Словосочетание «творить историю» довольно часто использовалось в Советском Союзе. Имелось в виду, что советский народ под руководством коммунистической партии строит будущее, называемое «коммунизмом». Никому в голову не приходило, что творить можно не только будущую историю, но и прошлую. Мне такое также не приходило в голову до тех пор, пока я не прочитал роман английского писателя Джорджа Оруэлла «1984».
Главный герой романа Уинстон Смит, оказавшись в застенках Министерства любви, на сеансах допросов и пыток выслушивает нравоучения партийного босса О’Брайена и как прилежный ученик повторяет ключевые фразы. Вот отрывок из романа: ««Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым», – послушно произнес Уинстон. – «Кто управляет настоящим, тот управляет прошлым», – одобрительно кивнув, повторил О’Брайен. – Так вы считаете, Уинстон, что прошлое существует в действительности? Уинстон снова почувствовал себя беспомощным. Он скосил глаза на шкалу. Мало того, что он не знал, какой ответ – «нет» или «да» – избавит его от боли; он не знал уже, какой ответ сам считает правильным. О’Брайен слегка улыбнулся. – Вы плохой метафизик, Уинстон».
Удивительно, но ведь Уинстон Смит, работая в Министерстве правды, сам регулярно корректировал документы, статьи и прочие материалы из прошлого. Т.е. выполнял задания партии по исправлению прошлого. Следовательно, косвенно сам участвовал в творении прошлой истории. Он, вероятно, действительно неважный метафизик, если этого не замечал, если над этим не задумывался.
Уинстон Смит размышляет над формулой ««Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым»: «Если партия может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, — это пострашнее, чем пытка или смерть. Партия говорит, что Океания никогда не заключала союза с Евразией. Он, Уинстон Смит, знает, что Океания была в союзе с Евразией всего четыре года назад. Но где хранится это знание? Только в его уме, а он, так или иначе, скоро будет уничтожен. И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой». Итак, творение прошлой истории достигается как подделкой документов, других источников информации и даже объектов материальной культуры, так и уничтожением тех людей, память которых содержит отличное от официального представление о прошлом.
В романе говорится о двух основных видах подделки прошлого.
Первый вид – приведение документов и иных источников информации в соответствие с сегодняшним днем. Вернее – с последними установками партии. Например, Океания (страна, в которой происходят все основные события романа) вчера воевала с Остазией, а сегодня начала воевать с Евразией. Все прошлое немедленно переписывается таким образом, чтобы не было сомнений: Океания всегда воевала с Евразией, последняя была всегда непримиримым врагом Большого Брата. А вот Остазия всегда была союзником Океании. Если Остазия и Евразия менялись местами, то прошлое вновь переписывалось, чтобы соответствовать новой военно-политической ситуации в мире.
Или другой пример. Какой-то член партии был «героем», «образцом для подражания». А потом по причинам, известным только Большому Брату, исчезал из поля зрения. Такой «герой» тут же исчезал из списков «героев» и их любых источников прошлого. Такого человека в природе как бы не существовало вообще. А некоторых «героев», наоборот, создавали из небытия. Придумывали истории несуществующих людей, которые должны были стать примерами для подражания для других членов партии.
Второй вид – кардинальная переделка всей прошлой истории после революции. Т.е. не корректировка или придумывание отдельных деталей, а именно создание такой картины прошлой жизни, на фоне которой новая жизнь выглядит выигрышно. В Океании революция, как можно понять по косвенным признакам, происходила в 50-е годы ХХ века. Окончательно победила примерно в 1960 году. Картины, рисуемые в романе, приходятся на 1984 год, т.е. примерно спустя четверть века после революции.
Главному герою романа Уинстону Смиту его нынешняя жизнь (т.е. в 1984 году) явно не нравится. Вот он зашёл в обеденный перерыв в столовую Министерства правды и задумался: “Он с возмущением думал о своем быте, об условиях жизни. Всегда ли она была такой? Всегда ли был такой вкус у еды? Он окинул взглядом столовую. Низкий потолок, набитый зал, грязные от трения бесчисленных тел стены; обшарпанные металлические столы и стулья, стоящие так тесно, что сталкиваешься локтями с соседом; гнутые ложки, щербатые подносы, грубые белые кружки; все поверхности сальные, в каждой трещине грязь; и кисловатый смешанный запах скверного джина, скверного кофе, подливки с медью и заношенной одежды…».
