Культура, как и жизнь, развивается нелинейно. В этих областях всецело действуют принципы "неправильной" геометрии Лобачевского, согласно которым параллельные прямые порой пересекаются, а периферия нередко совпадает с центром.
Книга "Невиданная быль" — это пять небольших рассказов, окаймлённых пятью циклами стихов. Вот она, передо мной — в жестком тугом переплете, тяжелая, красная, как третье советское издание "Капитала" Маркса.
Она лежит на столике, в гостиной загородного дома в Переделкино. В углу обшитой деревом комнаты неслышно и сбивчиво идут полувековые настенные часы, периодически разрывая тишину растянутым медным боем. Старый дом живет и другими звуками: непонятными тяжкими вдохами отопительной системы, тихими какими-то постукиваниями и поскрипываниями. Рыжий кот, с пронзительно-потусторонним взглядом марсианских глаз, неосязаемо двигается по запутанной местности, то появлялся, то исчезает в разных углах и закоулках померкшей комнаты. За окном падает снег, а здесь, в вольтеровском кресле, задумчивый и молчаливый пребывает хозяин кота — русский писатель и философ Юрий Витальевич Мамлеев. Отрешённо смотрит он сквозь зеленые круглые очки на белизну двигающихся стеклянных миров. Вглядывается внутренним взором в невидимую, невиданную даль.
Структурно книга эта — сборник стихов и прозы. Поэзия каждого раздела есть смысловое и эстетическое продолжение предваряющего её короткого рассказа и написана всякий раз от лица литературного героя. Это делает стихи настолько различными, насколько отличаются друг от друга персонажи мамлеевской прозы. Циклы "Стихи нездешних тварей", "Утопи мою голову", "Человек с лошадиным бегом" и, конечно же, строки о России вечной — составляют основу этого сборника. Рассказы, как и стихи, написаны в различные периоды жизни автора. Одним уже почти полвека, и они принадлежат к эпохе "Южинского братства", другие сочинены относительно недавно, на рубеже второго и третьего тысячелетий, а некоторые — те, что принадлежат к циклу о России, — совсем-совсем новые. По словам Мамлеева, в сборник вошли стихи, написанные несколько месяцев назад.
"Невиданная быль" — уникальная книга. Она являет собой удивительный опыт перевоплощения. Сливаясь со своими персонажами, автор обретает абсолютную творческую свободу, граничащую с дерзостью. И потому стихи разных разделов читаются так, будто написаны не только различными персонажами, но и вообще разными людьми. Или — точнее-разными существами.
Калейдоскоп настроений, ощущений мира, попыткой познания — и в каждом разделе вертикальный конвейер сознаний и душ. Здесь можно встретить всех: пустотных антисущностей, зловещих демонов, метафизических искателей, и Россию в двух её ипостасях — подземной и небесной.
В процессе чтения ярчайшей отличительной чертой этих стихотворений становится их радикализм. Налицо пронзительная попытка перейти грань. Перепрыгнуть в пугающую непостижимость. Войти в какое-то невиданное единство.
Так, пританцовывая и насвистывая, двигаются в диком ритме стихи. Листаются страницы. Кто-то сравнил эту книгу с шифровальным кодом. Мол, она есть ключ ко всей мамлеевской прозе — ранней и поздней.
Вышедшая в свет книга хранит блестящий краешек этого космоса, чуть сдерживая в себе неудержимость населяющих его существ. Порой эти энергии вырываются наружу, нагло воздействуя уже на наш привычный мир.
Книга, странная, сложная и лёгкая одновременно. Книга-эксперимент. Зашитая в приятную на ощупь пурпурную обложку и изданная скромным тиражом (в тысячу и один экземпляр!), эта книга-младенец только начинает свою жизнь. Закрученная в хаотическом вихре истории, следуя великой предопределённости, дорога её будет растекаться неведомыми тропами, преобразуя сознание новых, ещё неродившихся поколений.
Анна СКОК
* * *
В глубинах России Вечной
Царит неведомый Царь,
Он правит Россией нездешней,
И слово его — как Дар.
Дела Царя запредельны,
Не властно время над ним,
И образ падшей Вселенной
Для него — словно лёгкий дым.
Но Царь иногда посещает
Россию на этой земле,
И слёзы, как звёзды, мерцают
В его неземной глубине.
Россия, объятая мраком
Таинственной жизни земной,
Её непонятным закатом,
Стоит, как вопрос роковой.
Но тайны бессмертья и ада
Раскроются русской душой,
И дьявола жуткое стадо
Найдёт себе вечный покой.
* * *
Бесконечна ты, Русь, бесконечна!
Волны ада не тронут тебя.
В глубине нам неведомой вечности
Ты живёшь, своё сердце храня.
И вдруг пала, как птица ранимая,
В этот мир отрешенно-земной.
Но душа твоя, тайной палимая,
Ежечасно стоит предо мной.
* * *
Предсмертный рёв гиппопотама
Мне душу ранит по ночам,
Моя душа пришла из рая —
И вот те на: гиппопотам?
* * *
Следы Вселенной тихо тают,
И люди превратились в мух.
Они танцуют и летают,
А Мира нет — остался только Звук.
* * *
Золотится арбуз.
Я не съем его сразу средь тьмы.
Миллионы миров
Появились у смерти в глазницах.
Впопыхах показался
Нездешний пирог,
Что сжирают у девушек в теле
Поганые крысы.
