Уже не первый год говорят о закате однополярной гегемонии США и становлении многополярного мироустройства. В 2003 году, когда США начали оккупацию Ирака, отказ европейских партнёров Вашингтона поддержать эту авантюру привёл к кардинально противоположным мнениям. Если критики американской политики говорили о формировании новых связей и несогласии с действиями Белого дома, то апологеты мирового господства под звёздно-полосатым флагом утверждали обратное. Чарльз Краутхаммер, автор концепции «однополярного момента», изложенной в одноимённой статье в 1990 году, выпускает сиквел под названием «Снова однополярный момент», где говорит, что с американским могуществом всё хорошо, и экспедиция в Ирак является непосредственным доказательством этого положения. «Новый односторонний подход прямо и беззастенчиво направлен на сохранение однополярности для поддержания непревзойдённого доминирования в обозримом будущем… Будущее однополярной эпохи зависит от тех, кто управляет Америкой, кто желает сохранить, увеличить и использовать однополярность для продвижения не только американских, но и глобальных целей, или будет ли Америка управляться теми, кто захочет отказаться от неё, либо обрекая однополярность на распад при отступлении в Крепость Америку, либо пойдя по пути постепенного перехода власти к многосторонним учреждениям в качестве наследников американской гегемонии», — указывал он[1].
Тем не менее, несмотря на такую риторику политологического сообщества, обслуживающего интересы США, 2003 год послужил явным триггером для поступательного перехода к многополярности[2]. В первую очередь, с процесса осуждения самой однополярности. Уже через несколько лет, в феврале 2007 года, президент России Владимир Путин, выступая в Мюнхене на конференции по безопасности, заявил, что «для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна». В этом наметились ростки будущего открытого противостояния между Россией, с одной стороны, и США с сателлитами НАТО, с другой. В августе 2008 года во время операции по принуждению Грузии к миру Москва показала, что не собирается находиться в глубокой обороне, когда у её границ пытаются дестабилизировать другие государства и разжечь конфликты. Данный жест и последующее заявление президента России Дмитрия Медведева о зоне особых геополитических интересов России проходили в контексте череды цветных революций, которые США устроили на постсоветском пространстве. Хотя государственный переворот на Украине в 2014 году продемонстрировал победу атлантизма на исторических русских землях, в результате последовавшей реакции Крым вернулся в состав России.
Впрочем, США сами виноваты в потере своего могущества. Джастин Логан в статье «Однополярность в сумерках» в 2021 году указывал, что США использовали свою огромную мощь безрассудно, хотя вступили в третье тысячелетие как одно из самых могущественных государств в мировой истории.
«В период с 2001 по 2021 год Соединённые Штаты разрушили политические порядки в Ираке и Ливии, затянули гражданские войны в Афганистане и Сирии и балансировали на грани войны с Ираном. В этот же период, по их собственным оценкам, их торговая политика создала монстра в виде гораздо более могущественной Китайской Народной Республики… Войны отравили Америку, начиная с её политики и заканчивая полицейской деятельностью и способами наблюдения правительства за американцами. Никто не был привлечён к ответственности за неудачи эпохи», — отчаянно резюмирует автор[3].
Канадский институт по глобальным делам в мае 2022 года издал аналитическую публикацию, где говорилось о ряде событий, которые привели к тектоническим сдвигам в глобальных делах[4].
Во-первых, в первом десятилетии XXI века произошёл экономический подъём стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка), который создал новый контрапункт мощи США. Это было предсказано Владимиром Путиным в его речи в 2007 году на Мюнхенском саммите, где он отметил: «…ВВП стран БРИК — Бразилии, России, Индии и Китая — превышает совокупный ВВП ЕС. И, по мнению экспертов, в будущем этот разрыв будет только увеличиваться. Нет причин сомневаться в том, что экономический потенциал новых центров глобального экономического роста неизбежно будет преобразован в политическое влияние и укрепит многополярность». Примечательно, что все страны БРИКС воздержались от осуждения действий России на Украине.
