«Псалтырь русского философа» Владимира Варавы наконец переиздан. Текст этот, опубликованный впервые в 2000-х годах в Воронеже, давно ждал переиздания. Для современной русской философии это знаковый текст.
Издательство «Русская философия» планирует в ближайшие годы переиздать многие знаковые для современной русской философии тексты: Ф.И. Гиренка, В.П. Фетисова, В.П. Калитина и других замечательных русских философов, тексты которых печатались в трудные для Отечества в целом и для отечественной философии в частности времена (90-е и «нулевые») малыми тиражами. Теперь это, слава Богу, исправляется.
И начинается этот благородный проект с книга «Псалтырь русского философа» не случайно. Это действительно знаковый текст, где все главнейшие и характернейшие для русской философии темы и проклятые вопросы представлены в самом чистом виде, потому что размышление об этих темах и вопросах происходит в диалоге с Богом:
«...Не к кому обратиться, Господи,
И некому поведать тоску свою,
И не с кем разделить надежду,
Разве с Тобой, Господи!»
(Псалом 4)
Смерть и Родина, Любовь и Женщина, Судьба и Война, зло и муки совести, тео- и антроподицея – вот хотя и не полный, однако вполне выразительный список этих проклятых вопросов, которые именно поэтому и являются вопросами философскими, что на них нет ответа. Вот и получается, что всерьез поговорить об этих вопросах, спросить о них можно только лишь у самого Творца:
Скажи нам, Господи, зачем мы живем!
Скажи нам, Господи, зачем страдаем!
(Псалом 2)
«Псалтырь…» Владимира Варавы, как и практически всякий другой его текст, это апология философии (ср. с его недавними книгами «Адвокат философии» и «Неведомый Бог философии»). В чем заключается эта апология? Прежде всего, в самом философствовании. В философских упражнениях. Одно из таких упражнений, свойственных уже древней русской философии – это исповедь перед Творцом, которая одновременно является философским диалогом, в котором проясняются главнейшие вопросы человеческого и Божественного Бытия. В этом диалоге Бог часто молчит (отчего вопросительные знаки в тексте часто заменяются восклицательными), но от этого диалог не прекращает быть диалогом.
Текст Владимира Варавы не только религиозно-философский, но и экзистенциальный. Он не отвлечен от нашей жизни, но привлечен к ней (по Георгию Гачеву – философское мышление должно быть не отвлеченным, но привлеченным). Во втором псалме есть строки:
«Почему страдаем и тоскуем,
Печалимся и томимся,
В сущности, не зная ничего,
В сущности, не зная для чего»
Это тезис в духе ортодоксального экзистенциализма: у человека его существование предшествует сущности, т.е. он сначала понимает, что он существует, но не знает ничего об этом существовании, не знает для чего оно. Что он, человек, есть – знает, а чтО же такое оно есть – не знает. И поэтому вынужден искать смысл своего существования, отсюда тоска и страдание существования, растерянность и неустроенность, ощущение заброшенности в мире. Из этой заброшенности человек взывает к Богу. Из этой заброшенности вопрошает он Творца о своих страданиях и страданиях своих братьев:
«Кричать хочется:
Где же Ты был, Господи!
Где же Ты был, когда убивали отцов и братьев наших,
Когда терзали вдов и сирот,
И поныне терзают»
(Псалом 7)
Вопросы эти не праздные, и сегодня впору их задавать, когда смотришь, как беспощадный и подлый враг терзает и убивает братьев наших, вдов и сирот в Донбассе, в Сирии и по всему миру, куда только может дотянуть свою черную длань злобы. От теодицеи русская мысль, по завету Бердяева, не может не перейти в антроподицее. Но антроподицея эта проваливается после провала теодицеи:
«Ты, Господи, ходи своими путями,
А я буду ходить своими!
Обижен я на Тебя, Господи.
И обида моя велика.
Не понимаю я Тебя, Господи»
(Псалом 14).
Действительно, какая может быть антроподицея, и главное – для чего (!), перед кем (!), если человек с Богом расходятся в разные стороны?
(NB: Следующий же псалом при этом начинается словами «Как жалок человек, винящий Господа, / Как неблагодарна тварь к своему Творцу»).
От антроподицеи, которая не может вполне состояться, поскольку именно тогда и окажется вполне несостоятельным сам человек, логичен переход к танатологическим горизонтам. Здесь Варава (который, пожалуй, является наиболее известным русским танатологом) предельно символичен. Смерть сопровождается рекой крови: «река времени, как река крови – потоки ее молчаливо несутся в холодную даль» (Псалом 3), и в то же время смерть связана с землей: «глубоко живет красный червь смерти» (тот же третий псалом). Смерть – красный червь, и одновременно это «птица красная»:
«Ношу я смерть свою как вещую вещь,
Как тайную тайну.
Как скрытую суть.
И когда придет час мой,
Выпорхнет из меня смерть моя
Птицей красной,
И полетит в белую обитель тоски,
И бросится в бездну огня.
Вот, Господи, смерть моя –
Птица моя красная»
(Псалом 10).
Эти строки в духе Андрея Платонова (ср.: «горе живет во мне как вещество») коррелируют с другими, из третьего псалма:
«Как робко смотрю я на мир этот, Господи!
Как жадно я вглядываюсь к небо и в землю!»
В земле красный червь смерти, а в небе красная птица смерти. Человек же – между Небом и Землею. Это идея Владимира Фетисова, учителя Владимира Варавы. Человек тянется и к земле, и к небу одновременно, но не может ни укопаться в земле окончательно и бесповоротно, ни улететь в небо. Корни человеческого бытия странным образом уходят вглубь одновременно и Неба, и Земли. Но сам человек поэтому вечно остается между ними, между Небом и Землей…
Человек между Небом и Землей – одновременно полуживой и полумертвый, и не определить, какой он больше:
«И вот так и ходим мы по миру,
Жалом смерти нашей пораженные –
Полуживые и полумертвые.
И жизнь наша – смерть наша,
А смерть наша – кто ж ее знает!
Жало смерти всегда при нас, Господи!»
(Псалом 100).
Человек, воссылающий свой вопль Богу de profundis, хочет от Бога не оправдания и не разумения, и даже не отмщения для врагов своих, но таинственно-окончательной отрады для себя и своего мира, потому что «Ничего нет в мире, что бы удивило нас, Господи, / Кроме самого мира» (Псалом 13). Даже и Бог в этом смысле не удивителен, но страшен: «И Бог, Господи, не удивителен, / не удивителен Бог, но страшен» (тот же псалом). Это удивительное замечание, которое, кажется, ни разу не делалось ни в религиозном мышлении, ни в философском, и которое в то же время вполне совпадает с ортодоксальным заветом страха Божия, ведь действительно, не удивляет всемогущество Абсолютного Творца - нет, оно ужасает! -
«Страшно величие Господа!» (Псалом 178).
В книге есть множество других вопрошаний-прозрений, я не стану их цитировать. В конце концов, каждый может найти их в своей сокровенной глубине, если отважится заглянуть в эту всегда болящую бездну, называемую душой. Владимир Варава решился, и вынес из этой бездны «Псалтырь русского философа». Спасибо ему за этот философский подвиг.