И чуть ниже мы читаем: «Сколько он себя помнил, еды никогда не было вдоволь, никогда не было целых носков и белья, мебель всегда была обшарпанной и шаткой, комнаты — нетопленными, поезда в метро — переполненными, дома — обветшалыми, хлеб — темным, кофе — гнусным, чай — редкостью, сигареты — считанными: ничего дешевого и в достатке, кроме синтетического джина… не означает ли это, что такой уклад жизни ненормален? Если он кажется непереносимым — неужели это родовая память нашептывает тебе, что когда-то жили иначе?».
Итак, главный герой задается вопросом: неужели такая несносная жизнь была и раньше, до революции? Кажется, хуже уж не бывает. Действительно ли революция улучшила жизнь человека? В мозг Уинстона закрадывается сомнение насчёт этого.
Партийная пропаганда делает всё возможное для того, чтобы подобные сомнения не закрадывались в мозги граждан Океании. Чтобы подобные сомнения не посещали пролетариев («пролов»), их надо просто лишить мозгов. Чем партия усиленно и занимается. А для членов внешней партии (таких, как Уинстон Смит) необходимо заниматься фальсификацией прошлого. Например, с помощью статистики, которая прошлое должна представлять в черном цвете, а настоящее – в белом: «День и ночь телекраны хлещут тебя по ушам статистикой, доказывают, что у людей сегодня больше еды, больше одежды, лучше дома, веселее развлечения, что они живут дольше, работают меньше и сами стали крупнее, здоровее, сильнее, счастливее, умнее, просвещеннее, чем пятьдесят лет назад. Ни слова тут нельзя доказать и нельзя опровергнуть. Партия, например, утверждает, что грамотны сегодня сорок процентов взрослых пролов, а до революции грамотных было только пятнадцать процентов. Партия утверждает, что детская смертность сегодня — всего сто шестьдесят на тысячу, а до революции была — триста… и так далее. Это что-то вроде одного уравнения с двумя неизвестными».
Конечно, статистикой дело не ограничивается. Прошлое фальсифицируется путем издания исторических книжек, в которых выводятся образы отвратительных феодалов и буржуев: «Очень может быть, что буквально каждое слово в исторических книжках — даже те, которые принимаешь как самоочевидные, — чистый вымысел. Кто его знает, может, и не было никогда такого закона, как право первой ночи, или такой твари, как капиталист, или такого головного убора, как цилиндр».
С главным героем романа Уинстоном Смитом произошла такая история. Он забрел в тот квартал Лондона, где обитают почти исключительно пролы. Зайдя в паб, он видит одного старика, который, как показалось Смиту, должен был хорошо помнить дореволюционную жизнь. И решается попытать старика на предмет выяснения того, как жилось до революции.
Вот отрывок из этого разговора: «Вы намного меня старше, – заговорил Уинстон. – Наверное, стали взрослым задолго до моего рождения и помните, каково жилось в старину, до Революции. Мои сверстники знают о тех временах только из книг, но правду ли там пишут? Хотел бы узнать ваше мнение. В учебниках по истории говорится, что жизнь до Революции была совершенно другой. Страшная, невообразимая бедность, несправедливость, угнетение. В Лондоне огромные массы людей голодали с рождения до смерти, половина из них ходила босиком. Работали по двенадцать часов в день, в девять лет бросали школу, спали по десять человек в комнате. А вместе с тем очень немногие, всего несколько тысяч – их капиталистами звали, – жили богато и владели всем, чем можно. Занимали роскошные дома с тридцатью слугами, разъезжали на автомобилях и в запряженных четверкой лошадей каретах, пили шампанское, носили цилиндры…
Старик внезапно оживился.
– Цилиндры! – воскликнул он. – Забавно, что ты про них вспомнил. Я вчерась тоже… невесть почему. Подумалось, уж сколько лет их не видать! Пропали прям. Я последний раз такой надевал на похоронах невестки…».
