Покров над Русью

«Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякаго зла честным Твоим омофором…» – поёт Церковь припев Акафиста одного из самых любимых в нашем народе праздников. Взирая на святую икону, молящиеся ощущают силу предстательства Божией Матери пред Сыном Её Спасом Вседержителем и защиту от всяческих врагов – видимых и невидимых.

Вот уже несколько веков историки и искусствоведы бьются над разгадкой тайны иконографии этого праздника. Начать хотя бы с того, что такого праздника византийские менологии не знают. И на территории Империи и стран византийского мира, кроме России, ни одной иконы (или стенописи), подобной нашему русскому «Покрову», не сохранилось. У нас же на Руси Покров – один из любимейших праздников, посвящённых прославлению Богоматери, и икон этого праздника сохранилось довольно много, причём разнообразие иконографии их просто удивительно – это значит, что чёткий иконографический канон так и не установился.

В основу праздника, как известно, положено предание о явлении Божией Матери в Константинополе во Влахернском храме городскому юродивому Андрею.

И сначала нам придётся хотя бы очень кратко изложить историю храма, где произошло это чудо, так как он сыграл огромную роль не только в становлении на Руси праздника Покрова, но и во многом послужил образцом и каменного строительства, и иконописания, и вообще духовной жизни – не только Руси, но всего православного Востока, и влияние его вышло далеко за рамки Империи. Кроме того, высшее духовенство сравнительно недавно крестившейся Руси поддерживало постоянные контакты с Константинопольской Церковью, конкретно — с духовенством Влахернского храма. Многие паломники из Русских земель (в основном новгородцы) побывали в столице Империи и оставили свои воспоминания о ней, в том числе о Влахернской церкви и хранившихся там реликвиях.

Влахе́рны – это бывший северо-западный пригород Константинополя на берегу залива Золотой Рог, знаменитый священным целебным источником, который после явления в этом месте Богоматери считается наполненным Её слезами.

В V веке в честь явления Богоматери рядом с источником благочестивой императрицей Пульхерией была заложена первая небольшая церковь – одна из главных святынь Константинополя. Строительство было закончено уже после её кончины императором Маркианом, её супругом. И тогда же в ней была с честью установлена чудотворная икона Богородицы, доставленная для Пульхерии из Палестины. Эта икона была закреплена в нише южной стены и стала предметом особого почитания.

Как она выглядела? Этого мы не знаем. Исследователи насчитывают до четырёх чтимых чудотворных икон, связанных с Влахернским храмом и, соответственно, списки с них носят название «Влахернитиссы». Но на основании сохранившихся описаний паломников и более или менее точных списков с неё мы всё же можем предполагать, что это была довольно больших размеров икона тронной Богоматери с Младенцем на коленях, причём Младенец Христос показан в овале или круге; такая иконография именуется «Никопея».

1. Фресковая икона середины XI века в апсиде собора Св. Софии в Охриде

И именно икона, привезённая для Пульхерии, а также другая величайшая святыня прославят этот храм на весь христианский мир. Эта величайшая для всего христианского мира святыня – подлинная Риза Богородицы, которую Пресвятая Дева носила при жизни и в которой была погребена. По преданию, Риза была доставлена из Святой Земли в Константинополь братьями-патрициями Гальбием и Кандидом уже при других правителях – императоре Льве I и его супруге Верине (примерно в 470-е гг.). И размещена она была также в этой небольшой церкви-капелле, где, благодаря чудотворной иконе, ощущалось присутствие Самой Богоматери. Это событие Церковь ежегодно вспоминает как праздник Ризоположения (2 июля ст. ст.).

2. Положение Ризы во Влахернах: патриарх Геннадий (458—461 гг.), император Лев Великий (457—474 гг., осеняет себя крестом), сзади сенаторы Гальбий и Кандид, обретшие Ризу в Палестине в 458 г. Успенский собор Кирилло-Белозерского монастыря, роспись 1641 г.

Как выглядела сама церковь Пульхерии во Влахернах?

Она была круглой в плане и представляла собою мартирий – место погребения и почитания святых мучеников, где хранись их мощи. В этой ротонде, которая стала именоваться «Агиа Сорос» («Святая Рака»), мощи Богоматери замещала Её Риза и, таким образом, она стала пространственной иконой – образом Её гроба, места Её упокоения. Поэтому Влахернский храм был тесно связан с праздником Успения, который начал отмечаться именно здесь и именно в связи с перенесением сюда Ризы Богоматери. Сам храмовый комплекс за городской стеной, с его садами и рощами, стал образом, пространственной иконой Гефсиманского сада в Иерусалиме, где было положено тело Богоматери. И точно так же, как на гробах христианских мучеников в храмах-мартириях устраивались алтари, в капелле Агиа Сорос ларец с Ризой Богоматери был возложен на престол в центре ротонды, и прямо на нём приносилась безкровная Жертва.

К мартириям-ротондам, которые, как правило, были небольшого размера и уже не вмещали всех желающих помолиться, часто пристраивались обширные церкви-базилики во имя этого святого мученика, а для симметрии ставилась ещё одна капелла с другой стороны базилики – в качестве баптистерия или места упокоения ктиторов храма или других частных лиц.

Так же и во Влахернах уже через несколько лет силами императора Льва I (457—474 гг.) и его супруги императрицы Верины к ротонде была пристроена трёхнефная базилика Мегас Наос – Большой храм. Таким образом, часовня Святой Ризы оказалась с правой, южной стороны от Большого храма-базилики.

Как выглядел Большой храм – Мегас Наос – во Влахернах, мы можем предполагать с большой долей вероятности, так как, по счастью, в Греции сохранился храм того же периода.

3. Некоторые исследователи считают, что Большой Храм во Влахернах по архитектуре был схож с построенной в первой половине V века в Фессалониках базиликой Богоматери Ахиропиитос («Нерукотворенной») –типичной постройкой того времени

Первый дворец рядом с храмом возвёл себе император Лев I (457—474). На протяжении веков дворцы достраивались и расширялись, появлялись многочисленные хозяйственные постройки и дворцы знати. В XI веке император Алексей Комнин (1081—1118 гг.) соорудил новый дворец, куда перенёс свою резиденцию, которую следующий император Мануил (1118—1180 гг.) расширил и благоукрасил.

