Первый секретарь правления Союза Геннадий Иванов вызвал меня на сцену получить новый билет. Я получил и сказал у микрофона, если память не изменяет, примерно вот что:
— В этот день мы должны почтить всех председателей нашего Союза, но первым — того, кто столько сил отдал его организации и становлению: Леонида Сергеевича Соболева. Это был замечательный человек и прекрасный писатель, истинный аристократ духа — прост, доступен, внимателен, элегантен. Если кто не читал его роман "Капитальный ремонт", обязательно прочитайте. Он был опубликован в 1932 году. Тогда было немало талантливых книг, но этот роман среди них не затерялся.
Его прочитал Сталин, к которому автор ещё и обратился по какому-то вопросу с письмом, и вождь написал Владимиру Ставскому, возглавлявшему тогда литературные дела: "Обратите внимание на т. Соболева. Он, бесспорно, крупный талант (судя по его книге "Капитальный ремонт"). Он, как видно из его письма, капризен и неровен (не признаёт "оглобли"). Но эти свойства, по-моему, присущи всем крупным литературным талантам (может быть, за немногими исключениями).
Не надо обязывать его написать вторую книгу "Капитального ремонта". Такая обязанность ниоткуда не вытекает. Не надо обязывать его написать о колхозах или Магнитогорске. Нельзя писать о таких вещах по обязанности. Пусть пишет, что хочет и когда хочет.
Словом, дайте ему перебеситься… И поберегите его.
Привет!
И. СТАЛИН".
Между прочим, Соболев был беспартийным и порой любил усмехнуться: "Кто я? Царский мичман!" Нам тридцать лет твердят, что в советское время без партийного билета невозможно было шаг вперёд сделать. Но беспартийным был и Константин Федин, 18 лет возглавлявший Союз писателей всей страны, и президенты Академии наук с 1917 по 1951 год: А.П. Карпинский, В.Л. Комаров, С.И. Вавилов, и ректоры МГУ, и многие другие высокопоставленные лица. Так что советская жизнь была несколько разнообразней и красочней, чем думают либералы.
Соболева сменил Сергей Михалков, потом — Юрий Бондарев, Валерий Ганичев…Я самый старший из вас, сидящих в этом зале, знал всех этих руководителей Союза и свидетельствую: все они были достойными людьми и талантливыми писателями, много сделавшими и для Союза, и для его отдельных членов. Недавно один известный, уважаемый и уже совсем не молодой писатель, ставший членом Союза ещё при Федине, если не при Фадееве, заявил, что ничего ужаснее нашего советско-российского писательского сообщества и вообразить невозможно. Что, его не печатали, не признавали или даже травили, квартиру Союз не дал? Ничего подобного. Всё на месте. Но он хулит Союз …
Поэтому я просто вынужден во имя защиты "писательского сообщества" сказать нечто совсем иное. В этом сообществе я нахожусь тоже давно. Ну и, конечно, были у меня противники, супостаты, портившие мне кровь: Григорий Бакланов, Игорь Золотусский… Первый объявил меня фашистом. Правда, потом он и других так штамповал, но меня — первым. Второй на страницах "Литературки" уверял, что меня презирает вся прогрессивная общественность, что было отчасти верно, если иметь в виду "золотусскую" общественность. Были и другие… Так, один, будучи сам, как и двое предыдущих, антисоветчиком, изобразил меня либералом-антисоветчиком. И что с ними делать!
Мне оставалось только утешаться тем, что у Бальзака в его "Обедни безбожника" говорит знаменитый хирург Деплен коллеге Бьяншону: "В Париже, когда некоторые люди видят, что вы готовы вот-вот сесть в седло, иной начинает тащить вас за полу, а другой отстёгивает подпругу, чтобы вы упали и разбили себе голову; третий сбивает подковы с ног вашей лошади; четвёртый крадёт у вас хлыст; а пятый, самый честный — тот, кто приближается к вам с пистолетом, чтобы выстрелить в вас в упор. У вас есть талант, мой друг? Тогда вы скоро узнаете, какую страшную, непрестанную борьбу ведёт посредственность с теми, кто её превосходит". У меня был пятый, а шестой подошёл и в упор выстрелил, да ещё метнул гранату "Анти-Бушин".
Я читал не всегда, что они обо мне писали, и не всегда отвечал.
Я спокойно смотрю в эти бледные лица.
Отвечать на их злобные вопли? Зачем?
От пощёчины словом можно словом укрыться,
От молчанья хлыста — не укрыться ничем.
