Сорок лет назад умер Брежнев. В детстве, отрочестве и юности для меня он был безальтернативным и необсуждаемым Правителем: при нём я училась в школе, потом в институте, при нём поступила на работу. Ощущался он чем-то таким, что было и пребудет вечно, хотя умом я, конечно, понимала, что люди смертны и вечного ничего не бывает. Но ощущение было именно такое. В самом-то раннем моём детстве правил Хрущёв, но тогда я политикой, понятно, не интересовалась. А когда заинтересовалась – тогда был Брежнев. Была, помню, властная троица: Брежнев-Косыгин-Подгорный. И она тоже, казалось, пребудет вечно. Это было что-то вроде климата: говорят, что со временем он меняется, но в течение жизни обычного человека – он остаётся неизменной данностью. Так и советское руководство.
Уважала ли я Брежнева? Трудно сказать. Как можно уважать, положим, климат, в котором живёшь? Есть, наверное, места и получше, но нам дан такой – чего тут рассуждать-то? Мне кажется, большинство народа именно так и думало, вернее, ощущало, потому что думать об этом вряд ли кто всерьёз думал. Что должна быть демократическая сменяемость власти – этим тоже никто из простых людей не заморачивался. Справляется человек – и ладно. А справляется или нет – это не нашего ума дело. Не требуется же, чтобы руководитель завода, школы, поликлиники, да хоть парикмахерской сменялся через определённое количество лет? А почему первое лицо государства должно непременно сменяться? Средние простые люди этим вопросом не заморачивались: они были погружены в свою житейскую повседневность.
Какова была эта повседневность при Брежневе? Сейчас установилась такая картина тогдашней жизни: легендарный дефицит, т.е. отсутствие в продаже каких-то желанных вещей, очереди, в магазинах ничего нет. Самые простые вещи надо было с ухищрениями доставать. Это верно и неверно одновременно. Жизнь была совсем не похожая на современную, и её нельзя мерить сегодняшней меркой. Попробую обрисовать её так, как запомнилось.
Жизнь была очень гарантированной. Упасть на социальное дно было невозможно. Помню, у нас в деревне, где я живала летом, был такой дядя Коля – выпивоха и забулдыга. Его изба почти развалилась от небрежения, жена от него куда-то съехала, жил он один. Так вот его каждую зиму клали в больницу – не лечить, а так, перекантоваться в холодное время, потому что топить ему всё равно было нечем. Не погибать же ему!
Уволить трудящегося с работы было трудно, почти невозможно, даже если он работал плохо, нарушал дисциплину. Полагалось проводить с ним воспитательную работу, коллектив брал его на поруки. Мой отец в бытность директором завода очень раздражался невозможностью уволить пьяницу и бракодела. Среди советских директоров циркулировала мечта: чтобы за воротами предприятия были желающие поступить работать. Чтоб была пусть ма-а-а-ленькая, но безработица. Тогда, считали коллеги моего отца, качество труда было бы гораздо лучше. А так – качество было не ахти. Нельзя сказать, чтобы руководство страны этого не осознавало. При Брежневе была даже т.н. «пятилетка качества». Помню лозунг «Пятилетке качества – рабочая гарантия». Потом этот лозунг был дополнен: «Рабочей гарантии – инженерная поддержка». Но качество труда было не ахти. Разумеется, на важных предприятиях, особенно ВПК, оно было повыше, а во многих местах – очень плохое. В сельском хозяйстве работали «плюс-минус лапоть».
Вообще, вся жизнь была ориентирована на то, чтобы все, подлинно все! имели некий гарантированный минимум скромных благ. И они его имели! У всех было какое-никакое жильё, дети все учились, у всех была работа и соответственно зарплата. Человек, который ни на что не претендует сверх минимума, мог жить неограниченно долго, не слишком затрудняясь. Не нужно было ничего выдумывать, изобретать всякие ухищрения, достаточно было закончить школу, потом какое-нибудь ПТУ или техникум, поступить на работу – и работать. На заводах всегда требовались рабочие.
В магазинах была какая-то еда, а уж на так называемых колхозных рынках, по более высоким ценам, было всё, чего не хватало в магазинах. Цены на еду были социально низкими и директивно удерживались годами. Например, государственная цена мяса была 2 рубля за кг. Но было мясо в магазинах только в Москве, ну ещё разве что в нескольких крупных городах. А провинция вся покупала мясо на рынке по более высокой цене. По какой – не знаю. В самом конце, перед обрушением советской жизни цена дошла до восьми рублей. Но это уже в конце, а раньше, конечно, значительно дешевле.
Одежда, обувь тоже была. Если не гоняться за модой – каждый мог одеться. Многие женщины шили сами, и очень удачно. А вот в магазинах модных вещей не было. Их надо было с ухищрениями доставать. Мне запомнился рассказ или очерк Леонида Жуховицкого, тогда популярного молодёжного автора, про то, как девушка с разными приключениями добывала себе модную дублёнку с вышитыми цветами по подолу. Много в те времена было таких девушек! Потому я и запомнила этот незатейливый рассказец.
