Первая картина — Ларионова. Муж Гончаровой Ларионов представляет нам её портрет. Интимный взгляд, знание изнутри.
Кто, как не он, откроет секрет, кто же такая Наталья Гончарова? На картине — "маска", взгляд, обращенный в себя, и это настраивает на магию (искусства). Мы пришли втроём, мои друзья — философы. Красавица и умница Ростова и строгий русский Гиренок. Странное, пока еще не озвученное впечатление, что портрет все же "слегка под Модильяни". Переходим к Гончаровой, движемся, молчим. И вдруг возникает игра. "Синьяк", — говорит Наташа Ростова, бросая взгляд на полотно "Панино близ Вязьмы". "Гоген", — отзывается Фёдор Иванович Гиренок, присматриваясь к "Стрижке овец". "Дали", — улыбается кто-то, включаясь в нашу игру и кивая на "Купальщицу с собакой". И вот уже напрашиваются приговоры — "живопись без свойств". Но — повременим и разберёмся.
Здесь — на выставке — и в самом деле хочется сыграть в викторину. Отгадать "Пикассо" в "Купальщицах" или "Матисса" в "Женщине с подсолнухом". За эту "вторичность" Гончарову, наверное, легче поругать, чем похвалить. Однако виртуозность, с какой она жонглирует и играет всеми этими постимпрессионизмами, кубизмами, футуризмами, абстракционизмами…
Кажется, ей действительно нет разницы — написать утром что-нибудь символическое ("Старец с семью звездами"), а вечером эротическое, под раннего Пикассо ("Женщина в красной шляпке"). Вероятно, Наталья Гончарова неслучайная современница Джойса. Сгущая краски, можно было бы сказать: она и в самом деле с легкостью крупье достает из рукава своей "волшебной" блузы симулякры почти всех художественных течений начала ХХ века. Оговоримся: симулякры, конечно же, наипервейшей свежести. Но ведь Гончарова — не эпигон, не имитатор; язык не повернется так её назвать. Трудно быть первооткрывателем, трудно быть новатором. И Наталья Гончарова — не первооткрыватель. И, в отличие, скажем, от Бориса Григорьева, даже не новатор. Так кто же тогда она? Авангардист, как написано в буклете? Наш ответ — постмодернист. Наталья Гончарова — первый русский постмодернист. И совсем не в смысле ругательства. Художник с безупречным вкусом, тонко чувствующий цвет, тончайший мастер линии и композиции, Наталья Гончарова — как написано на сайте Третьяковской галереи — "самая знаменитая русская художница, одна из наиболее ярких фигур в искусстве ХХ века".
И всё-таки — ризома. Горизонтальность — в отличие от декларируемой почвенности, архаики скифских каменных баб и русской деревянной игрушки (с последними Гончарова связывала происхождение "своего" кубизма). Перемещение из стиля в стиль, вместо развития (как Пикассо, скажем, продолжает Сезанна). Наверное, нужны Гваттари и Делез со своим шизоанализом, чтобы вывести на чистую воду скрытую трансгрессию в этих невероятных скачках от стиля к стилю, наверное, нужно призвать Бодрийяра, чтобы объяснить эту бесстрастную комбинаторику художественных манер, подстановку вся и всего, эту переливчатость форм, так странно — позволим себе все же съязвить — напоминающую бесформенность капитала, ведь недаром же Гончарова самая "продающаяся" художница, и не случайно, что именно ее чаще всего подделывают.
Концепт русскости, заявленный организаторами выставки, наверное, следует искать в чем-то другом. И даже не в религиозном лубке (за который, кстати, картины Гончаровой изымались цензурой с выставок). В чем же? В нашей хорошо известной "всемирной отзывчивости", проявляющаяся здесь как полистилистика (что уж, наверное, получше, чем соцреализм)? Если всмотреться глубже, то, стоит заметить, что, помимо "овладевания" чужими стилями, Гончарова прежде всего пытается открыть некое свое внутреннее художественное пространство, где это становится возможным, подчас даже "одномоментно", а вот это уже близко и к русскому концепту. Интерес к пустоте у Гончаровой проявляется как в период ее увлечения абстракционизмом и беспредметной живописью (одна из картин так и называется "Пустота", стоит назвать также и "Композицию с черными пятнами"), так и в последний, "космический" период конца 50-х (серия "Пространство"). Но, кажется, что буквальное понимание темы ее же (тему) и "убивает" — картины "космического" периода самые невыразительные на выставке. А хотя здесь бы могла возникнуть и "метафизика пятна", переход из тона в тон, русский космический колорит… Но побеждает другой концепт, европейский — линия, контур. В цикле "Испанки" Гончарова достигает пика его выразительности, и здесь уже трудно навскидку назвать "оригинал", хотя и так же трудно начать разговор об оригинальности. И опять же — Гончарова решает этот цикл в разных манерах от "неоклассики" до ар нуво… Безусловно, линия, контур, композиции — сильные стороны Гончаровой. Но что бы это значило — русская линия? Орнаментальность, карта, пограничье? Кажется, что и здесь Гончарова остается "на пороге". И если и развивается, то — в декоративность (недаром же так много в ее творчестве значат и театр, и мода).
Быть может, она слишком хотела быть авангардисткой? Быть может, слишком чутко реагировала на настоящее? Ведь стоило появиться чему-то новому, как она уже тут как тут. Футуризм — пожалуйста, беспредметная живопись — нет проблем! Иногда ее даже хочется назвать "художником внутри художников". Хотя она и подчас по-своему сопротивлялась. Вот, например, лучизм. Стиль, изобретенный Ларионовым. И Гончарова, проявляя метод, пишет, к примеру, "Море". И в то же время в портрете Ларионова (1913) (заявленном в искусствоведческом сопровождении как этот самый, что ни на есть, лучизм) не оставляет от этого самого лучизма просто ничего. Странная картина. Никакого фаллицизма, наоборот: Гончарова смазывает и расширяет "пятном", во весь холст, мужское ларионовское лицо, и здесь оно скорее какое-то "гинекократически" разъятое, с едва обозначенным носом и с — в единичности — маленьким глазком. Зато вот в центре развёрстый рот…
Постмодернистская трансгрессия? Здесь хочется упомянуть и серию с её любимыми цветами (раз уж мы осмелились пуститься в столь рискованные теоретические спекуляции), где в лоне широких лепестков покоится фаллическая триада пестиков ("Ваза с магнолиями", конец 20-х). Но — оставим домыслы. (А хотя, как, собственно, без них, в наш-то век психоанализа?) И все же вернемся от бессознательного к сознательному. Мы забыли "проговорить" лубок. Известно ведь, что Гончарова одна из первых разрабатывала этот "жанр". Может быть, в этом ее оригинальность, русскость? Думается все же, что нет. Опять всего лишь русский аналог примитива, и заявлен только декларативно. Интереснее, пожалуй, ее "мелкоформатные" (гуашь, бумага) религиозные композиции. И именно здесь нас посещает странная мысль: а что если бы со своими техническими и творческими возможностями, со своими способностями и чутьем врастать в любой стиль Гончарова двинулась по времени назад? Да — со всем ее багажом ХХ века, с её-то чувством композиции — назад к Феофану Греку и Рублеву, назад к Рафаэлю? Если бы она понимала авангард как археоавангард (термин Гиренка), как его понимал Хлебников (а ведь она иллюстрировала его тексты). Может быть, тогда метафизика линии и пустоты, и метафизический русский колорит смогли бы реализоваться в каком-нибудь действительно гениальном полотне. Быть может, под названием "Богоявление"?
