Случай свёл меня с маршалом артиллерии Владимиром Фёдоровичем Толубко. Фронтовик, он отважно воевал, стоял у истоков ракетных войск и стал командующим ракетными войсками стратегического назначения. Он ценил мои репортажи о ядерных испытаниях, о новых ракетных комплексах и пригласил меня на космодром "Плесецк" — эту святая святых ракетных испытателей. Там не бывал ни один писатель, и вдруг мне открылась возможность вместе с маршалом побывать на этом загадочном северном космодроме.
Космодром "Плесецк" — это огромный ломоть тайги, прорезанный бетонными трассами, железнодорожными путями, высоковольтными линиями. Все они сходятся на стартплощадках, на стартовых столах, выложенных огнеупорными плитами. С этих столов взмывают ракеты, летят по баллистическим кривым тысячи километров и падают на Камчатке. Если испытания проходят благополучно, ракетчики говорят: "Ракета попала в кол". То есть попала точно.
Когда я оказался на космодроме "Плесецк", меня повели на старт, где готовилась к пуску обычная, проверенная временем ракета, наполненная водородом и кислородом. Топливо находилось в сжиженном состоянии и было охлаждено, так что стоящая на старте ракета вся была покрыта пушистой шубой. Солдаты-срочники, готовившие ракету к пуску, от руки начертали на этой шубе имя "Таня". Мне объяснили, что все ракеты такого класса уходит в небо, унося туда имя возлюбленной, невесты первого испытателя.
Толубко был приветливый, без маршальской надменности, с чувством юмора. Он повёл меня на смотровую вышку, где перед началом испытаний собрались создатели ракеты мобильного железнодорожного комплекса. Когда я вместе с маршалом вошёл, генеральный конструктор, главные конструкторы, инженеры, генералы, маститые управленцы посмотрели на меня недовольно и даже враждебно. И только присутствие маршала мешало им высказать своё негодование. Они полагали, что присутствие незнакомого человека испортит старт. Так моряки не пускают на свой корабль женщину, так военные лётчики запрещают себя фотографировать на фоне самолёта. Все они, включая ракетчиков, суеверны.
Вдалеке, за лесами светил огонь: это был освещён стартовый стол, на котором установлена ракета. Меня поразил вид этих маститых, именитых людей. Все они были одеты затрапезно, даже неряшливо: в несвежих костюмах, галстуки повязаны неправильно — одни тонкими, другие слишком толстыми узлами. Видно было, что они относятся с полным пренебрежением к своей внешности. Все они были поглощены делом, им просто нехватало времени для того, чтобы следить за своим внешним видом.
Начался обратный отсчёт: "Четыре, три, два, один — старт!" В тайге мощно полыхнуло громадное зарево, осветило окрестные леса. Из лесов медленно, на белой метле стала подыматься ракета — её сияющая белоснежная колонна. Ракета увеличила скорость, прянула, помчалась ввысь, пронзила облако и наполнила его великолепными радугами, превратившись затем в маленькую гаснущую звезду. А в облаке, выжженная улетевшей ракетой, осталась полынья, которая долго не зарастала.
Все испытатели напряжённо ждали, когда у ракеты произойдёт отсечка двигателя, когда она сбросит первую ступень, когда сбросит вторую ступень, выйдет на баллистическую кривую и уже без двигателя, без огня понесётся над гигантской страной к далёкому Тихому океану, чтобы упасть на полигон Камчатки. И когда вторая ступень ракеты упала над полярной тундрой, и было ясно, что пуск удался, что ракета идёт по намеченной баллистической кривой и достигнет заданной цели, все присутствующие: генеральный конструктор, главные конструкторы, испытатели, генералы, учёные, профессора, академики, — возликовали, стали обнимать друг друга, а потом вдруг все разом обратили на меня свои лица и кинулись ко мне. Они стали качать меня, славить, требовать у меня сувениры. Я передал свою авторучку, отдал часы, кто-то в суматохе открутил от моего пиджака пуговицу. Все считали, что я принёс им удачу, я — тот амулет, который вёл ракету к намеченной цели.
С тех пор я часто встречался с ракетами. Вместе с мобильными установками "Тополей" под звёздным небом Белоруссии я двигался через ночные пустынные поля к той точке, откуда предполагался пуск ракеты. Спускался в ракетные шахты и вдыхал запах каких-то смол, лаков, металлов, присадок — так пахла живая ракета, которая ждала грозного приказа и могла, улетев в небеса, спалить континент.
Я побывал на многих ракетных заводах. Вершиной моего ракетного опыта был старт "Энергии" и "Бурана", когда этот громадный, колоссальный белоснежный столб, к которому прилепилась восхитительная бабочка, этот белокрылый бражник, – когда они умчались на огненном облаке в небеса, прогрохотав так, что вся казахстанская степь долго не смолкала от гула. Через положенное время "Буран" вернулся на землю в сопровождении истребителей, коснулся земли, из-под его колёс вырвался дым, он промчался, а за ним трепетали два тормозных парашюта. Когда "Буран" остыл, когда качали и подбрасывали вверх создателей этого удивительного корабля, я подошёл, погладил его тёплую шерсть — термоизолирующие белые пластины, вдыхал его запах. И казалось, что я знаю, как пахнет космос.
Я никогда не забуду крепкого, плотного ракетного маршала Владимира Фёдоровича Толубко.
