Тайна рождения. Тайна жизни. Тайна смерти. И Тайна слова, которое называло, называет и будет называть всё сущее и не-сущее: в том числе и рождение, и жизнь, и смерть...
Можно сказать, что в лице Рэймонда Дугласа Брэдбери скончался один из величайших писателей-фантастов современности.
Можно сказать, что с этой смертью завершился "золотой век" американской и вообще мировой фантастики.
Можно сказать, что все мы живём в будущем, которое Рэй Брэдбери так и не сумел предотвратить своим творчеством.
Всё это будет правдой, только правдой, ничем, кроме правды, но не всей правдой.
Не всей — прежде всего потому, что Брэдбери не измышлял собственных "миров", и в этом смысле называть его фантастом — примерно то же самое, что называть Дмитрия Менделеева чемоданных дел мастером: да, конечно, было и это, но главное-то — совсем в другом.
У Менделеева — периодическая система химических элементов. У Брэдбери... Что же у Брэдбери?
Его "Марсианские хроники", помнится, поражали читателей (не только советских) абсолютно разными и, казалось, совершенно не связанными между собой версиями "жизни на Марсе". Опять же, само по себе это не удивляло: скажем, марсиане из "Войны миров" Герберта Уэллса мало похожи на марсиан из "Аэлиты" А.Н.Толстого. Но в авторском сборнике рассказов такой "калейдоскоп" создавал странный эффект неправдоподобия и достоверности одновременно.
Как будто средневековый или даже античный хронист записывал рассказы путешественников в далекие страны, не слишком заботясь о том, кто именно живёт на той или иной окраине мира: люди с песьими головами, амазонки, циклопы или кентавры, — лишь бы расшевелить сонный разум своих читателей, дать им возможность соприкосновения с иной реальностью, далекой от привычной жизненной рутины.
В общем-то, и циклопы, и марсиане здесь были, по большому счёту, ни при чём — речь шла именно о тех, кто должен прочитать эти рассказы. Даже не рассказы, а притчи — вечные и неизменные, только облаченные в привлекающие глаз одежды "фантастики".
Что поделать, по одёжке встречают, по уму провожают...
ХХ век был прежде всего космическим веком, человечество готовилось выйти за пределы уже тесной для него Земли (две мировые войны — не шутка) — к другим планетам, звёздам и даже галактикам. Где могло (и наверняка должно было) случаться всякое.
Но Марс Рэя Брэдбери — вовсе не четвертая по счету планета Солнечной системы, расположенная между Землёй и Юпитером. Это — символ Космоса в целом. И прежде всего — Космоса внутри нас. Можно сказать, что Брэдбери создавал периодическую систему этого человеческого Космоса. И, в общем-то, создал её.
"Миссис Блейк совершенно неожиданно назвала своего младшего Цицероном. Мистер Линд зовет свой яблоневый сад Ксанаду. Меня самого считают приверженцем зороастризма, хотя я и не знаю-то ничего об этом учении, кроме того, что оно призывает человека говорить правду и пускать стрелу прямо.
Но всё это — тщетные потуги. А правда в том, что мы потеряли Ксанаду безвозвратно, потеряли Цицерона, потеряли Зороастра. Что еще мы потеряли? Какие великие битвы, города, мечты? Какие песни были спеты, какие легенды сложены? Теперь — слишком поздно — мы поняли, что наш разум как цветок, который должен корениться в богатой почве прошлого.
Мнемон, по официальному заявлению, никогда не существовал.
Специальным указом он объявлен иллюзией — как Цицерон. Я — тот, кто пишет эти строки, — тоже скоро перестану существовать. Буду запрещен, как Цицерон, как Мнемон.
Никто не в силах мне помочь: правда слишком хрупка, она легко крушится в железных руках наших правителей. За меня не отомстят. Меня даже не запомнят. Уж если великого Зороастра помнит всего один человек, да и того вот-вот убьют, на что же надеяться?!
Поколение коров! Овцы! Свиньи! Если Эпаминонд был человеком, если Ахилл был человеком, если Сократ был человеком, то разве мы — люди?.."
Это уже не Рэй Брэдбери. Это Роберт Шекли, рассказ "Мнемон" (1971). Полностью вышедший из романа Брэдбери "451о по Фаренгейту" (1953).
Подобная "преемственность" не случайна. Практически вся американская фантастика 50-х-80-х годов создавала привлекательный "образ будущего" и связанный с ним "образ человека будущего" как абсолютное оружие геостратегической войны. За ними шли обеспеченные этими "образами будущего" доллары транснациональных корпораций, и только затем — военные базы с бравыми "джи-ай"...
Скажем, оруэлловские "1984" и "Скотный двор" никто даже не пытается числить по ведомству научной фантастики: системные жанрообразующие характеристики там совсем иные. Но Оруэлл был кадровым солдатом информационной войны и никогда не скрывал этого.
У Рэя Брэдбери была совсем другая роль. Он никогда не отождествлял и даже не ассоциировал себя со спецслужбами, хотя по факту был почти полностью "вписан" в них — как встречный ветер "вписан" в конструкцию современной яхты. Творчество Брэдбери по функции своей и было "встречным ветром", парадоксально наполнявшим паруса идейного корабля глобализма. Над которым развевался вовсе не "Весёлый Роджер", а флаг полноты свободы и прав человека, прогресса и демократии. Под этими "фальшивыми цветами" и был осуществлён абордаж советской "империи зла". После чего отпала всякая надобность в "фальшивых флагах", прогресс был заменён "концом истории", а главным и даже единственным политкорректным "образом будущего" был объявлен Его Величество Доллар.
Казалось бы, общество "451о по Фаренгейту" восторжествовало над еще одним своим критиком и обличителем, использовав его идеалы и надежды в своих целях. Но это — пиррова победа. Оно всё равно не смогло и, надеюсь, никогда не сможет изменить природу человека, вытравив из неё стремление к свободе и знаниям, воспетое Рэем Брэдбери. А для нас его творчество навсегда останется не только тем — вовсе не встречным, а попутным — ветром, который поможет двигаться в будущее, но и компасом, который подсказывает нужное направление такого движения, и лоцией, определяющей его цели.
Мы, в отличие от "глобалистов" не прощаемся с будущим. Мы не боимся его, повторяя про себя слова Рэя Брэдбери: "Каждый раз нужно прыгать со скалы и отращивать крылья по пути вниз..."