Во-вторых, вступление Китая как в экономику, основанную на знаниях (примерно на 30 лет отстающую от Соединённых Штатов), так и в экономику, основанную на данных (одновременно с Соединёнными Штатами), во втором десятилетии XXI века позволило Китаю конкурировать лицом к лицу в гонке технологических вооружений за доминирование в мире. В то время как геоэкономическая напряжённость постепенно нарастала в течение 2010‑х годов, американский «момент спутника» наступил с осознанием в начале 2018 года того, что китайская Huawei заняла доминирующее положение в телекоммуникационных технологиях пятого поколения (5G). Это спровоцировало полномасштабное наступление администрации Трампа с целью подорвать технологический прогресс Китая, используя набор односторонних инструментов, которые ранее не использовались в эпоху ВТО.
В-третьих, Соединённые Штаты растратили огромные преимущества, которыми они пользовались, когда достигли своего однополярного положения, из‑за плохого управления экономикой (в частности, кризиса низкокачественных кредитов) и бессмысленного использования своей военной мощи в бесконечных войнах, пренебрегая при этом своей разрушающейся экономической инфраструктурой и внутренней сплочённостью. Это подорвало их мягкую силу — или, как деликатно выразился «Экономист», «нарушая и разрушая [принципы международного порядка, основанного на правилах] в течение 20 лет, Америка подорвала доверие к ним, а также к себе». Отсутствие дисциплины также сделало её фактическим банкротом с огромным внешним и бюджетным дефицитом… Это подрывает её способность поддерживать новые экономические порядки — и даже поддерживать старый, о чём свидетельствует уход из различных многосторонних институтов при администрации Трампа (и довольно прохладное, фактически почти номинальное, возвращение при администрации Байдена).
В-четвёртых, раскол Запада из‑за Брексита и растущие внутренние разногласия в Соединённых Штатах, резко обострившиеся после штурма Капитолия 6 января, ослабили его сплочённость.
Испанский исследователь Федерико Аснар Фернандес-Монтесинос добавляет, что «развитие Глобального Юга, которое, кстати, является частью российского нарратива, началось в новом тысячелетии и материализовалось в появлении таких групп государств, как БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка) и IBSA (Индия, Бразилия и Южная Африка), которые стремятся к экономическому сотрудничеству и развивают торговлю друг с другом, и они представляют собой альтернативный, или “постамериканский”, международный порядок, а также способ сотрудничества Юг–Юг»[5]. Мировая экономика становится всё более многополярной, и следовательно, доминирование Запада и его способность влиять уменьшились.
На Западе также полагают, что снижение зависимости от доллара США примечательно тем, что это обусловлено различными устремлениями КНР как крупной экономической и финансовой державы, руководство которой рассматривает текущий момент в истории как тот, в котором США находятся в критическом положении упадка. Учитывая это, Пекин, естественно, предполагает, что дни доллара США сочтены и что юань станет естественным преемником. Поэтому неудивительно, что КНР хотела бы, чтобы юань более широко использовался в международных финансах и для торговых операций, хотя, конечно, она, похоже, не спешит с этим, и на то есть веские причины[6].
В то же время западная позиция по поводу глобальной трансформации более артикулирована. Так, говорится о том, что «вторжение России в Украину наводит на мысль, в частности, об одном: глобальный либеральный порядок находится под угрозой, а многочисленные центры силы создали уязвимые взаимозависимости. Это ставит вопрос о том, связана ли многополярность по своей сути со способностью порождать конфликты и не привел ли в конечном итоге многосторонний подход к их всё большему распространению»[7].
Из этих многочисленных центров силы США выделяют великие державы, которые, по их мнению, враждебны США. Это Россия и Китай.
И если ранее России отказывали в таком статусе, то после февраля 2022 года с этим уже не поспоришь, ведь, как писал Кеннет Уолтц, автор книги «Теория международной политики» и основоположник неореализма в теории международных отношений, «великие державы должны быть в состоянии не только обеспечить свою безопасность, но и поддерживать этот оборонный потенциал с течением времени. Для этого требуется территория, которую можно защитить, экономика, способная покрыть военные и другие важные государственные расходы, население, которое будет укомплектовывать частный сектор и обеспечивать национальную оборону, а также политическая стабильность и компетентность, чтобы всё это функционировало»[8]. Россия доказала это за последние два года.
