Последние несколько лет то тут, то там всплывает некий довольно странный стихотворный текст под названием «Послушник». Он датируется 1949 годом и анонсируется как «стихи Сталина, найденные после его смерти в его архиве». Стихотворение предваряет нечто вроде эпиграфа: «После моей смерти... на мою могилу неблагодарные потомки навалят кучи мусора, но через много лет ветер истории их развеет. Иосиф Сталин».
Эпиграф вызывает ряд вопросов, но о нём – позже, пока же – о главном. А главное то, что в этом стихотворении Сталин предстаёт перед читателем с очень необычной и неожиданной стороны – с религиозной, которая, если судить по тексту, была присуща ему в наивысшей степени.
О том, что стихотворение религиозное, свидетельствует уже само название, отсылающее к низшему чину монастырской иерархии. Религиозными посылами отмечен и текст.
Поговорим о вечности с тобою:
Конечно, я во многом виноват!
Но кто-то правил и моей судьбою,
Я ощущал тот вездесущий взгляд.
Он не давал ни сна мне, ни покоя,
Он жил во мне и правил свыше мной.
И я, как раб вселенского настроя,
Железной волей управлял страной.
Кем был мой тайный высший повелитель?
Чего хотел Он, управляя мной?
Я, словно раб, судья и исполнитель,
Был всем над этой нищею страной.
И было всё тогда непостижимо:
Откуда брались силы, воля, власть?
Моя душа, как колесо машины,
Переминала миллионов страсть.
И лишь потом, весною, в 45-м,
Он прошептал мне тихо на ушко:
– Ты был моим послушником, солдатом,
И твой покой уже недалеко!
Отметим прежде всего очень высокий, мистический уровень осмысления собственной судьбы героем: он не подотчетен ни стране, ни партии, ни тем, кто ему доверил власть, ни даже тем, кто поверил ему и полюбил его как человека. Нет апелляции даже к таким высоким применительно к земной жизни критериям, как принадлежность к народу, которая дала ему возможность слиться с ним в единое целое во время войны: все определяется мистической связью с посланцем Высших сил, направляющего его поступки и волю в нужную сторону – ту, о которой он сам не мог бы и помыслить. Он не государственный деятель, не человек с присущими каждому человеческими слабостями, но раб Вышних Сил, даровавшим ему чувство вселенского настроя, то есть связь со всем, что происходит не только в стране, но и в мире.
Возникает вопрос о природе посланца высшей направляющей силы. Неясно, да и не неважно, впрочем, кто он: личный ли ангел-хранитель, ангел времени, в котором выпало жить герою или кто-то из многочисленных, покровительствующих русской стране святых – вне зависимости от того, какая в этой стране власть. Послушник, он же Сталин, даже не задаётся задачей понять, какова его сущность – светла она или темна. Да и, как можно предполагать, это не его слишком занимает - больше то, насколько идеальным он был исполнителем его воли. Посему и задает себе вопрос: чего хотел он, управляя мной; можно продолжить: насколько идеальным я был исполнителем, правильно ли понимал его наставления. Оба вопроса более актуальны не столько для человека нового времени, сколько для пророков седой древности, черты которых поневоле отмечает в себе бывший семинарист – все-таки совмещение в одной личности раба, судьи и исполнителя Божьей Воли (если это воля действительно Божья) в наши дни случается достаточно редко, если вообще случается.
Самое главное - все это не зависит от делателя, который в данном случае воспринимает себя не в качестве человека, а в качестве заведенного на правильную работу, но слепого, не осознающего смысла своих действий механизма. Лишь ближе к смерти с подсказки того, кто осуществил его настройку, ему приоткрывается настоящий смысл этой работы, после исполнения которой повествователю обещан покой в мире ином, которого ему так не доставало в приближающейся к своему концу земной жизни.
Стихотворение, начавшееся отсылкой к вечности, заканчивается ею же. В этом смысле оно может быть воспринято, в числе прочего, как завещание Сталина руководствоваться примером послушания Высшей Воли его будущим приемникам, к которым перейдет власть в стране. Если, конечно, стихотворение действительно написано им, а не анонимным мистификатором, что очень и очень вероятно.
Очень странен, как было уже отмечено, эпиграф, так как он вступает в некоторое противоречие со следующим далее текстом стихотворения. Удивляет, в особенности, ссылка на того, кому он принадлежит: получается, что автор слов, приведенных в эпиграфе и автор стихотворения – не один и тот же человек: даже если допустить, что в качестве эпиграфа он решил выставить собственное высказывание, то уж никак не должен выставлять под ним свое имя и фамилию, ведь с самого начала герой намерен смотреть на свою жизнь и поступки в категориях вечности. Менее странно пророчество о ветре истории, который должен развеять груды мусора, наваленные после смерти на его могилу, хотя там, в вечности, и они тоже не должны особо его волновать. Впрочем, может и должны, не знаю.
Но двойственность остаётся. Если отбросить эпиграф, то почему бы стихотворение не могло бы быть написано Сталиным? И поэтического мастерства, и осмысления себя в контексте истории ему вполне хватало. А если оно написано не им, то можно попробовать поразмышлять о личности автора, предпринявшего попытку высказаться от имени послушника-вождя. Он, скорее всего, должен принадлежать к числу тех верующих людей, которые до того восхищены его образом, что хотели бы видеть его канонизированным церковью, а затем написанным на иконе с нимбом над головой. И, надо признать, образ, воссозданный покамест словесными средствами, эту задачу выполняет вполне и в религиозном смысле весьма впечатляющ.
Вот только правдив ли? Вправду ли Иосиф Виссарионович был послушником и исполнителем Высшей Воли? Этого мы не знаем. И не узнаем, наверное, никогда. Разве что после ждущего нас всех Страшного Суда.
Как бы то ни было, в стихотворении предлагается образец главы государства, который в этом качестве сполна может состоятся лишь как послушник неземных сил. Каковым, по мысли автора стихотворения, был Сталин. И только поэтому состоялся как вождь страны и народа. И, если провести эту линию дальше, прямо по противоположной причине не вслушивания в волю Божью, не состоялись как полноценные вожди другие люди, правившие Россией после него.
Что же касается соображений насчёт того, мог ли Сталин, будучи Генеральным секретарем Коммунистической партии, быть одновременно и религиозным человеком, прислушивающегося к подсказках нездешних существ, то здесь уместно сослаться на рассказ не склонного к каким либо крайним идеологическим оценкам старца Валериана Кречетова о смерти жившего в одно время со Сталиным директоре крупного завода, члене КПСС, естественно. Когда с ним пришли попрощаться высшие партийные лица, то с изумлением увидели его лежащим в гробу в монашеском, более того – в схимническом одеянии. Опять-таки: почему бы и нет. В России ещё и не то возможно.