И.Н. Попов в статье «Православной энциклопедии» отмечает: «Ок. 1186/87 г. император Исаак Ангел отстроил рядом большую башню-донжон, превратив дворец в некое подобие рыцарского замка».

Запомним этот факт: башня-донжон ещё появится в нашем рассказе об иконе Покрова и будет играть немаловажную роль. Главное, что она стала архитектурной доминантой и, безусловно, украшением всего Влахернского дворцово-храмового комплекса, определяющим символом, каковым, например, является Спасская башня для Московского Кремля. Она была очень высокой, предположительно – квадратной в сечении, хотя могла быть и круглой. Служила ли она колокольней – неизвестно, но, без сомнения, была построена по образцу итальянских колоколен, которые с IX века в большом количестве стали строиться рядом с базиликальными храмами, в том числе более ранними.

И, очевидно, башня имела средней высоты шатровую кровлю. Примерно представить себе её внешний вид мы можем, глядя на построенную в XIV веке генуэзцами и сохранившуюся до сих пор Галатскую башню (4). Вполне вероятно, что она была сооружена именно по образцу башни Влахернской.

Итак, Влахернский комплекс обрёл законченный вид, а храм Богоматери стал дворцовым. По величине, красоте и богатству отделки он уступал только собору Святой Софии и храму Святых Апостолов. Многочисленные паломники оставили о нём восторженные отклики.

Но самой большой драгоценностью Влахернского храма, конечно, была Риза Богоматери, которую жители Константинополя чтили и берегли пуще глаза, ведь они стали воспринимать её как некий палладиум, защиту от всех врагов и несчастий. И, надо сказать, она эту веру оправдывала не раз. Благодаря наличию древних чудотворных икон и подлинных реликвий Богоматери, Влахернский дворцово-монастырский комплекс стал центром почитания Пресвятой Девы в Константинополе и по всему христианскому миру.

Как известно, стольный град Константинополь на протяжении всей своей истории неоднократно подвергался нападениям врагов, причём часто войну приходилось вести на два фронта (очень знакомая нам ситуация, обусловленная местоположением между Европой и Азией), и тогда речь шла о самом выживании Второго Рима. И победа достигалась огромным напряжением сил государства, Церкви и народа и, когда уже буквально не оставалось надежды, Божьей помощью и заступничеством Богоматери. И народ, избавленный от смертельной опасности, не уставал благодарить свою Спасительницу.

В первый раз это случилось при императоре Ираклии: в 626 году молитвами жителей Константинополя к Богородице и Сыну Её город был спасён от нападения одновременно персов со стороны Малой Азии и тюркского народа аваров, к тому времени занявших Балканы и поработивших множество народов, в том числе расселившихся по Балканам славян. В это время персидский шах Хосров последовательно подчинял себе азиатские владения Империи: в течение нескольких лет были потеряны не только вся Малая Азия, Сирия и Египет, но также персами была взята и Палестина.

Итак, императора Ираклия с войском в столице не было – он воевал с персами в Палестине.

Во время осады патриарх Сергий и множество жителей города крестным ходом по периметру стен (а это !) с пением молитв носили чудотворные иконы и самые святые реликвии, в том числе Пояс и Ризу Богоматери.

Народ день и ночь молил Бога и Его Пресвятую Матерь о помощи, прославляя Её милосердие и могущество в молитвах и поэтических гимнах, в том числе в Великом Акафисте, сочинённом около ста лет до этого великим гимнографом св. Романом Сладкопевцем – запомним это имя, он ещё появится в нашем рассказе в связи с иконографией праздника Покрова.

Во Влахернах же в честь Богоматери была установлена особая служба – длинная всенощная с пятницы на субботу с чтением Акафиста — как подготовка к великому празднику Благовещения, которому Акафист первоначально и был посвящён. Однако аварский натиск на Константинополь продолжался с конца июня до августа включительно, и Акафист стал читаться и вне привязки к определённой дате, а во Влахернах вошло в обычай богослужение с Акафистом каждую пятницу, продолжавшееся до утра субботы.

Благодаря стойкости и храбрым вылазкам за стены защитников, авары отошли от города, разграбив находившийся тогда ещё вне городских стен за незначительной оградой Влахернский Большой храм, но не нанеся вреда капелле, ибо, как говорили, были напуганы явлением им Жены в блистающей одежде.

По возвращении из похода против персов император Ираклий, отвоевавший у них Иерусалим и вернувший христианам Животворящий Крест, был торжественно встречен у Золотых ворот патриархом, наследником-сыном и народом.

Во избежание новых разорений Влахернского храма император приказал обнести его стеной с мощными башнями, которые стоят до сих пор.

Помощью Божией и Его Пресвятой Матери ромеям во время аварской осады 626 года традиция объясняет появление дополнительного кондака, который патриарх Сергий составил от имени города и включил в Акафист именно после чудесного спасения столицы от аваров и персов.

Перевод этого кондака с греческого:

«Тебе, наша водительница в битве и защитница, о Богородица, Я, Твой город, избавленный от бедствий, возношу гимны победные и благодарственнее. Поскольку сила Твоя необорима, освободи меня от всякой опасности, чтобы я мог воззвать к Тебе: Слава Тебе, Невеста Неневестная».

Кондак на славянском:

«Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, Благодарственная восписуем ти, раби Твои, Богородице: но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовём ти: Радуйся, Невесто Неневестная».

Как видим, в греческом оригинале вместо слов «раби Твои» стоит «Твой город». Это вступление к Акафисту представляет собой победную песнь, в которой столица ромеев благодарит Богоматерь Никопею – «Дарующую победу» – за помощь в защите от врагов, а также молит Её оградить город от всех будущих бед. Во всех русских списках Акафиста этот пролог к основному тексту значится как Кондак 1, но в течение службы повторяется по многу раз и поётся на разные мелодии.

Новые чудеса Пресвятая Защитница явила во время двух осад Константинополя арабами в 674—678-м и 718 годах, когда над Вторым Римом снова нависала смертельная опасность.

