Последней уходила Анна Федотовна. Почти всегда — последней. Приходила первой. Только свет начинает пробиваться через высокие окна, почти под потолком, слышен лязг ключа в замке, скрип. В растворе двери появляется Анна Федотовна. Кто-то сторонний и не различил бы её маленькую фигурку в утренней темени, а Мария видела. Сразу узнавала, замечала, в каком Анна настроении. Озабочена ли чем, умиротворена ли.
Вот Анна пошла в последний на сегодня обход. Сейчас подойдет к Марии, постоит около, поделится заботами, радостями. Она всё рассказывает, просит совета, помощи. Просьбами старается не утруждать. И знает: в чём Мария сама не может помочь, так попросит. Сына попросит.
Давно знают они друг друга. Обе меняются. Но едва ли Анна в своих заботах замечает, что и Мария изменилась с тех пор, когда они впервые увидели друг друга.
Помнит Мария тот момент. К ней подошла молодая женщина, глаза заплаканные. Цвет глаз у подошедшей редчайший: так выглядит изумруд в лучах света. И такими становятся глаза у Анны, когда наворачиваются на них слёзы. Обычно серо-зелёные, омываемые слезами, они становятся ярко-изумрудными.
Подошедшая женщина, стесняясь, не зная толком, как начать разговор, стала делиться: заболел сын-подросток. Врачи помочь не могут. Знающие люди посоветовали к тебе обратиться. Спаси сына, помоги, чем можешь. Тогда и назвалась: Анна.
И на другой день пришла. И на следующий. Пока сын в реанимации лежал, как только из больницы вырывалась, к Марии приходила. Та помогла. Своего сына умолила: помоги, спаси сына Анны.
— Отец в болезни сына виноват — грехов много, — ответил тот.
— Отца накажи. Но не ребёнком, — просила Мария.
Пока Анна разрывалась между больным сыном, матерью-старушкой и работой, посещением Марии, приходить к которой стало для неё необходимостью, муж ещё грехов накопил — к другой ушел. А сын полностью исцелился. Счастье-то какое!
И стала Анна всё чаще к Марии заходить. То одна, то с сыном, то больную маму приведёт. Всё тайное и явное о своей знакомке знала Мария, всем делилась та, ничего не утаивала. И таить-то было особенно нечего. Да и от кого? Поначалу, да, какие-то мелочи, хитрости, неискренность в чём-то и были. А потом всё это, как мишура, осыпалось с Анны, и стала она чистой и цельной.
Выйдя на пенсию, она пришла сюда. И вот уже 10 лет и верой, и правдой, и с чистыми помыслами.
Подошла, постояла, поцеловала Марию. Задула последние свечки возле Казанской — Марии. Медленно удалялась в полумраке храма, освещаемого лампочкой возле выхода. Вот погашена и она. Дверь закрывается. Слышится лязг ключа в висячем замке.
В храме воцаряется тишина.
Мария любила эти часы. Она перебирала в памяти сегодняшних посетителей, их просьбы к ней. Заступнице. "Богородице дево, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобой! Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего, ибо родила Христа — спаса душам нашим во избавление". Чаще всего слышала она эти слова, обращаемые к ней. Она помнила, когда услышала их в первый раз и поняла, что носит под сердцем сына. И как обрадовалась. "Благодатная". Потом стали эти слова молитвой. Её молили. Каждый о своём.
Сына она и стала просить за сегодняшних прихожан. Особенно за старушку, убивавшуюся по сыну, который лежал с проломленной головой в больнице. Грабители напали, изувечили. Был кормильцем и защитником. Если и жив останется, то уже больная мать должна будет ходить за ним, кормить, но мать умоляла: "Смилуйся. Оставь мне сына! Коли грехи мои так велики, что исцеления не пошлёшь, то болящего оставь. Живым!" Мария подумала, что и её сын вот так, от людских грехов, мучения принял. И сын этой старушки, рабы божией Ульяны, страдает грехами грабителей, нарушивших заповеди "не укради, не убий". Если бы те не нарушали, то и сын Ульяны был бы жив да здоров.
Приходила к "Казанской" девочка-студентка. В пошлом году она первый раз была, когда вступительные экзамены сдавала. В медицинский. И так искренне, пусть и неумело, молила! Мария видела, что девочка хочет получить эту профессию, чтобы помогать больным, страдающим, исцелять. В прошлый раз, пока та стояла и молила, Мария надоумила её к Пантелеймону-целителю пойти. Девочка пошла. Поставила и ему свечку. А сейчас вот пришла просить за сдачу сессии. Живёт с матерью, небогато, обязательно нужна стипендия.
Девочка стояла, сложив руки на груди, обратив глаза к образу. Уже и не одну молитву выучила, читала её, Мария любовалась её нежным лицом. Тени под глазами от переутомления — сидит, зубрит. Она сдаст. Радовалась, что люди приходят к Сыну. Пусть сначала через свою слабость, с просьбой, как когда- то Анна — ныне староста храма.
Огромную свечу поставил проситель о деньгах. "Пусть мой бизнес развивается успешно". Пауза. "Пусть конкуренты передохнут". Именно так и "молил". Не молил, а заказ делал. "Заказывал" конкурентов. Мария видела, что прихожанин даже не понял, что здесь — не офис, и что она — не его секретарь, записывающая за шефом пожелания и спешащая их исполнить. У этого бизнесмена в небольшом городочке жила мать, к которой он не приезжал уже несколько лет. До сих пор работает медсестрой в больнице, хотя давно уже на пенсии. Сын лишь раз в году посылает перевод на пару тысяч рублей, исполняясь при этом гордостью за благотворительность. А любовнице ежемесячно — тысячи долларов.
И Мария знает, почему: мать так старалась из своей небольшой зарплаты баловать сына, всем жертвовала ради него, и вырос эгоистом. Благими намерениями.
…Сквозь высокие окна стал пробиваться свет. Забегали мыши. Проснулся кот, спрыгнул с конторки, на которой всегда спал на чистых листах "О здравии". Этот почти неслышный стук спрыгнувшего кота и заставил мышей броситься наутек. Кот потянулся, сощурившись. Потом резко прыгнул — одну мышь поймал и, оглянувшись, убедившись, что никто не помешает трапезе, тут же стал лакомиться добычей. Всякая тварь да исполни своё предназначение.
Начался новый день. Изо дня в день, из года в год, из века в век к Марии идут люди. Богородице, дево, радуйся!