Сколько Смит не пытал старика, ничего узнать от него по делу наш герой не сумел. Потому что старик был из среды пролов и даже толком не понимал вопросов Смита, а уходил в какие-то свои личные воспоминания молодости. Уинстон Смит понимает, что разговор со стариком следует закруглять. А выйдя из паба, Смит задумывается: «Через двадцать лет, размышлял он, великий и простой вопрос: «Лучше ли жилось до революции?» – окончательно станет неразрешимым. Да и сейчас он, в сущности, неразрешим: случайные свидетели старого мира не способны сравнить одну эпоху с другой. Они помнят множество бесполезных фактов: ссору с сотрудником, потерю и поиски велосипедного насоса, выражение лица давно умершей сестры, вихрь пыли ветреным утром семьдесят лет назад; но то, что важно, – вне их кругозора. Они подобны муравью, который видит мелкое и не видит большого. А когда память отказала и письменные свидетельства подделаны, тогда с утверждениями партии, что она улучшила людям жизнь, надо согласиться – ведь нет и никогда уже не будет исходных данных для проверки».
А теперь перенесемся из воображаемой Океании в нашу Россию. На рубеже 80-х и 90-х годов в Советском Союзе также произошла революция. СССР развалился, а Российская Федерация встала на рельсы капиталистического развития. Очевидно, что надо было обосновать необходимость и неизбежность той революции уже после развала Советского Союза. Большевики после 1917 года переписывали историю России. После 1991 года историю стали ещё раз переписывать. Это делали так называемые «демократы», которые стали у руля власти в России. Я не историк, поэтому не способен профессионально показать, как происходило переписывание. С моей точки зрения, оно еще не закончилось. Кстати, одна из причин, почему переписывание не закончилось, — живы те люди, которые провели часть своей жизни в той, советской истории. Пока они живы, есть определенные ограничения для вранья. Когда они уйдут из жизни, врать будет проще.
Как экономист я лучше вижу, как фальсифицируется советское прошлое в части, касающейся социально-экономических вопросов. Вот один пример фальсификации, автором которой является Алексей Кудрин. В начале прошлого года Кудрин (на тот момент еще глава Счетной Палаты РФ) в интервью ТАСС решил провести сравнение жизненного уровня граждан в СССР (конкретно РСФСР) и граждан Российской Федерации. «В 2003–2004 годах мы восстановили (в среднем, конечно) уровень жизни, который имели граждане в 1990 году перед развалом СССР. В среднем это достигалось и по учителям, и по врачам», — отметил тогдашний глава Счётной палаты. А далее жизненный уровень россиян продолжил расти и стал превышать уровень советского времени. «Сейчас примерно на 20% уровень жизни выше, чем в Советском Союзе. В нулевые годы, когда я был вице-премьером, с 2000 до 2011 год, уровень жизни в стране вырос в три раза», — заявил Кудрин. Между прочим, ранее, в июле 2021 года Кудрин говорил, что уровень жизни в России на 30% выше, чем в СССР. «Примерно в 2004–2006 годах восстановился средний уровень жизни советского гражданина. И в этом смысле мы сейчас как бы чуть-чуть пошли дальше. Примерно на 30% сейчас мы живём лучше, чем средний советский гражданин». Не будем обращать внимание на то, что цифры в заявлениях тогдашнего главы Счетной палаты не бьются. Бросается в глаза несуразная цифра: трёхкратный рост уровня жизни в период нахождения Кудрина на посту вице-премьера (видимо, Алексей Леонидович желает показать, как продуктивно он потрудился на этом посту). Примечательно также, что Алексей Леонидович упомянул «среднего советского гражданина», но почему-то не сказал, что цифры по жизненному уровню в начале третьего десятилетия – также по среднему гражданину. Это еще в Советском Союзе можно было мысленно себе представить, что такое «средний гражданин». А вот в Российской Федерации «средний гражданин» — абстракция, недоступная пониманию людей даже с очень богатым воображением. Децильный коэффициент в России последние десять лет находится в диапазоне 15-16. Т.е. средние доходы верхних (самых обеспеченных) 10 процентов граждан РФ больше доходов самых бедных 10 процентов в 15-16 раз!
Алексей Леонидович пока вынужден говорить о том, что жизнь в «демократической» России лучше, чем в советской России на жалкие 30 процентов по той причине, что в стране живы ещё миллионы и миллионы граждан, часть жизни которых пришлась на советский период. Вот когда уйдут из жизни миллионы этих свидетелей, тогда какой-нибудь идейный последователь Кудрина будет смело заявлять, что жизнь стала лучше не на 30 процентов, а в 30 раз.