Г.А. Острогорский в «Истории Византийского государства» пишет: «Без сомнения, тогдашняя осада арабами Константинополя была самой страшной, которую только испытал от арабов христианский мир. Константинополь же был той последней плотиной, которая стояла в то время на пути арабского потока. То, что эта плотина устояла, было спасением не только для Византийской империи, но и для всей европейской культуры».

Ромеи понимали, что город спасся только Божией помощью и, прежде всего, благодатным Покровом его Пресвятой Покровительницы, Она же вдохновила его защитников на подвиги за други своя.

Следующее чудо предстательства Богородицы Марии перед Господом и спасение Ею города произошло при новом нападении арабов в 717 году при императоре-иконоборце Льве III Исавре.

Как видим, каждый раз речь шла о жизни и смерти города и всей Империи ромеев, и каждый раз весь народ денно и нощно молился Господу и своей Небесной Покровительнице, взывая к Её заступлению и Покрову. Все три победы дались предельным напряжением всех сил Империи и, конечно же, помощью Богоматери.

5. Иллюстрация к 1-му кондаку Акафиста в церкви Ризоположения Московского Кремля. Фреска XVII в.

На Руси официально праздник Покрова установил глубоко почитавший Богородицу и соименный блаженному Андрею князь Андрей Боголюбский. Это произошло в 1164 году по случаю его победы над волжскими булгарами. Именно тогда по повелению князя Андрея и был построен первый храм в честь этого праздника – чудом дошедший до наших дней дивный Покров на Нерли.

Предполагается, что тогда же на Руси специально для этого храма была написана первая икона этого праздника. Однако икона эта была утрачена, и самые ранние из сохранившихся списков относятся только к началу XIV века. Впрочем, есть сведения, что в том же XIV веке (т. е. уже после латинского грабежа Константинополя и утраты великих Влахернских святынь – святой Ризы и иконы Никопеи) русский паломник в Константинополе дьяк Александр видел во Влахернском храме икону молящейся за мир Пресвятой Богородицы, написанную так, как Её созерцал святой Андрей: «В Лахерне... есть икона святеи Богородици, юже виде святый Андреи на воздусе за мир молящуся».

Выходит, дьяк Александр с русской иконой на этот сюжет был знаком. К тому же он использует почти точную формулу величания из службы Покрову, которая в XIV веке на Руси уже была написана, и люди на эту службу ходили. Но где тогда хоть одна византийская икона этого праздника? Не может быть, чтобы все имевшиеся иконы на этот сюжет пропали! И в этом – самая интересная загадка. Скорее всего, русский путешественник дьяк Александр видел другую икону – мозаичный образ Богородицы Оранты в алтарной апсиде Большого храма, который невозможно было выломать и увезти грабителям, – именно с него и писался Её образ на русских иконах Покрова – так, как Её видел святой Андрей.

На Руси икон праздника Покрова сохранилось великое множество. Об этом мы теперь и поговорим.

Но сначала есть смысл прочитать отрывок из самого Жития Андрея Юродивого, где говорится о положенном в основу праздника событии.

6. Русская икона св. Андрея Христа ради юродивого с житием. Центральное клеймо в нижнем ряду – видение им Богоматери во Влахернском храме.

Событие это произошло уже ближе к концу жизни святого и, соответственно, располагается в конце текста Жития. Вот этот отрывок (самые важные слова выделены мною).

«Когда совершалось всенощное бдение в святой гробнице (т. е. в часовне Святой Раки. – М.Г.), находящейся во Влахернах, отправился туда и блаженный Андрей, творя то, что было у него в обычае. Был там также Епифаний и один из его слуг вместе с ним. А поскольку он обычно стоял, сколько его рвение давало сил, иногда до полуночи, иногда до утра, уже в четвёртом часу ночи увидел блаженный Андрей воочию святую Богородицу, очень высокую, появившуюся со стороны Царских Врат с грозной свитой. В её числе были и досточтимый Предтеча, и Сын Грома, держащие Богородицу под руки с обеих сторон, и многие другие святые, облачённые в белое, шествовали пред нею, а иные следовали за ней с гимнами и песнопениями духовными. И вот, когда они приблизились к амвону, подошёл блаженный к Епифанию и говорит: "Видишь ли ты Госпожу и Владычицу мира?" Он же ответил: "Да, отец мой духовный". И пока они смотрели, Богородица, преклонив свои колени, долго молилась, орошая слезами богоподобный и пречистый лик свой. А после молитвы она подошла к алтарю, прося за стоящих вокруг людей. И когда она окончила молитву, с прекрасным достоинством сняла с себя мафорий, который носила на своей беспорочной голове и который видом был, как молния, и, взяв его своими пречистыми руками, – а был он велик и грозен – распростёрла над всеми стоящими там людьми. И его в течение долгого времени видели дивные сии мужи распростёртым над народом и излучающим славу Божью, словно янтарь. И до тех пор, пока была там Святая Богородица, был виден и он, а после того, как она удалилась, его больше не было видно, ибо она, конечно, взяла его с собой, а благодать оставила находящимся там. Епифаний увидел это через посредничество богоносного отца: ведь сам он, имея возможность видеть всё это, передал ему своё видение как посредник».

По прочтении этого отрывка сразу всплывает в памяти другой рассказ, а именно – описание Н. Мотовиловым видения божественного света, коего он, человек, в общем-то, заурядный, хотя и набожный, удостоился молитвами великого святого – преподобного Серафима, который также выступил в данном случае в качестве посредника, проводника божественных энергий. Мотовилов видел исходящий от преп. Серафима божественный свет глазами самого Серафима, так же, как когда-то его видел ученик блаж. Андрея Епифаний исходящим от Пресвятой Богородицы. Выходит, такие вещи в духовной жизни бывают, хотя и редко.

Чтобы воспроизвести путь Богородицы со свитою по Влахернскому храму, попробуем хоть немного представить себе обстановку богослужения, во время которого св. Андрей удостоился лицезрения Самой Царицы Небесной.

