Борьба с русской культурой — фронт, за которым активно следила российская официальная пропаганда. Это удобно и легко: можно выцепить пару случаев локальной шизофрении вроде истерики мелкой номенклатурщицы где-нибудь в условном графстве Суррей по поводу наличия в библиотеке книг Толстого и раздуть это до масштабов всеобщего тренда. Тем не менее, постоянные разговоры о том, как по всему миру пытаются "отменить русскую культуру", размывают суть проблемы: в момент, когда подобное действительно становится общепринятой нормой, официоз сталкивается с неимением ясной позиции и позитивной повестки на этот счёт.
6 февраля много шума наделали слова заместителя председателя комитета Верховной рады по вопросам гуманитарной и информационной политики Евгении Кравчук. Она объявила, что из украинского библиотечного фонда списали 19 млн книг, из них 11 млн — на русском языке. Грех этих книг состоял в отрицании независимости Украины.
Дальше идёт не требующая приведения здесь солянка из бюрократизмов и пропагандистских терминов-погремушек, но в целом суть ясна: русскоязычные книги видятся пани Кравчук страшной угрозой украинскому суверенитету. Также в вину приговорённым к уничтожению книгам вменяется принадлежность к подсанкционным издательствам или позиция автора, идущая вразрез с линией киевской партии. Далее Кравчук пожаловалась на то, что соотношение книг на украинском и на русском "остаётся печальным", и выразила надежду на радикальное обновление фондов за счёт книг на украинском.
Дерусификация библиотек — официально используемый термин — идёт нога в ногу с дерусификацией улиц: к новостям о переименованиях городских объектов все уже привыкли, к сносам памятников — тоже. Но куда интереснее оказалась развернувшаяся в информационном пространстве попытка борьбы смыслов. Не случайно именно первую треть февраля со страниц оппозиционной прессы, претендующей на глубокий анализ, не сходил профиль Пушкина — именно в эти дни 1837 года Пушкин умирал от полученных ран. Глубину анализа фигуры солнца русской поэзии можно понять по заголовку иноагентского издания "Холод": там вышел материал "Две ошибки в слове "Пушкин" — будет Путин". То, что текст написала патентованная питерская дрянь, топящая за Ингерманландию и спокойно живущая в городе на Неве, ещё не так опасно. Продвижение нарратива о необходимости деколонизации на примере отказа от величайшего художественного наследия выглядит нелепо и смешно, когда за него берутся "филологи" со столь малым знанием материала и его исторического контекста. Хуже и намного опаснее, когда за борьбу с имперским мышлением (разумеется, исключительно российским) берутся люди с IQ выше 40 пунктов.
10 февраля на сайте нью-йоркского музея Метрополитен появилась исправленная статья про картину Куинджи "Красный закат на Днепре", принадлежащую этому музею. В исправленной версии Архип Иванович значится украинцем, уроженцем Мариуполя, в годы жизни художника бывшим частью России (отдельно уточняется, что русские разрушили музей Куинджи в Мариуполе в прошлом году). Такой же трюк немного позднее провернули с чугуевцем Репиным и феодосийцем Айвазовским — теперь они считаются украинцами.
Этот ход куда тоньше, чем может показаться, потому что удар по тому, что помойные СМИ называют "русским имперским мышлением", делается за счёт культивации украинского имперского мышления. Этнический русский Репин, этнический грек Куюмджи и этнический армянин Айвазян — все они задним числом записаны в мастера изобразительного искусства "украинской империи", в которую на почве ненависти к России произвольно включают множество народов.
Заведомо обречённая на поражение реакция на такое — разговоры о том, что это лишь частные случаи, а также приведение аргументов, что мёртвые сраму не имут, и шутки про запись наших поэтов в имперские штурмовики, а художников — в гоблины, ксеноморфы и прочие вымышленные народности. Это оборонительная позиция, которую рано или поздно сомнут напором информационного доминирования наших врагов, пишущих энциклопедии и редактирующих статьи.
Что же можно предложить в рамках достойного ответа? Во-первых, следует понять, что громадина русской культуры выходит далеко за пределы любых границ и местечковых художественных норм. "Братьев Карамазовых" читал всякий образованный человек и в Париже, и в Аддис-Абебе, печаль в глазах Всеволода Гаршина с портрета Репина трогает людей и в Лондоне, и в Ханое. Заложенные в века литературы и живописи смыслы открывают дорогу к идеям, вращающимся в других великих культурах: первые шаги на пути к Байрону, Ламартину и Шиллеру делаются именно по страницам Пушкина.
Из этого следует, что ритуальные сожжения книг (до них ещё не дошли, но вот-вот дойдут) в разных тёмных углах мира мы можем лишь приветствовать: люди добровольно отрезают себя от пуповины мировой сокровищницы цветов семантики.
Во-вторых — и это имеет черты симметричного ответа, на которые мы почему-то так скупы, — следует вспомнить, что "Италия", "Германия" и прочие "Франции" являются относительно свежим детищем проклятого империалистического мышления, а значит, стоит подкорректировать где-нибудь в российских справочниках и энциклопедиях статью про Данте, назвав его тосканским поэтом, Поля Сезанна обозначить прованским художником, а уроженца Калининграда Гофмана записать в русские писатели.
