Вспоминая Николая Семёновича Лескова (1831 – 1895), мы с особенной гордостью сознаём, что признанный ныне во всем мире классик русской литературы первого ряда – наш соотечественник, прославивший своим творчеством русскую землю «доброю славою во всем цивилизованном мире».
«Провидец душ», «волшебник слова», «самобытнейший писатель русский» - все эти и многие другие восторженные оценки были даны Лескову спустя много лет после его смерти. «Достоевскому равный, он прозёванный гений», - поэтические строки Игоря Северянина о Лескове долгое время звучали как горькая истина.
Литературная судьба Лескова при жизни писателя складывалась драматично. Непонятый, оклеветанный и непризнанный критикой, писатель, по его словам, «был распят заживо». Этого могло бы и не случиться, если бы русские интеллигентные люди относились друг к другу более внимательно и бережно. И все же некоторые из давних противников Лескова со временем вынуждены были признать его глубокий талант и даже принести своё покаяние. Вот интересный эпизод из жизни писателя, замечательно характеризующий и его самого как человеческую личность.
Когда дни Лескова были уже сочтены - 12 февраля 1895 года - в «прощёное воскресенье» - день, в который православным «положено каяться друг перед другом во взаимно содеянных грехах и гнусностях», к дому Лескова пришел, не решаясь переступить порог, «злейший его враг и ревностный гонитель, государственный контролер в министерском ранге» Тертий Филиппов. Сцену их встречи Лесков взволнованно передавал сыну Андрею: «- Вы меня примете, Николай Семёнович? - спросил Филиппов.
- Я принимаю всех, имеющих нужду говорить со мною.
- Перечитал я вас всего начисто, передумал многое и пришёл просить, если в силах, простить меня за все сделанное вам зло.
И с этим, можешь себе представить, опускается передо мною на колени и снова говорит:
- Просить так просить: простите!
Как тут было не растеряться? А он стоит, вот где ты, на ковре, на коленях. Не поднимать же мне его по-царски. Опустился и я, чтобы сравнять положение. Так и стоим друг перед другом, два старика. А потом вдруг обнялись и расплакались… Может, это и смешно вышло, да ведь смешное часто и трогательно бывает <…> все-таки лучше помириться, чем продолжать злобиться <…> Я очень взволнован его визитом и рад. По крайней мере кланяться будем на том свете».
Лесков явил собой новый тип писателя - духовного наставника, носителя непраздного, учительного слова, исполненного проповеднического пафоса, ибо сказано, что «от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься» (Мф. 12, 36 - 37). Свою литературную деятельность сам Лесков воспринимал как подвижничество, почти как апостольское служение: «Я отдал литературе всю жизнь, <...> и я должен не прятать под стол, а нести на виду до могилы тот светоч разумения, который дан мне Тем, пред очами Которого я себя чувствую и непреложно верю, что я от Него пришел и к Нему опять уйду <...> Я верую так, как говорю, и этою верою жив я и крепок во всех утеснениях».
Главная особенность таланта Лескова в том, что он умел прозреть во временном вечное. Многоцветье и многокрасочность его художественной палитры в изображении конкретно-исторической национальной жизни взаимодействует с иным планом бытия – вневременным, вечным. Лесков в каждом своем творении показывает, как «мимотекущий лик земной» соотносится с «вековечным, непреходящим».
Творчество писателя явилось своего рода «художественным поучением». Сюжеты лесковских книг – духовное проникновение, нравственное перерождение человека, воскрешение «мёртвых душ», вечное стремление к совершенству. Многие рассказы Лескова построены как художественная проповедь добра, любви, милосердия, направленная к очищению и восстановлению души человеческой.
Во множестве своих произведений: цикле рассказов о праведниках, «Святочных рассказах», «Рассказах кстати» и других - Лесков выступил как духовный наставник своих читателей. Причем, поучение облекается у него в формы не столь суровые и требовательные, как у Достоевского и Л. Толстого, но добрые, мягкие, снисходительные. Лесков просит и убеждает читателя приобщиться к поиску истины. «Читатель, будь ласков, - пишет он в повести «Под Рождество обидели», - вмешайся и ты в нашу историю <…> обдумай, с кем ты выбираешь быть: с законниками ли разноглагольного закона, или с Тем, Который дал тебе «глаголы вечной жизни»…»
В последние свои годы Лесков ощущал себя абсолютно по-пушкински:
Нет, весь я не умру:
Душа в заветной лире
Мой прах переживет
И тленья убежит…
«Думаю и верю, что «весь я не умру», - писал Лесков за год до смерти. - Но какая-то духовная постать уйдет из тела и будет продолжать жизнь вечную». Дух писателя, душа его – в его книгах. «Лескова, Лескова читать надо», - устами одного из своих героев призывал замечательный русский писатель, кинорежиссёр и сценарист Василий Шукшин. И в самом деле – нашему читателю, одурманенному «бульварным чтивом» и псевдолитературой, настоятельно требуется доброкачественная духовная пища. Когда спрашиваешь у земляков писателя о книгах Лескова, первое и едва ли не единственное, что приходит на ум и сразу «выскакивает» на поверхность сознания – эта удивительная «блоха из англицкой вороненой стали», которую левша подковал. С трудом вспоминается «Леди Макбет Мценского уезда». Однако и во множестве других своих литературных шедевров Лесков настолько проник в самые глубинные пласты русской жизни и национальных характеров и открыл столь много прекрасного, удивительного и поучительного, что мы не можем не оценить по достоинству литературный подвиг писателя. Произведения нашего великого земляка, бесспорно, явятся для современного читателя настоящим духовным и эстетическим откровением. Они не просто поучительны и занимательны, но содержат установку на активное включение читательского воображения, сотворчества, сопереживания, становления мысли и чувства, личности читателя, имеют огромное значение для нравственного формирования человека. Писатель самобытный и мудрый, неукротимый и яркий - Лесков стремится пробудить в людях «искру разумения о смысле жизни», открывает перед читателями огромные возможности сотворчества, необозримые духовные горизонты и перспективы.
Будучи писателем глубоко национальным, Лесков в то же время имел, говоря его словами, «сознание человеческого родства со всем миром». Это качество «всечеловечности» сделало его классиком первого ряда мировой словесности. Сегодня Лескова знают, любят, переводят, изучают, читают во всем мире. Один из последних примеров – переизданная в Италии в конце 2005 года монография о творчестве Лескова «Город трёх праведников». Её автор - профессор Болонского университета и адвокат Пьеро Каццола – известен у себя на родине как «итальянский адвокат русской культуры».
Прозревая в будущее, о своих «незримых почитателях» Лесков однажды сказал: «Одна из прелестей литературной жизни - чувствовать вблизи себя, вдали, вокруг себя невидимую толпу неизвестных людей, верных вашему делу».
