Мои беглые заметки о периоде правления Л.И. Брежнева вызвали неожиданно много комментариев. Некоторые читатели сайта «Завтра» просили продолжить. С удовольствием выполняю их пожелание: время это я хорошо помню, на него пришлись мои школьные, институтские годы, начало работы.
Воспоминания о той эпохе почти всегда вызывают спор: был ли «застой». Одни говорят: «Была сплошная серость, жизнь по инерции, ни джинсов, ни идей». (Забавно, что именно такого взгляда придерживался мой отец, ветеран Великой Отечественной войны, прошедший её, начиная с Финской, инженер-станкостроитель, крупный хозяйственный руководитель). Другие пылко возражают: «Зато была стабильность, да и развитие было: строились заводы, запускались ракеты, все были сыты». Кто-нибудь эрудированный добавит: «Был достигнут ядерный паритет с НАТО, а это, дорогие товарищи, не фунт изюма». «А СССР всё-таки развалился!» - задорно напоминают первые.
И самое интересное: те и другие совершенно правы. Вероятно, о любом очень большом и многосложном объекте можно сделать взаимно противоположные утверждения и оба оказываются верны. Что-то подобное по поводу физических объектов, кажется, говорил Нильс Бор; впрочем, я не уверена, что говорил это именно он, да это и не важно для нашей темы.
Брежневская эпоха была эпохой отдыха. Страна отдыхала: от войны, послевоенного восстановления, от дерготни хрущёвского правления. Теперь в центре жизни стояла семья, личная жизнь, дом. История волнообразна: эпохи бури и натиска сменяются эпохами дома и личной жизни. Вот на такую эпоху и пришлось правление Брежнева. Сам он идеально подходил к стилю эпохи; он и эпоха находились в своего рода резонансе. По-видимому, был он человеком добрым, не чуждым невинному гедонизму и приверженным, как теперь говорят, семейным ценностям. Как нормальный мужчина, любил автомобили, любил посидеть с друзьями и не любил философию. Он вполне в стиле эпохи «жил и жить давал другим»; начальники при нём сидели на своих местах долго и, сколь я понимаю, бестревожно. Разумеется, он ответственно относился к своей работе и руководить умел.
После войны его послали восстанавливать разрушенное до руин Запорожье. И он справился. Моя свекровь, жительница Запорожья, рассказывала: из эвакуации приехали на развалины, а через четыре года семья её отца, мастера на Запорожстали, получила благоустроенную квартиру – и это при том, что сначала восстанавливали промышленность, а уж во вторую очередь - жильё. Кстати, она очень уважала Л.И. и до конца своих дней никогда и никому не разрешала плохо или даже насмешливо говорить о нём.
Эпоха отдыха и личной жизни отразилась и в литературе. Знаменитые «Московские повести» Юрия Трифонова – об этом. Там какие-то сплошные мелочные семейные дрязги, знаменитый квартирный вопрос, покупки «кофточек», «чешской тахты»… Главное – это личное, бытовое, а работа, большая жизнь – это лишь фон для личной жизни, ну и зарабатывание средств для неё. В предыдущие десятилетия всё обстояло ровно наоборот: главное – работа, а лично-семейная жизнь – нечто второстепенное, фон, способ восстановления сил для главного. «Первым делом, первым делом – самолёты», «Прежде думай о Родине, а потом о себе» - всё это в брежневскую эпоху стало казаться либо устаревшим, либо изначально лживым. Любопытен с этой точки зрения до сих пор памятный фильм «Служебный роман», пришедшийся на разгар «Застоя». Героиня, сделавшая большую карьеру, оказывается, только и мечтает о личной жизни и семейном счастье и находит его в лице советского Акакия Акакиевича. Главное – личное! – учит фильм, ну а карьера, общественное – это второстепенное, это как получится.
Была в моде некая трагическая любовь, притом беспочвенно трагическая. Молодые люди, особенно девушки, трагической любовью развлекались в серости будней. В общем, «Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится… Юнкер Шмидт из пистолета хочет застрелиться».
Помню, моя однокурсница мне рассказывала свои романы, сплошь какие-то неудачные, трагические. При этом объективно никакого препятствия любить мирно и с комфортом у неё не было: могла выйти замуж за любого из своих кавалеров, могла – не выходить, а просто так дружить. Тогда я не понимала, в чём дело, но потом поняла: развлекается. И то сказать: в вузе ей было скучно, хобби тоже не было, а хотелось чего-то яркого, интересного. Общий стиль подобной трагической любви выражен в лирических песнях Муслима Магомаева. Вот этому подражали в своей собственной жизни.
Крен в сторону лично-бытовой жизни, понятно, привёл к тому, что сменился герой – и жизни, и литературы. Каждая эпоха ведь порождает свой образ и образец «доброго молодца». Это был авиатор 20-30-х годов, боец Великой Отечественной, интеллектуал-физик 50-60-х. Все они рвались в высь, устремлялись, достигали, страдали, иногда гибли. В 70-х явился новый герой. Помню, в «Юности» была опубликована повесть Сергея Есина «Р-78»; к сожалению, я не нашла в сети её текста. Есин не потрясающий писатель, но социологически он всегда очень точен. Герой смолоду решает не дёргаться, а просто стать удачливым таксистом. У него, сколь я помню через десятилетия, есть друг столь же удачливый официант в «Метрополе» или «Национале» - и этим ребятам очень хорошо. Они мирно живут в быту. И герой пьесы Владимира Арро «Смотрите, кто пришёл!», которую я в юности смотрела в каком-то московском театре, принял аналогичное решение и становится парикмахером.