Конечно, есть и другие критерии. Джек Леви отмечал, что великие державы «определяют свои национальные интересы так, чтобы они включали системные интересы, и поэтому озабочены поддержанием порядка в международной системе». Статус великой державы, утверждает он, также зависит от того, как государство воспринимается своими коллегами и относятся ли к нему как к «относительно равному с точки зрения общего внимания, уважения, протокола, переговоров, союзнических соглашений и так далее». Например, вступление таких стран с высоким статусом, как Великобритания, в возглавляемый Китаем Азиатский банк инфраструктурных инвестиций в 2015 году подтверждает восприятие Китая как великой державы. Великая держава должна обладать потенциалом для международных действий, но также должна считать себя влиятельным государством с глобальными интересами, и эта роль и влияние должны отражаться на ней со стороны её коллег.
Вашингтон смог сколотить антироссийскую коалицию, но пошатнуть роль и престиж России не смог. Даже наоборот, нынешнее противостояние вызвало прямое, косвенное или скрытое одобрение действий Москвы и неприятие стратегии Вашингтона и его сателлитов.
Хотя в США панически твердят о рисках, связанных с конкуренцией великих держав, текущее изменение баланса сил выводит на новый уровень средние и даже малые державы, которые получают новые роли и не хотят отказываться от участия в мировых делах. Те же действия хуситов в Йемене наглядно демонстрируют, как небольшой актор (по сравнению с крупными военными альянсами) может повлиять на политику и экономику промышленно развитых государств. В данном случае в пользу хуситов играет геостратегическое расположение Йемена. Но такие же козыри есть и у многих других стран по всему миру.
В целом, «в литературе по международным отношениям понятие средних держав довольно расплывчато. Обычно оно относится к странам, которые недостаточно сильны, чтобы считаться «великими» державами, но при этом обладают значительным влиянием и стратегической важностью. Как правило, средние державы характеризуются определённой степенью веса — в экономическом, географическом, демографическом или военном плане, — но некоторые относительно небольшие государства могут попасть в эту категорию в зависимости от их международной активности и влияния»[9].
Из-за этого многие страны, которые на Западе высокомерно называли неразвитыми или относящимися к третьему миру, играют подчас большую роль в глобальном измерении, чем такие государства, как Германия, Канада и Австралия, относящиеся к коллективному Западу.
И существуют многочисленные факторы, указывающие на важность этих средних держав. Например, Вьетнам обладает вторым в мире по величине запасом разведанных редкоземельных металлов, которых там 22 млн метрических тонн (для сравнения: у США всего 1,5 млн).
И вот эти средние державы вслед за Россией (пусть не открыто) бросают вызов Соединенным Штатам и коллективному Западу. Саудовская Аравия не пошла на поводу администрации Байдена, отказавшись снизить цены на нефть, Турция затянула рассмотрение заявки Швеции на вступление в НАТО, Индонезия отказалась запретить въезд делегатам из России на саммит G20 в 2022 году, Индия продолжает развивать экономическое и военно-техническое сотрудничество с Россией, а ОАЭ и Таиланд запрещают беглым российским оппозиционерам проводить публичные мероприятия, даже если это музыкальные шоу.
Для Запада это порождает риски выхода государств из «системы, основанной на правилах», поскольку амбиции и новые роли этих стран будут направлены против выстроенной неолиберальной системы, включающей Бреттон-Вудские соглашения и другие установки западных стран. Мировая иерархия уже не является западноцентричной, и Глобальный Юг стремится восполнить этот пробел. Следовательно, растущая активность средних и малых держав может способствовать стабильности, предоставляя дополнительные источники балансирования и дипломатии. Хотя на Западе это будут преподносить как усиление кризисов и распространение конфликтов в политической, экономической и идеологической сферах на фоне отсутствия консенсуса между крупными державами. Понимание того, что такого консенсуса больше не будет, по крайней мере, между Западом и остальными крупными игроками, такими как Россия и Китай, вынуждает средние и малые державы действовать по новым сценариям, избегая каких‑либо жестких обязательств или вступления в крупные альянсы. Хотя пример Буркина-Фасо, Мали и Нигера показывает, что региональные группировки всё же создаются. И они уже не являются западными креатурами.