Замутился мой мозг
И оса переплавилась в кошку.
Десять крыс на слонах
Переходят в распятый мой мозг.
Здравствуй, девушка с крысой
На светлой короне,
Нам теперь пировать
Над изъеденным трупом слона.
Поцелуй мои губы.
И кошки застыли.
Вот теперь появляется
Гибель на кончике сна.
Я вдавил тебя в смерть
Поцелуем невиданной птицы,
Что застыла у Бога
На странно-далёких мирах.
* * *
Очень много чертей на свете!
Их не счесть, не понять никогда,
Лишь одно я могу посоветовать:
Целоваться с ними нельзя.
Не познаешь, кого ты целуешь —
Существо или подсущество,
Не разнюхаешь и не учуешь,
Что творится в глубинах его.
Ты таинственно будешь обманут,
Завлекут поцелуями в ад,
И тебя неизбежно затянут
В этот самый чертовский расклад.
* * *
Ты сегодня в тюрьме.
Ожидаешь расстрела.
Сам не знаешь, за что и кого убивал.
На тебя я порой из иного пространства смотрела…
Обниму тебя, нежный, забудь мой тревожный оскал!
Здесь так мрачно!
И крысы по норам смирились,
Непонятны им тяжкие судьбы людей,
Только та, что в углу, та в тебя, несомненно влюбилась,
Видишь — смотрит, застыла, и чую я запах слюней.
Но мы всё же одни.
Нашепчу тебе тайны про смерть и безумье,
Про осадок души, про таинственный шар
И про воздух в аду… Милый, нежный, не плачь.
Всё идёт как во сне у колдуньи,
Всё проходит, и жизнь, и кошмар…
Почему ты в бреду?..
…Завтра пуля, рассвет. И Луна канет в тихую бездну,
Ты умрёшь, поцелуешь, как призрак, убитых тобой.
Жизнь — игра. И не стоит ни стона, ни бреда, наверно.
Ты её проиграл… Я любуюсь тобой и Луной.
* * *
Я не ангел в сиянии славы,
А заброшенный в дебри медведь.
Снятся в сумерках волк и облава,
Но не властна пока ещё смерть.
Может быть, через бездны скитаний
Обрету во Вселенной покой,
И глаза чудодейственных тварей
Будут тихо сиять надо мной.
* * *
Запредельное дышит в бессмысленном проклятом мире,
Но люблю я его, и не проклят он вовсе, а свят.
Только я весь больной, полужив, истерично-игривый,
Понесу на коленях к себе мой таинственный клад,
Заживу, растоплю поутру бесконечно широкую печку,
Закричу на весь лес, что в снегу и безумье стоит,
И открою свой глаз на кошмарно-бессмертную Вечность.
Запредельное входит в меня, и мой разум молчит.
* * *
Распластались безумные очи
Тихих призраков, тонущих в мгле.
Полумраком бредёт одиночество
И фантомы рыгают во сне.
Тайный ужас погибшего мира
Выступает на камнях веков.
Полумёртвые лярвы застыли,
Ожидая триумф катастроф.
Воет страхами глубь океанов
И глаза небоскрёбов видны,
Не поможет им злоба обманов,
Шелест денег, печать Сатаны.
Одержимые твари из ложа
Видят мрак преступлений своих.
На экранах захрюкали рожи
Отравителей душ и шутих.
Всё глубиннее холод возмездья,
Кровью бредит убийцы рука,
И наточено острое лезвие,
И сверкают глаза паука.
* * *
Хиросимские знаки всё ближе,
Но страшнее их магия зла,
Примиряющий хохот гориллы,
Лабиринт порождённого сна.
Точно в русской укромной избушке
Знает девушка, в тайне, без слов,
Что конец сего мира — не ужас,
А спасенье от страшных оков!
* * *
И опять этот мир, так похожий на тот, где я плакал,
Целовал с исступленьем цветочки и видел кошмарных существ.
Раздавая поклоны, улыбки и сны, ждал я верного знака,
Чтоб уйти навсегда из таких вот причудливых мест!
И опять! Для того ль я был там, где никто из живых не бывает,
Где пространство и время, как тряпки ненужные, светятся мглой,
Где хранит наш Господь всё, что боги и духи не знают,
Где из дальних пределов веет страхом и тайной Иной.
Ну и пусть! Значит, что-то не ладно со мною.
Закружил меня ветер, что воет из бездны Иной.
Значит, снова идти мне унылой тропою земною
И кормить своей плотью некормленых призраков рой.
* * *
Я хочу жить и жить в бесконечном раздолье тумана,
Целовать изощрённое чёрное жало змеи.
У меня нет сестёр, никого, лишь одни ураганы.
Я родился в бредовых сплетениях лунной зимы.
Почему я застыл в искажённой от счастья улыбке?!
И пугаются звёзды моих выпадающих глаз…
Раскрываются пыльные старые свитки,
Где написаны древние тайны о нас.
Ну и что? Средь раздолья миров бесконечных
Буду падать, стонать и по-прежнему жить.
Но из синей, глубокой, покинутой Вечности
Кто-то тихо идёт, видно, хочет завыть.
Пожелай мне, исчадие Чёрного Света,
Проходить без тревоги твоих полуснов города.
Я хочу жить и жить на забытой богами планете,
Чтобы видеть чудовищ, отброшенных в мрак навсегда.