Вполне понятно, что крен в сторону лично-семейной жизни привёл к самому пристальному интересу к «шмоткам» - в широком смысле слова. Потом, в то время многие получали новые квартиры, их надо было обставлять… А всего не хватало. Обои моющиеся, голубой (почему-то голубой!) чешский кафель, финский холодильник (я лично его даже не видала, только слышала от продвинутых подруг), естественно, ковёр – всё это было предметом дум и подлинным центром интереса. Всё это надо было доставать, и это доставание было своего рода спортом. Нет, не для всех это было захватывающе интересным, но для многих, очень многих…
Совершенно очевидно, что все интересные бытовые ништяки были иностранными, западными, ну, может, за каким-то пренебрежимо малым исключением, о котором я и вспомнить не могу. При этом западный ширпотреб был именно западным, очень хорошего качества – не китайско-вьетнамским. Минвнешторг закупал подлинно хорошие вещи. Казалось, что на Западе просто нет других. Уже в 90-х, начав регулярно бывать в Италии, я поначалу была удивлена, что там и дрянь умеют делать.
Что же произошло в брежневскую эпоху? Общий стиль жизни привёл просто к культу западного ширпотреба. А культ западного ширпотреба плавно и малозаметно привёл к культу Запада как такового. Ну, сами посудите: как могут быть не правы те, кто умеет делать такие сказочно прекрасные вещи? Значит, надо нам скорее к ним присоединиться, слиться с ними, тем более, что они, добрые, сами нас приглашают. Вот примерно так думал, вернее, чувствовал массовый человек уже «перестроечной» эпохи. Именно поэтому не было никаких возражений со стороны простых людей против тотальной сдачи всего и вся. Тем более, что им, простым, сумели подсунуть мысль, что во всём виноваты «партократы», не пускающие их в земной рай, где вволю дублёнок, плитки и виниловых обоев, и стоит лишь отодвинуть злых «партократов», как заживём по-западному.
Поэтому, когда говорят, что могильщики советского строя вызрели именно в эту благополучную эпоху – это чистая правда. И то, что это была эпоха стабильности, социальных гарантий и развития промышленности – тоже чистая правда. И то правда, что некоторые изделия тяжёлой промышленности экспортировались на Запад, особенно металлоёмкие. Даже в ФРГ экспортировались наши станки. Мой приятель по егорьевскому двору потом ездил туда в качестве наладчика осуществлять послепродажное обслуживание. Для экспорта старались сделать получше, бытовало такое выражение «в экспортном исполнении». А вот потребительские товары были недостаточны и по количеству, и по качеству. А людям хотелось потреблять, пожить не просто прилично, а модно, элегантно, как-то не попросту.
Мечтали пожить пошире и покомфортнее практически все. Но простые люди грезили об обоях в такой-то, строго определённый, цветочек, а люди, сидевшие повыше – мечтали жить как крупная буржуазия: с виллами, яхтами и прочим. В сущности, те и другие мечты – это очень мелкие мечты очень мелких людей. Но жизнь показывает, что таково – подавляющее большинство. Не будь этого большинства – история повернулась бы совсем иначе.
Единственным способом дать людям желанные для них «шмотки» было бы разрешение и развитие частной инициативы. Только частный предприниматель способен вникать во все эти бытовые мелочи. Госплану это не по силам. Замечательный публицист Иван Солоневич, наблюдая послереволюционную жизнь Москвы, написал книжку «Диктатура импотентов», где показал, как государственные конторы гигантскими усилиями пытаются наладить ту работу, с которой легко и незаметно до революции справлялся частник. Солоно потом пришлось Солоневичу: сидел он при всех режимах и во всех странах, включая гитлеровскую Германию, но многое он понял и подметил верно.
Мыслим и другой способ решения «шмоточного» вопроса: воспитать «нового человека», который живёт не потребительскими, а некими высшими ценностями и обои в цветочек ему искренне не интересны. Но воспитать в СССР не получилось. Человек остался всё тем же ветхим человеком. К сожалению, для последовательного социализма нужен новый, особый человек. А вот капитализму годится любой. Он капитализм удовольствие удовлетворяет истинные потребности этого ветхого человека, в том числе и самые глупые и нелепые потребности. Вернее так: он не делит потребности на умные и глупые, а с удовольствием удовлетворяет любые. Именно поэтому капитализм и оказался сильнее.
На этом можно было бы и закончить, но отмечу ещё вот что. Когда-то Василий Гроссман в повести «Всё течёт» высказал умную мысль: каждая эпоха имеет своих сыновей и своих пасынков. Кто-то совпадает со стилем эпохи, а кто-то нет. Совпадающий счастлив и успешен, а не совпадающий – увы. (Разумеется, степень совпадения может быть разной). Так вот в брежневскую эпоху, обывательски-бытовую по стилю, неудачниками часто становились люди НЕбытового типа. Часто не находили своего места люди активные, изобретательные, желающие что-то сделать, новаторы по природе. Эпоха их отвергала, среда выталкивала. «Тебе что – больше всех надо?», «Сиди уж, не твоё дело!», «Не нами заведено, не нам и менять» - вот что они встречали на каждом шагу. Помню когда-то предложение мелкого усовершенствования в Минвнешторге, которое предложила я на излёте брежневской эпохи, было встречено как попытка подорвать основы. Не случайно многие активные хозяйственники шли в теневую экономику. Не все! Но нигде и никогда что бы то ни было не делают ВСЕ.
А вот кто жил себе потихонечку-полегонечку, устраивался, обрастал связями – тот был понятен и эпохе созвучен. Потому что такая она была, эпоха. И спасибо ей, что была. Потому что это был кусок нашей – единственной - жизни.
