Приезжий
День и ночь, призывая желанный рассвет,
Он слонялся по городу тысячу лет.
А с бессонницей рядом цвело колдовство -
Не менялось вокруг никогда ничего.
Те же символы тягостно прожитых лет:
Темнота и наощупь в темноте силуэт.
Словно глубоководный бессолнечный лес
Наполняли неясные знаки чудес.
Иногда окончания чутких перстов
Аромат уловляли нераскрытых цветов.
Иногда озарялась изнутри голова
Поцелуем неведомого существа.
Одиноких экскурсий тоскливый маршрут
Прерывало свидание на пару минут.
Но однажды он дверь в темноте перепутал
И вошел в старый дом, где его сон окутал.
Неизвестное время провел он во сне
И очнулся от бликов на голой стене.
Тени вышли из тени и пали на пол.
Он потрогал колени и к окну подошел.
За окном вместо солнца плясали огни –
Выгорали деревьев порубленных пни.
И припомнив во сне сотворенное зло,
Тяжко вымолвил он: рассвело.
Московский гамбит
Жизнь водою из крана текла
на венгерскую мертвую куру
и под видом красного осла
вожаку мерещился меркурий
постоянно всюду и везде
на балконе в бане и на суше
острыми углами на звезде
шевелили розовые уши
новое знакомство - де монбар
в полотняной феске из белуджи
в сандунах пожалуй лучше пар
но зато бассейн у вас поглубже
а вода впадает в никуда
курица готова для готовки
шлют гонцов другие города
выпито четыре поллитровки
дребезжит фамильное трюмо
в ритме первомайской канонады
каждая просунута в ярмо
головы гостей олимпиады
заезжает в комнату вожак
под абракадабру tutti frutti
а под ним малиновый ишак
серебрится в испареньях ртути.
В августе восьмидесятого
В августе восьмидесятого
были редкостью
сзади и спереди косы
нафталином казалися песни
с припевом йе-йе
кто-то думал что шутит
к тебе обращаясь
портвейнгеноссе
кто-то думал что шутит
когда говорил шнапсонье
по платформе стройдвор
на платформах ходил паниковский
балаганов иврит изучал взаперти
персонажем гомера казался
казненный пеньковский
а буковскому не было
тридцати
дочь профессора
в шлепанцах шлялась кустами
каламбур про пивбарышню тупо твердя
по субботам раскольников скупо менялся пластами
остальную неделю на ватмане что-то чертя
вопрошал бенцианов с кассеты
отчего же мы сами
возвратился из армии хмурый тапир
кое-как приодеты
казались уже мертвецами
обитатели внешне вполне ординарных квартир
кто-то быстро нашлепал портретов
марины с володей
их дарили в обмен на интим
их пытались продать
ныла бледная леди сонетов
они же покойники вроде
и ведут провода непонятно куда
и текла питьевая из кранов вода.
To ostatnia niedziela
Неужели действительно всё
будто стены ушли ну а гости остались
не решаясь себя оторвать от земли
говорю старомодное alles
жизнь теплится сказано Блоком
её запыли
вероятно и впрямь это всё
в постановке актера
принявшего вид петушка
спотыкаясь лисица несет
и колышется штора
выполняя каприз ветерка
выполняли и мы
директивы решенья капризы
нормативы сдавали
и брали ту мач на себя
почему это я
как Есенин смотрю на карнизы
пионерский кумач
на седом кадыке
теребя
ожидается дождь
по-весеннему тянутся ветви
репетируя шелест
пока не надетой листвы
если ты вдруг уйдешь
говорит Карел Готт у соседей
мы тебя одобряем кивком головы
до семнадцати лет
как хотел посетить Ливерпуль я
чтоб увидеть воочию
как там у них
а теперь мой портрет
будто шарж
из "Тринадцати стульев"
если кто и узнает
то разве что в плане
уж нету иных
помню как соблазнял
в "Юном технике"
картинг
одновременно
четко сигналя
он не для тебя
и похожий на тренера
старообразный
Джордж Мартин
с фотокарточки
зорко смотрел на ребят.
Смерть
В этом мире
дешевеющих сокровищ
вожделеющих чудовищ
я рад что есть ты
в суете
уморительной диаспор
в пустоте
упоительной фиаско
поперек фотокарточек
на паспорт
ставишь кресты
словно детям
прививая оспу
ты поешь
пришивая звезды
на рукава
и сверкая желтыми зубами
шепелявят нищие губами
вспомнив слова
ну а те которые на даче
смотрят "ключ без права передачи"
сузив глаза
широко раскроют оба глаза
перепутав поздно и не сразу
я только за
козодои угнетенных наций
как герои мультипликаций
забубнят
о потере о кончине об утрате
офицере и мужчине в стаде
оленят
кто-то смолкнет ну а кто-то вскрикнет
как обычно когда настигнет
эта весть
в тесноте ненадежных лифтов
в пестроте всевозможных шрифтов
я рад что ты есть.
***
Сосед копался в старом москвиче
как будто зомби-пожиратель плоти
как гробовщик в испанском "Палаче"
как гинеколог в грязном анекдоте
на островке изученного сна
в покойницкой повторного сеанса
исправно появляется она
египетской богиней постоянства
сосед - мундштук спецовка и берет
во чреве не кита автомобиля
безлюдный двор просушен и прогрет
ко мне бежит собака баскервиля
на улицу выходит чей-то сын
освистывая бегство электрички
москвич соседи призраки и псы
пытаюсь вспомнить подлинную кличку
расположенье окон не оно
деревья тоже кажутся другими
грохочут кости в адском домино
пытаюсь вспомнить подлинное имя
пусть возится со старым москвичом
прокручивая жесты и движения
орудуя отверткой и ключом
покуда не наступит пробуждение.