Итак, начало X века. Не так давно закончилась трагическая эпоха иконоборчества, потрясшая самые основы государства. Понятно, что после победы иконопочитателей ромеи стали благоукрашать свои церкви священными изображениями, но для воссоздания утраченного требовалось множество усилий и, главное, времени, поэтому многие храмы стояли ещё с голыми стенами, единственным украшением которых были самые простые кресты или оставшиеся от эпохи иконоборчества орнаменты. Влахернский Большой храм, потерявший свои иконы – и мозаичные, и деревянные, если таковые были, – всё ещё был украшен, помимо крестов, мозаичными узорами в раннехристианском стиле: виноградной лозой с птичками и животными, геометрическими орнаментами с цветами и листьями, напоминающими райский сад. Возможно, уже появились на стенах деревянные иконы Божией Матери типа Одигитрии: списка с чудотворной из монастыря Одигон и совсем новой в то время иконографии Елеусы – «Милостивой» или «Ласкающей», которая на Руси получила ёмкое именование «Умиление». Ещё не обретена древняя икона Богородицы Никопеи в капелле Агиа Сорос, замазанная штукатуркой, т. е. спрятанная от иконоборцев. Главная же святыня Влахернского храма – Риза Богоматери – оставалась в неприкосновенности.

Присутствие подлинной Ризы в прилегающей к храму капелле Святой Раки воспринималось как присутствие в нём Самой Богородицы. Во время всенощного богослужения с пятницы на субботу пелись очень красивые гимны и читались умилительные и поэтичные молитвы и каноны, а также, как мы уже говорили, знаменитый Акафист Романа Сладкопевца. Именно в нём Богородица впервые наречена славными эпитетами – «Нерушимая стена» и «Покров миру», «ширший облака». В нём жители Константинополя слышали такие слова, обращённые к Богоматери: «стена еси девам и всем к Тебе прибегающим», «царствия нерушимая стена», «Церкве непоколебимый столпе» (в греческом оригинале Акафиста – «пирги»; запомним это слово), «Еюже воздвижутся победы» (явная отсылка к иконе Богоматери Никопеи), «Еюже низпадают врази». Сама Богородица предстаёт пред молящимися как некий нерушимый столп, колонна или башня от земли до небес. И одновременно – Церковь.

7. Иллюстрации к Акафисту на стенах византийских храмов появились в конце XIII - начале XIV века. Очень красивый акафистный цикл на Руси кисти Дионисия сохранился в Ферапонтовом монастыре, 1502. Кондак 12: «Одушевлённый храм, Богородице», «Церкве непоколебимый столпе»…

Такой эпитет, как «Покров миру», ромеи воспринимали буквально, связывая с ним реальную Ризу Богоматери, лежавшую совсем рядом в капелле Агиа Сорос, так же, как и эпитет «Нерушимая Стена», который являл Богородицу как Защитницу христиан от всех врагов – видимых и невидимых. И «святой защитой» – «агиа скепи» – именовалась не только Сама Богородица, но и хранившаяся в капелле Её святая Риза.

В целом же Акафист, как мы уже говорили, – блистательное поэтическое произведение, художественно отражающее не только содержание веры христианской, но и любовь ко Христу и Его Матери, благодарность за их спасительный подвиг. Это торжественный гимн Приснодеве, давшей согласие стать Матерью Бога во плоти. Может быть, во Влахернском храме, как и сейчас у нас, прихожане со слезами на глазах всем храмом пели «Радуйся, Невесто Неневестная» вместе с Архангелом и всем ангельским ликом («иже херувимы»), приветствуя Богородицу и ощущая себя единым собором, детьми одной Всесвятой и Великой Матери.

Теперь понятна обстановка духовной радости и глубокого благоговения, царившая на службах во Влахернском храме. И понятен путь Богородицы, как его видел св. Андрей: Богородица Мария является через Свою Ризу в капелле Святой Раки. Таким образом, процессия святых с Богородицей во главе буквально «царским путём» незримо вошла через портал – царские врата – из капеллы в храм и прошла на амвон по воздуху поверх голов молящихся.

Итак, Богородица Мария стоит на амвоне и молится Сыну Своему за народ, орошая Свой пречистый лик слезами (белый Её платочек хранился в связанном с Влахернами Халкопратийском храме). Заметим: стоит на коленях, но всё равно возвышаясь над собравшимся в храме народом («очень высокая», как сказано в Житии, или подобная столпу или башне, как пелось в Акафисте).

8. Типичный византийский амвон из погибшего монастыря Богородицы Диакониссы стоит теперь во дворе Софийского собора. Примерно такой же мог быть и во Влахернах: если в Большом храме было три апсиды, то амвон очень хорошо встаёт между проходом из капеллы Агиа Сорос и алтарной апсидой, может быть, немного закрывая малую апсиду базилики – диаконник.

Далее Матерь Божия встаёт с колен, подходит к алтарю – и вот тут Она может оказаться «на воздусех», т. е. св. Андрей мог увидеть Её, идущую прямо с высокого амвона, но не вниз по ступеням, а налево – по воздуху – поверх низкого темплона в алтарь. В этом случае Она действительно парила «на воздусех», чудесным образом сливаясь со Своею же иконой в алтарной апсиде и наглядно показывая, что через икону внимает молитвам христиан, – это особенно важно в первое столетие после победы над иконоборчеством. Таким образом, икона Богоматери Оранты – Молящейся – в апсиде храма, которую видели все присутствующие, могла попасть на иконы праздника Покрова после того, как живую Богородицу увидел св. Андрей духовными очами и поделился видением чуда со своим учеником Епифанием.

9. Богоматерь Оранта – «Нерушимая стена» – в конхе апсиды Киевского Софийского собора, как считают исследователи, довольно точно повторяет икону в апсиде Влахернского Большого храма и выполнена в середине XI века, всего через сто с небольшим лет после описываемых событий. Она, как видим, «очень высокая», «подобная башне» и в очень широком, светящемся золотом и «электром» мафории.

По «Житию», стоя на воздусех в алтаре, Богородица Мария снимает Свой мафорий и простирает над молящимися. Это был Покров не из обычной ткани (синего или вишнёвого цвета, как принято изображать на иконах), но «был велик и грозен» и «подобен молнии». То есть, простирает некую энергийную оболочку, если можно так выразиться, или божественную славу, которая излучалась на всех присутствующих в храме и, надо думать, на весь город. Слава эта блаж. Андрею по виду напомнила янтарь – а он как «скиф», т. е. славянин по происхождению, знал, как он выглядит. Однако сравнение «как молния» заставляет думать, что этот поток энергий Св. Духа ещё и сверкал. И здесь приходят на память описания паломников, лицезревших Благодатный огонь в Храме Гроба Господня: бывает, что он загорается не только на святой лавице в Кувуклии, где молится Патриарх, но, подобно сполохам, голубоватым, белым или жёлтым пламенем вспыхивает под куполом, причём в разных местах одновременно. Может быть, св. Андрей наблюдал нечто подобное?