В Юго-Восточной Азии, которая находится на экономическом подъёме и где многочисленные государства заинтересованы в сохранении собственной идентичности, отдают предпочтение диверсифицированной стратегии страхования рисков, что означает переоценку теории рационального выбора и роли внешних факторов, таких как угрозы безопасности и экономические выгоды, в формировании выбора государств[10]. Ранее этим часто пользовались США, предлагая какие‑то экономические программы и военный зонтик взамен на геополитическую лояльность. Теперь государства стараются занимать более нейтральную позицию и отказываются видеть в Китае угрозу, как это пытаются навязать из Вашингтона.
Дело в том, что растущая конкуренция между США и Китаем вынуждает небольшие страны искать возможности манёвра. Связывать себя односторонними обязательствами и идти напролом, несмотря на возможные экономические стимулы, больше никто не хочет. Вероятно, ещё и потому, что США всё чаще выставляют себя как ненадёжного партнёра, а возможностей для открытого экономического сотрудничества стало гораздо больше, чем в рамках западной системы.
Есть мнение, что «все азиатские государства, включая Китай, понимают, что некоторые государства более могущественны, чем другие, что великие державы будут непропорционально сильно влиять на международные нормы и институты и что эти державы могут быть опасны. Следовательно, сильных мира сего следует бояться (и иногда использовать в качестве защитников), но им не следует постоянно подчиняться. Поскольку большинство азиатских государств пострадали от колониализма, неудивительно, что они не стремятся к иерархии»[11]. А попытки Запада перезагрузить своё влияние будут восприниматься (в том числе в других регионах мира) не иначе как неоколониализм
Итак, мы являемся свидетелями транзита власти на глобальном уровне.
Между тем в западной политологии теория транзита (или перехода) власти — это теория о причинах крупных межгосударственных войн. В ней подчёркиваются сдвиги в относительной власти между доминирующими государствами в качестве основного катализатора конфликтов. К ней напрямую примыкают теории гегемонистских войн и баланса сил. Это объясняет те заявления, которые мы слышим со стороны западных политологов о том, что многополярность опасна, непредсказуема и чревата самыми различными рисками для всех государств. Но так ли это? Помимо того что Запад просто боится потерять своё доминирующее положение, может быть, изначальные научные установки были не верными?
Первыми термин «многополярность» в политические науки ввели американские авторы 60‑х годов прошлого столетия. Ричард Роузкранц в 1963 г. упрощённо говорил, что полюс — это некий политический блок или актор. Их может быть один, два или множество.
Карл Дойч и Дэвид Стингер год спустя выразили мнение, что большее количество акторов, чем в биполярной системе, приведёт к большей стабильности и устойчивости. Следовательно, не все на Западе связывают многополярность с ростом рисков и хаосом. Далее появились теории ядерной многополярности (сколько ядерных держав — столько и полюсов), кластерной многополярности (когда сила государств в некоем географическом пространстве распространяется равномерно), а также сбалансированной и несбалансированной многополярности. Автор двух последних концепций — ныне здравствующий профессор Джон Миршаймер, которого подвергли опале в США за его критику действий против России. По его мнению, несбалансированная многополярность — это такая конфигурация власти, которая порождает страх и где сохраняется потенциальный гегемон. По всей видимости, при нынешнем положении США и распространении фобий в отношении Китая, России, Ирана, КНДР (и поиске других врагов) мы сейчас и пребываем в такой модели. Сбалансированной же многополярность будет тогда, когда будет сохраняться асимметрия власти среди полюсов системы и не будет единственного гегемона[12].
Похоже, что Россия, Китай и многие другие страны стремятся именно к такой форме многополярности, где не будет чьей‑либо диктатуры. В ответ слабеющий гегемон заявляет, что Россия — это ревизионистская держава, а Китай бросает вызов США и стабильности в Индо-Тихоокеанском регионе и далее по всему миру.