Но главное, ведь гораздо больше я встречал совсем иных писателей, слышал другие слова, видел доброе отношение… Уж извините, но однажды, ещё лет пятьдесят тому назад, когда в "Литературной газете" я выступил со статьёй, в которой осуждал и высмеивал бесконечные, бесчисленные переименования у нас городов, площадей, улиц и решительно настаивал на возврате их исконных имён: Тверь, Самара, Нижний Новгород; Пречистенка, Маросейка, Божедомка, — на другой день после публикации Владимир Солоухин влетел в мой кабинет в "Дружбе народов" с воплем "Ты — гений!". Володя был мой однокурсник и друг, ну, как я мог призвать его к порядку! Но много лет позже другой Владимир, сидящий в этом зале, Крупин, на страницах "Завтра" тоже по доброте душевной категорически заявил, что Бушин — лучший критик современности. Тут я не сдержался, спросил его: откуда ему известно, что я лучше критиков Мадагаскара? А в прошлом году молодой писатель Лев Данилкин выразил уверенность "Литературной газете", что я "действительно великий критик", у которого он хотел бы хоть чему-нибудь научиться. Хоть стой, хоть падай! В другом виде, но тоже доброту, я встречал и у наших первых секретарей. Леонид Сергеевич однажды защитил меня от нападок за статью "Реклама и факты", в которой я неласково писал о критике в "Новом мире" Твардовского, о завтрашних либералах ельцинского закваса. А когда в кооперативе мне хотели не дать уже выбранную мной квартиру, Соболев и Сергей Сергеевич Смирнов подписали нужное письмо, и квартиру дали. В ту пору к слову писателей прислушивались. А Михалков помог с приёмом в Союз. По причине конфликтности моего приёма дело рассматривалось на секретариате Московского отделения, и там голоса разделились ровно пополам. Как быть? Сергей Владимирович вдруг вспомнил: "В таких случаях председатель (а он им и был) имеет два голоса". Так одним виртуальным голосом я и прошмыгнул в Союз. Потом я подарил Михалкову книгу своих стихов "В прекрасном и яростном мире". Он позвонил и назвал все стихи, которые ему понравились, дружески поговорили. А это было вскоре после не очень-то приятной для него моей статьи об одном из его сыновей. Потом и он подарил мне свой двухтомник с дарственным двустишием:
Попал Бушину на суд —
Адвокаты не спасут.
И при встрече спросил: "Хорошо?" "Здо́рово!" — ответил я, тем более что и сам бывал адвокатом. За долгую литературную жизнь в разное время приходилось защищать Пушкина и Лермонтова, Горького и Шолохова, Михаила Алексеева и Владимира Карпова…
После Михалкова — Бондарев, Ганичев. Первый вручил мне премию имени Шолохова, второй — почётный знак "Имперская культура" и Большую премию в маленьком конверте. Прекрасно! К слову сказать, я никаких должностей в Союзе писателей никогда не занимал, никаких! Да и вообще выше завотделом в толстом журнале не поднялся, а смотри ж ты, обижен не был. Хорошо бы, конечно, ещё и квартиру бы бесплатно от Союза получить, но… надо радоваться и тому, что Бог послал…
Давно сказано:
У поэтов есть такой обычай —
В круг сойдясь, оплёвывать друг друга…
Да, и есть профессиональные "плеваки" разных категорий, например, известный нам нынешний юбиляр Солженицын — плевака высшей категории. Он прямо писал: "Отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первым". И без малого всю советскую литературу поимённо заплевал, характеризуя коллег так: жирный… лысый… вислоухий… убийца… бездари… плюгавцы… плесняки… наглецы… обормоты… Мало! Черпал ещё из животного мира, сперва из млекопитающих: собака… волк… шакал… бараны… ослы… хорёк… лиса… И этого мало. Переходил к рептилиям: змея…. гадюка… хамелеон… Добирался до насекомых: скорпион на задних ножках и т.д. Загляните в его "Телёнка…", который ведь не бодался с дубом, а и вот так плевался… Это было его жизненным и творческим кредо.
Сейчас губернаторы ставят Солженицыну памятники. При жизни юбиляр, как видим, без конца крутил головой и плевался во все стороны, а сейчас через сотни и тысячи вёрст переплевываются между собой его памятники: спорят, кто лучше выражает духовную суть предателя.
Но почему же памятники ставят за губернаторский счёт, а не по народной подписке? Ах, как красиво было бы! Ведь судя по передачам телевидения в эти юбилейные дни, народ наш так любит и чтит Солженицына, что 77% проголосовали за то, чтобы воскресить его и посадить в Кремле. Так почему? О, тут большая закавыка…
В эти дни все памятники Солженицыну: и уже поставленные, и ждущие своей очереди, — в большом расстройстве и досаде. Ну, как же! Была надежда, даже уверенность, что аэропорт Минеральных Вод назовут его бессмертным именем. А что вышло? Собрал 3% голосов, остальные 97% получил Михаил Юрьевич Лермонтов. В 32 раза больше! Это словно напоминание о масштабе вранья юбиляра. Да, обращаясь к разного рода цифрам "советского кошмара", он лихо увеличивал их в 10, 20, 30 и более раз. Например: "Тюрьма была построена на 500 человек, а в неё поместили 10 тысяч!" (Архипелаг, т.1, с. 536). В 20 раз!
Так вот истинная цена этого "пророка" в народе — 3%. О каких же памятниках тут можно говорить, о какой всенародной подписке…
Но хватит о таких персонажах… Наш вечер начался с фильма о предыдущем съезде Союза. В самом конце патриарх напомнил с экрана вещие слова о глаголах и сердцах. Позвольте мне продолжить эту бессмертную тему…
Пожалуй, в этом доме, в этих стенах, где он так уместен, в таком виде призыв нашего гения прозвучит впервые… Помоги, Господи, не споткнуться!..
Духовной жаждою томим
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами лёгкими как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье…
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".
(Аплодисменты всего зала.)
Илл. Анатолий Яр-Кравченко. «Ответственность на вас!» Встреча советских писателей в Москве на квартире M. Горького в 1932 г. (1960 г.)