Богородица Мария покинула храм (как – не уточняется: ушла той же дорогой обратно через Царские двери в капеллу, или просто растаяла в воздухе вместе со всей Своей свитой святых?) и взяла с собою Свой сверкающий плат, но благодать от Её посещения осталась и ощущалась молящимися в храме – очевидно, не только блаж. Андреем и Епифанием, но всеми присутствующими в храме – как наполняющая сердце необъяснимая радость. То, что Андрей и Епифаний видели духовными очами, но практически наяву, все остальные молящиеся в храме видели очами веры – и Матерь Божию, и святых, молящихся вместе с ними, т. к. это было обычное чувство православных христиан – верных – на богослужении. И это так и есть, и должно быть везде, во всех православных храмах и на всех богослужениях, в большей или меньшей степени, а воспринимаем мы это в меру своих сил – «якоже можаху».

Но вот насколько мы ощущаем присутствие среди нас Богоматери и святых в храме, как это ощущали византийцы, да и наши русские предки, для которых это благоговейное чувство в храме было естественным и обычным? Обычным настолько, что жители Константинополя и не сочли за нечто выдающееся видение блаж. Андрея на пятничной всенощной во Влахернском храме, ведь они имели перед глазами подлинную Ризу Богоматери, которая хранилась в маленькой капелле и защищала – буквально покрывала («скепи») – жителей и их великий город от всякого зла. А также лицезрели чудную икону в апсиде: Богородицу с белым платочком, заткнутым за красный Пояс, с очень широкой Ризой – той самой, что хранилась рядом, в капелле, – и на золотом, «электровом» фоне, сполохами блистающем во все стороны при мерцающем свете лампад в паникадилах (а их в византийских храмах во время богослужений принято было раскачивать или вращать, и сейчас кое-где эта практика сохранилась).

Кроме того, лет через сто шестьдесят во Влахернском храме с одной особенно чтимой иконой начало происходить великое чудо, прославившее его на весь христианский мир и совсем заслонившее чудо явления Богородицы блаж. Андрею. Однако парадоксальным образом именно оно определило иконографию праздника, а потому мы кратко расскажем о нём.

Как мы помним, ещё при императрице Пульхерии в V веке была привезена из Палестины, а после её кончины при императоре Маркиане была торжественно установлена в капелле Агиа Сорос икона Богоматери Никопеи, почитаемая как чудотворная. Известно также, что император-иконоборец Константин V Копроним повелел не только сбить мозаичные иконы Влахернского храма, но и уничтожить икону в Святой Раке. По его ли приказу она была замазана штукатуркой, или же её спрятали рабочие, у которых рука не поднялась совершить святотатство, – доподлинно не известно. Известно лишь, что после победы над страшной ересью она была вновь обретена в ходе ремонтных работ, проводимых по распоряжению императора Романа III Аргира в оду. В любом случае обретение утраченной иконы – всегда чудо и радость. Но с Влахернской иконой чудеса не закончились. В пожаре, случившемся во Влахернах в оду, она, как и Риза Богоматери, не пострадала. И первые сообщения о великом чуде с этой иконой появились именно после пожара, т.е. в 70-е годы XI века.

Обычно чудотворная икона в капелле Агиа Сорос бывала закрыта алой шёлковой завесой. Однако в пятницу вечером, накануне всенощной, эта довольно тяжёлая завеса, вся увешанная металлическими иконками-подношениями (как правило, в благодарность за исцеления или просто как подношение любви к Богоматери) чудесным образом поднималась под полусферический купол ротонды и продолжала висеть там в течение всей всенощной, т. е. до утра, а по окончании службы плавно возвращалась на место и вновь закрывала икону. Молящиеся в храме были уверены, что завеса поднималась божественной силой, а под куполом храма, т. е. на символическом небе, её незримо удерживали ангелы.

Каким образом это происходило? Бог весть. В любом случае, никакой подтасовки со стороны духовенства здесь быть не могло, т. к. мошенника тут же схватили бы за руку и казнили за святотатство – слишком всё было серьёзно, к тому же на богослужении часто присутствовал император, который ни в коем случае не допустил бы обмана. Известно, что однажды, когда этого «обычного» пятничного чуда по какой-то причине не произошло, император Алексий I Комнин даже отложил военный поход, сочтя это за дурное предзнаменование, и выступил только через неделю, получив таким образом благословение Божией Матери. В редких случаях, когда «обычного чуда» не происходило, весь город скорбел и плакал; очевидец чуда Михаил Пселл уподобляет это горе затмению солнца. Но когда оно происходило, весь город чувствовал себя счастливо и спокойно – под защитой и Покровом Божией Матери.

После разорения, постигшего святой град в 1204 году (может быть, за грехи василевсов благодать Св. Духа и защита Богородицы на какое-то время отошли от него?), «обычное пятничное чудо» прекратилось: Святая Риза была похищена «крестоносцами», и частицы её разошлись по всему западному миру; с иконы сорвали золотой оклад, и она, скорее всего, погибла. Но воспоминания о чуде сохранились в памяти ромеев и в иконографии праздника Покрова – два события, объединённые одним местом действия, хотя и разделённые временем (видение Богородицы св. Андреем и Епифанием произошло не менее, чем за сто шестьдесят лет до начала чудотворения) как бы слились и воспринимались теперь уже как одно чудо, как это неоднократно бывало в средневековой истории.

10. Именно так показал чудо с завесой автор иконы-клейма на вратах Суздальского храма Рождества Богородицы, которая считается самой ранней (из сохранившихся) иконой праздника Покрова; исследователи датируют её концом XII - началом XIII века, т.е. незадолго до латинского завоевания Константинополя и прекращения чуда с завесой или – что более вероятно – сразу после этого.