Вообще, рыночная и плановая экономика по-разному откликаются на моду. При рыночной экономике, если что-то входит в моду, этим оказываются заваленными все прилавки. А при социалистической плановой экономике – это немедленно исчезает из продажи. Поэтому ощущение было такое, что ровно ничего нет. Помню, в фильме «Влюблён по собственному желанию» героиня смотрит одежду в магазине. А её наставница говорит: «Здесь ничего нет!». «Ничего нет» - значит, нет модного и престижного, а вообще-то одежда есть.
Вот такая была в те времена жизнь. Она была заточена на то, чтобы всем понемногу досталось скромных благ. И очень многие были довольны и жили себе поживали, ни на что особенное не претендуя и довольствуясь общепринятым. Зато люди имели массу времени для чтения, походов по родному краю, разного рода хобби. Были дома культуры с массой кружков для детей и взрослых, каждые выходные пригородные лесочки кишмя кишели лыжниками. Некоторые мои знакомые до сих пор со вздохом вспоминают те времена именно по причине свободы и непринуждённости той жизни. Не было массовой гонки за деньгами, престижем, не было страха потерять работу, не суметь выплачивать ипотеку… Люди непрерывно общались, дружили, ходили друг к другу в гости, проводили время весте, говорили о чём-то не обязательном, но интересном. Новую популярную книгу прочитывали буквально все, а какую-нибудь забористую статью в «Литературной газете» обсуждали во всех курилках страны.
Но если человек хотел чего-то выходящего за общепринятый ассортимент – ну, тут было непросто. Нужно было иметь связи, изловчиться, что-то комбинировать. Например, такой покупкой мечты для многих оказывалась мебельная стенка, и не абы какая, а модная. Помню, моя знакомая долго обретала стенку «Коперник». Я, помнится, была разочарована, когда увидела. По огромности суеты мне казалось, что это должно быть нечто сказочное, а увидела я просто стенку и стенку. Таким же предметом престижа был одно время ковёр. Просто ковёр, и всё тут. А ещё раньше – хрусталь. Его тоже надо было как-то доставать, просто в магазинах его было недостаточно. Сегодня все эти вазы продаются в неимоверных количествах у нас на блошином рынке. Видимо, вычищаются «бабушатники» брежневской эпохи, и немодный хрусталь тащат на рынок.
Вообще, погоня за престижными вещами, за модой в брежневские времена осуждалась. Это называлось мещанством и «вещизмом». В молодёжной газете «Комсомольская правда» постоянно публиковались статьи, критикующие «вещизм». Помню, на таких статьях специализировалась такая Елена Лосото. Представьте, сколько раз я должна была увидеть это имя, чтобы помнить через сорок лет!
Можно сказать, что лозунгом того времени было: «Не до жиру – быть бы живу». Никакой роскоши, но необходимое – всем. Совершенно очевидно, что жизнь, основанная на этом принципе, была серая, даже визуально серая. Было очень мало яркого, красивого, вкусного, впечатляющего. Жизнь была заточена не на это. Когда я вспоминаю то время, мне даже погода вспоминается какая-то серая.
Старшее поколение, знавшее голод, бомбёжки, смерти, в общем, было довольно. А чего ещё надо? Все сыты, одеты, дети учатся. На всякое недовольство старики говорили: «А ты вспомни, как в войну жили!». И скромные брежневские блага начинали казаться вполне достаточными. Но молодёжь, люди моего поколения, которые выросли в тепле и сытости – не могли этой самой сытости радоваться. Ну, сытость и сытость – эко дело! Хотелось красивого, яркого, терпкого, моднючего. Какие-нибудь там туфли на платформе или сапоги-чулки. Новое поколение захотело потреблять. Жить как в иностранных фильмах, как в рассказах тех, кто бывал за границей, в богатейших странах. Сегодня ярко-вкусное-моднючее – есть. Но есть и нищие, бездомные, не имеющие даже базовых благ. Всё как в «цивилизованных» странах.
Что можно было сделать? Надо было сделать то, что и было сделано, правда, с опозданием лет на 15-20 – в 1987 г., уже при Горбачёве. Я имею в виду дозволение частной хозяйственной инициативы. Весь опыт человечества говорит, что обеспечить население модными товарами может только частная инициатива. А ведь именно эта ярко-модная чепуха, вернее, её отсутствие, и загубила СССР. Но дозволяя частную инициативу, надо было крепко держать вожжи в руках и не допускать безответственной болтовни по имени «гласность». Можно ли было это сделать при Брежневе?
Думаю, нет. Это был бы колоссальный манёвр, требующий огромной смелости, кругозора, незашоренности сознания. Те старики, что были у власти в то время, к тому времени уже устали. Это были люди прошлой эпохи. А те, кто пришёл на следующем этапе – они просто всё сдали. Сдали за возможность иметь виллу на тёплом море и квартиру в Лондоне. А сформировались эти граждане ещё «при Брежневе». Вот об этом стоит хорошо подумать.
