роду, а здесь уже и опыт, и боль, и скорбь. И – надежда. Перед нами – уставшая, немолодая крестьянка с бесконечно добрым лицом. Она глядит на спящих в её избе солдат, среди которых нет её сыновей, но все эти парни – её дети. Она – воплощение вселенского материнства. Неменский говорит, что «Мать» – итог «…великой благодарности к простым русским женщинам, согревшим нас материнской лаской, женщинам, чье горе и чьи заслуги перед Родиной не могут быть ни измерены, ни вознаграждены». Эти слова перекликаются со строками другого настоящего интеллигента – Константина Симонова: «Что, в бой провожая нас, русская женщина / По-русски три раза меня обняла».

Важнейшая деталь – иконы в углу, никак не завуалированные, и, разве что чуть затемнённые. Безбожие не помогает на поле боя и в жестокую годину. Понимало это и советское руководство. Великая Отечественная и воспоследовавшая за ней позднесталинская эпоха были отмечены значительным ослаблением атеистической пропаганды, а в ряде случаев и полной её отмены. Сюжет «Матери» пронизан тонким лиризмом – без пафоса. Неменский вообще избегает излишней патетики, что подкупает и заставляет верить ему.

Картина «Машенька» (1956) написана в эру Оттепели, когда в моду вошла искренность «сурового стиля», а живописцев призывали отказаться от лакировки действительности. Неменскому было незачем переучиваться - он и до этого не выдавал ампиро-барочные мистерии в духе послевоенного Grand Maniere.

На полотне мы видим двух девушек, но одна из них дремлет, и потому внимание устремлено к бодрствующей – это медсестра и, скорее всего, недавняя выпускница школы. Взгляд её направлен не вовне, а как бы в самоё себя – с такими лицами в эпоху кватроченто писали мадонн, а имя Машенька, Мария создаёт дополнительный оттенок - религиозный. Святая дева Победы!

Неменский – искусник, волшебник света, не только в переносном, но и в прямом смысле, и довольно часто его картины «подсвечены» изнутри. «Машенька» — это ещё и удивительная светопередача. Один из композиционных центров – яркая лампа. Ни одна репродукция не даёт эффекта – «Машеньку» надо видеть в оригинале, ибо кажется, что от холста исходит живое сияние. Признаться, это большой уникум, и не всякий мэтр способен явить завораживающую игру бликов и теней. Бывает, что красиво, жизненно, а не греет. Скромная керосинка тут выглядит солнцем во мгле.

Вторая оттепельная картина - «Земля опалённая» (1957) повествует о коротком отдыхе меж сраженьями. Автор сам очерчивает увиденное: «Земля искромсанная, превращенная почти в лунную поверхность, рассеченная насквозь зияющей раной окопа, уже потерявшая и небо, и покрывавшую ее пашню… Лишь огоньки цигарок в руках солдат... Пядь родной земли... Замерло всё...». Мгновения вязкой тишины и полуобморочного беспамятства. «Пожар стихал. Закат был сух. / Всю ночь, как будто, так и надо, / Уже не поражая слух, / К нам долетала канонада», - писал Константин Симонов. Это в фильмах солдаты балагурят в окопах или же произносят патриотические тексты, а война страшна ещё и тем, что не похожа на кинематографические, литературные представления о ней. «Да, война не такая, какой мы писали её, / — Это горькая штука…», - обронил всё тот же Симонов.

В длительно-экстремальных условиях человек разучивается планировать даже на шаг вперёд, и пребывает «здесь и сейчас». Это просто перекур, а не размышление о высоких (или же о низких) материях. И тут мы снова замечаем световую иллюзию – огонёк самокрутки так же реален, как если бы мы оказались рядом с тем окопом.

Натюрморт «Память Смоленской земли» (1983) – это преддверие сорокалетия Победы. Тогда было очень много разговоров, статей, фильмов и – картин, посвящённых Великой Отечественной. Здесь Неменский обращается к символизму и коллективной биографии, не показывая ни людей, ни рвы, ни боевую технику. Всё спрессовывается до предметности – пробитая каска и треснувший чугунок. Ратный подвиг неизвестного героя и – чудом уцелевшая крестьянская посудина. Сопроводительная табличка гласит, что Неменский вывез тот чугунок из сожжённой дотла смоленской деревни. Трагическая память выражена кратко и лапидарно. Небанально - при нарочитой банальности вещей. Они словно высятся на пьедестале, как монументы народной стойкости. Это – знаки бытия и смерти, которые на войне сплетаются воедино.

Своё творческое кредо Борис Неменский формулирует с присущей ему любовью к жизни: «Вера в свой народ, в свою страну, в силу правды и силу света в человеческих отношениях, а значит, и в искусство жива во мне до сегодняшнего дня. Жива». Это и есть искомая, но такая редчайшая в наше время интеллигентность. Иначе и быть не может.