Иконография её крайне лаконична: блаж. Андрея и Епифания нет – только молящаяся Богородица Мария в окружении четырёх ангелов, которые, однако, не держат за концы, как на более поздних иконах, но просто указывают на распростёртый, подобно куполу или надутому парусу, Её Покров – геометрически точно повторяющий форму полусферического купола капеллы Агиа Сорос. Выходит, шёлковая завеса, поднимаясь над иконой, как бы притягивалась к вогнутой поверхности купола и держалась там всё время службы.

В случае с иконой на Суздальских вратах мы не можем сказать, что имеем здесь законченную иконографию, которую мы увидим далее. Более того, есть предположение, что византийская икона Покрова классической композиции в XII веке уже была во Владимире, а до этого и в Киеве, о чём также поговорим чуть позже. Но в таком случае икона на Суздальских вратах – это изображение только чуда с завесой, причём надпись «Покров Пресвятыя Богородицы» на ней является буквальным переводом греческого слова «скепи» – «покров», «защита» – относящегося и к Ризе, и к иконе Богоматери Никопеи, над которой и поднималась алая завеса, и эта икона на Суздальских вратах появилась в начале XIII века именно как воспоминание, неизбывная боль о прекратившемся чуде в разорённых Влахернах.

И вот здесь может быть найдено объяснение ещё одной странности иконы «Покров» на Суздальских вратах: Сама Богородица изображена здесь не как Никопея, над которой во Влахернской капелле Агиа Сорос поднималась завеса, и не как Оранта в апсиде Большого Влахернского храма, т.е. не фронтально, но в трёхчетвертном повороте с простёртыми к Сыну руками. Так стоит на иконах Матерь Божия, молясь Сыну Своему Распятому, под Крестом. И так же, простирая к Сыну Свои пречистые руки, молится Она за весь мир, как мы это видим на иконах деисусного чина византийских и русских иконостасов. Это – традиционная иконография Халкопратийской чудотворной иконы, именуемая «Агиосоритисса». Дело в том, что в Константинополе была традиция каждую неделю совершать крестные ходы из Влахернского монастыря в Халкопратийский, где в особой часовне тоже с таким же названием – Агиа Сорос – хранилась другая связанная с Богоматерью реликвия – Её чудотворный пояс. Там же была и чудотворная икона Богоматери Молящейся.

Позднее, уже в средние века образ этот получил название «Параклисис» – «Утешительница», «Заступница», «Покровительница», «Молебница» – и часто изображался на алтарных столпах византийских храмов в паре с образом Христа Элеймона («Милостивого»), внимавшего молитвам Своей Матери за род людской.

11-12. Богородица Параклисис (на Ней двойной плат-мафорий) и Христос Элеймон (Милостивый). Фрески на алтарных столпах в церкви св. Никиты (село Чучер близ Скопье, Македония) выполнены до . артелью солунских художников Михаила Астрапы.

Мы не знаем, имела ли Богородица на Халкопратийской иконе свиток в руках или нет. Однако вот такая память о ней у нас на Руси осталась – прежде всего, в Деисусном чине высокого иконостаса, особенно ростового, а также на иконе «Боголюбской». И может быть, это самый точный из сохранившихся списков Халкопратийской Агиосоритиссы.

13. Икона «Видение Богородицы св. Андрею Боголюбскому», тезоименитому блаж. Андрею Юродивому, 1158—1174 гг.

И вот на маленькой иконе Суздальских врат мы видим удивительную контаминацию, творческое слияние Халкопратийской иконы с изображением Влахернского чуда.

Иконография Покрова на вратах Суздальского Богородицерождественского храма как иллюстрация пятничного чуда с завесой дальнейшего развития не получила, так и оставшись единственной в своём роде. Однако, удивительным образом утраченная икона Агиосоритиссы Халкопратийской «всплывёт» на очень поздних иконах Покрова – XVII—XIX веков.

*

Рассмотрим теперь иконы праздника Покрова привычной нам иконографии.

Несмотря на то, что праздник Покрова Богородицы был учреждён на Руси в XII веке, икон ранее XIV века мы не знаем. Причём появляются они сразу в двух вариантах.

Начнём с извода северного, новгородского. Как и откуда он появился: написал ли икону сначала кто-то из многочисленных новгородских купцов или паломников в Константинополе, или же икона-образец была прислана из Влахерн какому-то новгородскому владыке – остаётся неизвестным. Но факт в том, что оригинальный вариант иконы Покрова на русском севере появился.

На иконах такого извода мы видим сочетание Явления Богоматери блаж. Андрею и Епифанию с пятничным чудом во Влахернах, теперь уже утраченным навсегда.

*

14. Самая ранняя из сохранившихся икон Покрова на дереве – икона 1399 г. из Зверина монастыря (ныне в Государственной Третьяковской галерее).

Композиция иконы косвенно доказывает наш вывод о том, что блаж. Андрей увидел, как Богородица покинула капеллу Св. Раки и, стоя «на воздусех», молилась Сыну Своему уже в алтаре Большого храма-базилики. Таким образом, место действия – центральная апсида трёхнефного Большого храма во Влахернах, Христос Вседержитель в конхе апсиды, Богородица Оранта – ниже. Пять куполов церкви подают намёк на то, что икона списана с некоего исходника, где был изображён Влахернский комплекс, который художник решил «подправить», – написал пять шлемовидных куполов новгородской Святой Софии. Краски с них стёрлись, остался только левкас с графьей, и результат получился замечательным: купола оказались показанными как бы намёком – только контуром и разными тонами одного цвета фона, – как некоего сущего в тонком мире храма небесного, Нового Иерусалима.

И тогда фигура Спасителя над алым покровом «пятничного чуда» мыслится одновременно и на небесах, и в храме – в верхней его части – как бы в конхе апсиды, как в Большом храме во Влахернах или в центральном куполе, как в капелле Св. Раки, и как было принято расписывать храмы в Византии и на Руси в XIV веке.