Однако есть еще один немаловажный нюанс. Это трактовка самого полюса. Изначально на Западе приняли позитивистскую версию, привязанную к физической науке. То есть это два полюса, которые противоположны друг другу. Отсюда возникает заложенный антагонизм — плюс и минус, — который подчёркивал геополитическое противостояние социалистического и капиталистического блоков эпохи холодной войны. К сожалению, вслед за западными политологами этот подход разделяли и отечественные, особенно из среды международников в МГИМО и РСМД. Но зачем следовать путём западных авторов с их установками гносеологического расизма, если можно кардинально переосмыслить эту концепцию.
В этом отношении Мартин Хайдеггер в книге «Парменид» сделал интересное замечание по поводу греческого термина «полис», который напрямую связан с полюсом.
«Но что такое πόλις? Если нам удаётся взять правильный, всё разъясняющий сущностный ракурс на сущность бытия и истины, понимаемую по‑гречески, это слово прямо указывает на свой смысл. Πόλις — это πόλος, то есть полюс: то место, вокруг которого в своеобразном круговороте вращается всё, что появляется перед греками как сущее. Полюс — это место, вокруг которого обращается всё сущее, причем так, что в этом месте обнаруживается, как обстоят дела с этим обращением и каков его характер.
Будучи таким местом, полюс даёт сущему возможность проявиться в своем бытии во всей полноте соответствующего “оборота”. Полюс не создаёт, не творит сущее в его бытии, но, являясь полюсом, предстает как средоточие несокрытости сущего в целом. Πόλις есть сущность места или местность для исторического пребывания греков. Поскольку πόλις дает возможность так или иначе проявиться всей полноте сущего и войти ему в несокрытие своего “момента вращения”, он, то есть πόλις, существенно связан с бытием сущего. Между πόλις и “бытием” царствует изначальная соотнесённость»[13].
Итак, альтернативное толкование полюса возможно, также как и альтернативные варианты системы международных отношений и мировой политики в целом. И в этом необходимо торопиться, чтобы установить такую структуру международных отношений, которую не сможет разрушить или повернуть вспять коллективный Запад.
Давление с целью выбора стороны может осуществляться Западом как через политико-дипломатические контакты, как и через финансовый сектор. Повышение процентных ставок в США и еврозоне может спровоцировать новый виток кризисов суверенного долга, подтолкнув некоторые страны с высокой задолженностью к дефолту. Однако помощь от МВФ, в котором доминирует Запад, сопровождается обязательными политическими условиями. Кроме того, как показывает режим санкций против России, Запад узурпировал право отстранять государства, которые он считает враждебными, от финансовых рынков, доступа к кредитным или платёжным системам (SWIFT) и даже замораживать валютные резервы[14]. Санкции США против Ирана и России также вынуждают третьи страны сотрудничать или рисковать потерей доступа к американскому рынку. Это стимулирует усилия Китая и других стран по дедолларизации. Хотя до сих пор торговля в местных валютах, хранение резервов из корзины валют, интернационализация юаня и финансовых платежных систем, таких как Российская система передачи финансовых сообщений (SPFS) или китайская трансграничная межбанковская платежная система (CIPS), не предлагают реальной альтернативы доллару США. Но в будущем испытывающие трудности экономики могут быть вынуждены выбирать между конкурирующими финансовыми системами.
Пример Австралии показывает, как США могут ангажировать страну в свою орбиту через набор альянсов, таких как ANZUS, Quad и Quad Plus, но также и через расширенное стратегическое партнёрство AUKUS, которое дополняет сеть отношений, построенных Вашингтоном для сдерживания растущего экономического роста Китая.