***
Письмо получив из житомира
житомира округ колумбия
турист не выходит из номера
причина боязнь полнолуния
в бердичеве штат калифорния
у дочери та же проблема
её запирает в уборную
родитель с лицом полифема
в лас-вегасе штат карачарово
недавно ловили ликантропа
чей подвиг школяр из очакова
мечтает исполнить за партою
и там где казалось все тихо
ефим атакуют зиновия
совсем не похожий на психа
на гостя из школы злословия
объяты балканским недугом
кварталы районы поселки
священники ходят по кругу
отцы расчехляют двустволки
плашмя ударяя по роже
пытают детей подноготно
среди малолеток похоже
ликантропом сделаться модно
трещит от кровавых гастролей
глубинка богатая нефтью
выходит на сцену блондинка
покрыта собачьею шерстью
луна - командир превращений
диктует министрам законы
финансов путей сообщений
страны от врага обороны
и верные желтому фюреру
досрочно сдают пятилетки
зияют в ночи амбразурою
пустые распахнуты клетки
и вот уже сказочным волком
прогресса и совести мимо
напружив мохнатую холку
зиновий уносит ефима
без разницы белые черные
следы обнаружат на клумбе
в житомире - штат калифорния
бердичеве - округ колумбия.
Осветитель
Спустилась ночь на мир немой
Пустующих квартир.
Покорно жителей конвой
Под землю проводил.
Она была видна и днем.
Да кто за ней следил?
Здесь всех Минздрав давным-давно
Прививкой ослепил.
Она маячила и днем…
Кто б любовался ей?
Ведь свет дневной, когда гнием,
Бессмысленней, больней!
Она не вышла, а всплыла
В зеркальном потолке…
Не отражаются тела
Небесные в реке,
Чье русло сухо и пыльно,
Безлюдны берега.
Песок на пляже, как пшено,
Не склеван – ни фига.
Но ветви дерева торчат
Полночной черноты.
И будто птенчики пищат
В скворешнях пустоты.
Подслушать моды павшей писк
В динамиках могил?
Филофонист идет на риск
Одеться в зыбкий ил.
Струится бледный холодок
Ликером «из горла»
В дощатый птичий теремок
Сквозь темный люк дупла.
Она – Геката и парторг
Темнотных маникюрш
Солярий обращает в морг
Для неусопших душ.
И вновь дарует злобный блеск
Глазам слепых собак,
Чьи языки на ноготки
Наносят лунный лак…
Судить о записях Отцов
По танцу мертвецов?
Вы их рискуете сплясать
Таки в конце концов.
Увидеть детское кино?
Как в позабытом сне –
Там очень тесно и темно,
Но – никого там нет.
Лишь снизу памятник рулит
Луны бесшумный ход.
Но поцелуев не сулит
Его меловый рот
Последний гипсовый сынок
В семействе неживом
Застыл свинцов и одинок
На камне постовом.
Карлица
Высвечивали фонари
Укусы гусениц фигурно,
И голос дымчатый Negri,
Как саван пасмурной зари,
Влачил мотив Tango Notturno.
Свет лампионов изнутри
Сквозит в оглоданную зелень,
Словно в ажурном lingerie
Загар доверчивой мамзели.
Прессуют гравий башмаки.
Несут продолговатый свиток.
О, как похожи на плевки
Тела раздавленных улиток.
Свиданий ищут слизняки,
Кому мила ночная сырость.
Микроскопичны черепки
Ракушек, купленных на вырост.
Дробинки паюсной икры
На скатерти. Завернут трупик.
Зовут поющую Negri
По-настоящему – Халупек.
Оскал колодца маслянист.
Короткий всплеск. Прощай, уродец.
Успел нырнуть зубчатый лист,
Покуда был открыт колодец.
Сорвался с ветки зеленой
Туда, куда метнули свиток,
Предпочитая мир иной
Сеансу гусеничных пыток.
Восставив над «миквОю» гнет,
Могильщики ушли из сада.
Нескоро осень громыхнет
Над нею скорбным листопадом.
***
О чем он мог рассказывать психьятру
в том рогоносном семьдесят восьмом
про норочку каракуль и ондатру
которыми пропах весь отчий дом
а сын томился в дурке для детишек
не ведая про этот гардероб
про то что вместо добрых детских книжек
он будет с папой слушать группу гроб
выслушивая байки про полпреда
на папу и на маму не похож
ту у которой предки из толедо
а прадед был венецианский дож
порой выходят боком эти байки
как старые актеры на поклон
и падают раскрашенные лайки
гвоздиками грядущих похорон.
Тесные врата
Тяжко тянется мрачный февраль.
Непогоды кривая усмешка.
Возникает Жерар Де Нерваль
У крыльца окаянной ночлежки.
Эту дверь разглядеть нам дано,
Словно тень на пороге исхода,
Лишь когда максимально темно,
В феврале високосного года.
Из-под траурно смятых портьер,
С тонкой рюмкою злого абсента
Появляется хмурый Бодлер
С утомленным лицом декадента.
Будто кукла-уродец с колен,
С кашлем в горле умышленно гулким,
Восстает и отечный Верлен
Ради сентиментальной прогулки.
Между самых дешевых гробов,
Где покоится прах безымянных,
Проползает Артюро Рембо
Для каникул в аду долгожданных.
Будто демон из детского сна,
В свой сценический саван одетый,
Важно шествует Роллина,
Как безумия дух, им воспетый.
Мокрым снегом покрыта земля.
Но следов на снегу нигде нету.
Город Данвич. Конец февраля.
Это шествие мертвых поэтов.
двойной клик - редактировать изображение