Христос Вседержитель восседает, как на престоле, прямо на арке-ткани, причём эта арка-ткань дублирует арку-апсиду храма, как бы образует второй небесный ярус. Конечно, происходившее с конца XI века во Влахернах «обычное пятничное чудо» не могло не отразиться на иконографии события, которое произошло в том же храме, как и вообще вся его обстановка. А потому Покров – алую ризу или завесу – держит в руках не Сама Царица Небесная, но ангелы, по вере жителей Константинополя, поднимавшие шёлковую завесу над чудотворной иконою.

Сама же Богородица Оранта – а именно так Она часто изображалась в конхах апсид византийских и русских храмов – парит над алтарными вратами, стоя на таком же алом, светящемся облаке («на воздусех»).

На новгородской иконе из Зверина монастыря очень чётко показаны три нефа здания и, соответственно, три апсиды. Левая – жертвенник, где совершают проскомидию святители Иоанн Златоуст, Василий Великий и Григорий Богослов, правая – диаконник, где прислуживают на небесной литургии диаконы-ангелы. Ниже, на уровне земли – пришедшие во Влахернский храм с Богородицею апостолы во главе с Иоанном Предтечей, а справа – блаж. Андрей, указывающий на Неё Епифанию (с книгой в руках, ибо он обо всём и написал), и два святых воина-мученика – Георгий и Димитрий, почитавшиеся как в Византии, так и на Руси.

Таким образом, на новгородских иконах Покрова мы видим схематичное изображение Влахернского храма одновременно снаружи (купола храма) и изнутри, как бы в разрезе.

С течением времени композиция усложняется, на иконах появляются многочисленные детали.

Интересно, что на иконах новгородского извода красная ткань распростёрта в виде не слишком изогнутой дуги, то есть символически изображает небесный купол; храмовое пространство здесь означает не только Влахернскую церковь, в которой произошло чудо явления Божией Матери блаженному Андрею, но как бы модель мироздания, где плат Божией Матери распростёрт над всем миром, а блаж. Андрей видел, как когда-то архидиакон Стефан, «небеса отверстые».

*

Поговорим теперь о втором варианте иконографии Покрова, который появился и развивался в срединной, Владимиро-Суздальской Руси.

15. Самый ранний образец её (1360-е гг.) находится ныне в Третьяковской галерее и происходит из Покровского Суздальского монастыря.

Здесь, как мы видим, также представлена контаминация видения блаж. Андрея с «пятничным чудом», но совершенно по-другому.

В центре иконы парящая «на воздусех» Богородица в чуть приподнятых руках (обратим внимание – не в позе Оранты, как на новгородских иконах) держит над собравшимися в храме – и надо всем миром – алый плат-покров, он же, очевидно, завеса Её иконы, поднятая вверх божественной силой и поддерживаемая за концы ангелами, и он же – находящийся здесь, в Святой Раке, Её мафорий (византийцы все эти ткани воспринимали в комплексе, как нечто единое и святое, насыщенное благодатными энергиями, а разница в оттенках цвета не имела значения).

Прямо за Нею – Влахернский храмовый комплекс, показанный, в отличие от икон новгородского извода, снаружи – купольная капелла Агиа Сорос, типичный мартирий V века. С одной стороны – Большая церковь-базилика с двускатной крышей, с другой – некая высокая башня, увенчанная крышей шатровой, о которой мы уже говорили и продолжим говорить ниже.

Самое интересное здесь – новый по сравнению с новгородским изводом персонаж. Это св. Роман Сладкопевец, знаменитый гимнограф, автор Акафиста, который исполнялся на всенощном богослужении с пятницы на субботу, когда происходило «обычное чудо». Кроме того, чудо с Романом, в результате которого он получил прозвище «Сладкопевец», произошло там же, во Влахернском храме, пусть даже на четыре века раньше.

В те времена на богослужениях в Константинополе было принято диаконам и даже простым певцам в определённый момент выходить на амвон и исполнять посвящённое празднику песнопение – кондак, причём это должна была быть импровизация (отсюда, кстати, и наше выражение «сделать что-то с кондачка», т. е. без подготовки). Роман же обладал хорошим голосом, но был очень застенчив и импровизировать во время богослужения, как это было принято тогда в Константинополе, не умел, да и дара поэтического, чтобы это делать, был лишён. Однако молился со слезами Божией Матери о том, чтобы Она помогла ему. И вот однажды после ночной молитвы накануне Рождества Христова приснился Роману чудный сон: пришла к нему, спящему, Сама Владычица и вложила ему в уста некий свиток.

А на следующий день на праздник Рождества Христова пришлось Роману со товарищи петь во Влахернском храме. Когда пришла пора выйти на амвон и исполнить импровизацию-кондак, товарищи вытолкнули Романа вперёд. Но вместо того, чтобы опозориться, Роман вдруг запел. Тот самый знаменитый кондак «Дева днесь Пресущественного рождает…» Вот так и попал Роман Сладкопевец на икону Покрова – рядом с юродивым Андреем, в алом диаконском теперь уже стихаре и со свитком, на котором написан прославляющий Богородительницу гимн.

Но теперь уже на каждой иконе Покрова мы обязательно видим на переднем плане прямую, как свечка, фигуру Романа Сладкопевца. Эта иконография и была принята Русской Церковью как основная и получила дальнейшее развитие.

Есть, однако, ещё одна предположительная причина появления фигуры св. Романа на иконе Покрова, о которой мы поговорим чуть позже.

*

До недавнего времени исследователи считали икону из Государственной Третьяковской галереи первоначальной или одной из первоначальных. Однако прежде, чем мы перейдём к другим иконам Покрова Суздальского извода, которые являются списками с этой иконы (или же с некоей другой – действительно первоначальной), приведу очень интересный и малоизвестный материал. Это исследование Андрея Чернова, который увидел в данной иконе список с таинственной иконы Богородицы Пирогощей.

Изложу основные мысли этого исследования по возможности кратко.

В «Слове о полку Игореве» сказано, что возвратившийся из половецкого плена Игорь Святославич, покидая Киев, держит путь «ко святой Богородице Пирогощей». Воссозданная в конце XX века Пирогощая церковь на Подоле и сегодня освящена во имя Успения Богородицы.