Отсюда и попытки Запада контролировать Глобальный Юг, который также движется к многополярности. В частности, этот вектор подтверждён на последнем саммите Движения неприсоединения, который проходил в январе 2024 г. в Кампале (Уганда). В финальной декларации отражены такие моменты, как построение многополярного мира с реформированной ООН в качестве краеугольного камня, акцент на солидарности Юг–Юг и стремление к более справедливому мировому порядку. Фактически сразу же после саммита Движения неприсоединения там же состоялась встреча самой крупной в мире Группы 77 (несмотря на название, по факту в нее входят 134 государства), где была продолжена стратегическая линия предыдущих лет, осуждающая действия Запада.
Глобальный Юг является нашим потенциальным союзником и партнёром. Амитав Ачарья, один из сторонников новой теории международных отношений за пределами западноцентричных моделей, отмечает, что «большинство стран Глобального Юга считают, что нынешний мировой порядок, созданный Западом и по‑прежнему управляемый Соединёнными Штатами, является немирным, несправедливым, недемократичным и недружественным их экономическим и экологическим интересам. И он терпит неудачу»[15].
Ачарья даже предложил собственную концепцию для Глобального Юга, названную многоплановым или мультиплексным мировым порядком. В качестве сравнения он использовал метафору кинотеатра (мировая политическая система), где в многочисленных кинозалах идут разные кинофильмы.
Идеал такого порядка:
— не имеет гегемонии со стороны какой‑либо отдельной державы или блока;
— разрабатывается множеством действующих лиц, не только крупными державами или корпорациями, но и неправительственными организациями и общественными движениями;
— уважает культурное разнообразие, мультикультурализм и отвергает идею столкновения цивилизаций;
— связан экономическими и другими обменами, которые осуществляются не Западом, а остальными странами; и
— имеет многоуровневую систему управления, в которой регионализм играет центральную роль.
Позволим не согласиться насчет мультикультурализма, поскольку это неолиберальная концепция, которая оказалась полностью провальной. Аналогично и насчёт общественных организаций и корпораций, поскольку это могут быть троянские кони внешних сил, занимающиеся разрушением суверенитета. По крайней мере, общественные движения должны заслужить доверие как внутри своих стран, так и вовне, а не являться агентами транснациональных компаний или олигархов типа Билла Гейтса и Джорджа Сороса. Во всем остальном предложение Ачарьи соответствует стратегическим устремлениям России и вполне подходит для будущего мироустройства, каким его видим мы.
Примечания:
1 Charles Krauthammer. The Unipolar Moment Revisited// The National Interest — Winter 2002/03. рр. 5–17.
2 https://thecradle.co/articles/multipolarity-was-triggered-by-the-2003-us-invasion-of-iraq
3 Justin Logan. The Unipole in Twilight. American Strategy from 9/11 to the Present. The Independent Review, v. 26, n. 2, Fall 2021, pp. 173–188.
4 https://www.cgai.ca/geo_economics_in_a_multipolar_world_rules_of_engagement_for_the_small_open_economy
5 https://www.ieee.es/contenido/noticias/2024/01/DIEEEINV01_2024_FEDAZN_Occidente.html
6 https://www.geostrategy.org.uk/research/de-dollarisation-would-upend-the-global-economy/
7 https://www.orfonline.org/expert-speak/russia-ukraine-war-is-multipolarity-the-cause-of-crisis
8 https://www.lawfaremedia.org/article/who-are-you-calling-great-power
9 https://warontherocks.com/2023/04/mind-the-middle-powers/
10 Hunter S Marston. Navigating great power competition: a neoclassical realist view of hedging. International Relations of the Asia-Pacific, Volume 24, Issue 1, January 2024, Pages 29–63.
11 Kanti Bajpai, Evan A Laksmana. Asian conceptions of international order: what Asia wants. International Affairs, Volume 99, Issue 4, July 2023, Pages 1371–1381.
12 Подробнее см. Савин Л.В. Ordo Pluriversalis. Возрождение многополярного мироустройства. М.: ИД «Кислород», 2020.
13 Хайдеггер М. Парменид. СПб: Владимир Даль, 2009. С. 196–197.
14 https://www.9dashline.com/article/preparing-for-a-crowded-indo-pacific-where-to-next?rq=gabriele
15 https://www.stimson.org/2023/a-new-world-order-what-why-and-how/