В 1131 году из Влахернского монастыря в дар Киевскому князю Мстиславу были присланы две иконы небольшого размера для иконостаса строившейся небольшой же церкви, которая должна была стать иконой-образом Влахернского храма, находящегося на берегу Золотого Рога, вдали от центра Константинополя. Однако, одну из них – Елеусу – князь поместил в Девичьем монастыре Вышгорода, где была его резиденция. Вторая икона должна была быть сюжетной – Успенской. Но икону Успения из Влахерн уже присылали вместе с иконой Богоматери Никопеи – для иконостаса Печерского монастыря. Значит, ромеи прислали связанную с Успением икону другой иконографии. Скорее всего, эта вторая, «сюжетная» икона была написана специально для Киева и по просьбе местного митрополита прислать для киевлян икону на тему видения блаж. Андрея, но в руки Богородицы константинопольский художник вложил не белую или золотую ризу, но алую – ту самую шёлковую завесу, которая взмывала под купол капеллы Св. Раки каждую пятницу, объединив таким образом на одной иконе два чуда, происходившие во Влахернском храме, в одно. И естественно, «портрет» Влахернского дворцово-монастырского комплекса содержал изображение башни, а потому по-гречески икона именовалась «Пиргиотисса», т. е. «Башенная». Но для русского уха чужеземное слово звучало непонятно, и в народе её и стали именовать «Пирогощей» – в этом слове звучали и «пироги», и «пир», и «гости», в общем – праздник с угощением.

В 1115 году князь Андрей, будущий Боголюбский, тайно увёз одну из двух икон во Владимир. Это была икона Елеуса, будущая Владимирская, поскольку именно она была выносной.

Как известно, князь Андрей поставил свою посвящённую Богородице церковь вне города Владимира на месте впадения Нерли в Клязьму и устроил там место массового крещения русских людей – недавних язычников. И это объясняет, почему он поставил икону Покрова – список с той, что была привезена из Царьграда, – именно здесь: ведь эта икона прямо отсылала к киевской церкви Богородицы Пирогощей, которая тоже находилась не в центре города, а при впадении в Днепр реки Почайны, где крестил киевлян князь Владимир, т. е. князь Андрей пожелал воспроизвести на Владимирской земле священное место Киева, и это уже прямое доказательство правоты А. Чернова. Пришед в своих святых иконах на Владимирскую землю, именно отсюда наша Пресвятая Матушка распростёрла Свой святой Покров над новопросвещённым народом и над всей Русской землёй.

Интересно, однако, что в самом Константинополе эта новая иконография распространения не получила, т.к. чудо с завесой, происходившее вечером накануне каждой пятничной службы и наблюдаемое всеми собиравшимися в капелле, заслонило собою явление Богородицы, которое случилось более ста шестидесяти лет назад и видимо было только двоим.

И ещё одна причина, о которой у нас не принято говорить. Это, мягко скажем, амбивалентное отношение византийского духовенства к юродству. У нас на Руси отношение к юродивым было благоговейно-трепетным. В Византии — скорее, настороженным. Возможно, именно поэтому в центр присланной из Империи иконы попал св. Роман Сладкопевец в роскошном алом стихаре, а не блаженный Андрей в рубище. Цареградское духовенство, очевидно, уступило настоятельным просьбам киевлян и специально для них заказало художнику написать икону совершенно новаторскую, но в центре на ней – св. Роман, на самом деле не имевший отношения к празднику Покрова, но неизбежно вытеснивший св. Андрея на периферию. И тогда придётся отдать должное смелости неизвестного новогородского мастера, «убравшего» фигуру св. Романа с переднего плана и перенёсшего всё внимание на центральную фигуру молящейся Богородицы, при этом оставив блаж. Андрея с Епифанием там же, сбоку, – или же вообще построившего композицию по-своему.

Но почему же всё-таки фигура св. Романа появилась на иконе Покрова? Думаю, объяснение здесь может быть только одно: ромеи не помнили даже примерного времени жизни святого; «при императоре Льве» – датировка очень неточная. И дата видения Богородицы блаж. Андрею тоже неизвестна, «Житие» об этом молчит. А потому византийские мудрецы решили приурочить дату празднования видения ко дню памяти св. Романа – автора Акафиста, исполнявшегося во Влахернском храме во время всенощной после чуда с завесой, которую ромеи рассматривали как аналог Ризы Богоматери, Её платка-мафория, в свою очередь, воспринимаемого ромеями как их защиту, Покров – «скепи». И так Русь получила икону, на которой запечатлён целый комплекс связанных между собою смыслов: распростёртая Богоматерью над Её храмом и над всем городом Риза как защита и Покров, увиденная глазами блаженного и его ученика и воспетая святым гимнографом.

Уверена, что списков с «Пирогощей» в Киеве должно было быть много, как много было икон и Одигитрии, и «Умиления», и других списков, сделанных с присланных из Царьграда икон. И все погибли в пожарах ордынского нашествия.

Пропала и икона Покрова из церкви на Нерли. Но список с этого списка мы знаем. Датирован он 60-ми годами XIV века и сегодня хранится, как и Владимирская икона Божьей Матери, в Третьяковской галерее. А происходит — из суздальского Покровского монастыря, который тоже построен вдали от центра города.

Итак, по А. Чернову, суздальская икона XIV века в Государственной Третьяковской галерее является списком со списка иконы Богородицы Пирогощей или Пиргиотиссы, привезённой из Влахернской церкви, которая и была, так сказать, исходным, изначальным вариантом иконы Покрова, специально написанной в Константинополе для Киева. Версия, как мне кажется, любопытная и достаточно убедительная.

Может быть, косвенным доказательством теории А. Чернова служит обилие списков именно с этой иконы – или с той, что была храмовой иконой Покрова на Нерли. И многие из них весьма высокого качества.

16. Например, вторая икона из того же Суздальского Покровского монастыря, но из другой церкви – Зачатьевской, более поздняя – начала XVI века.

Интересно, что Богородица на этой иконе держит Покров на более высоко поднятых руках. Может быть, эта икона писалась с другой, более точной копии, где Богородица изображена в позе Оранты, как в апсиде Влахернского Большого храма? И в самом деле, на присланной из Константинополя исходной иконе логичнее было бы показать Богородицу именно так.

Влахернский комплекс на иконе представлен более подробно: Большая церковь здесь – именно базилика, а не просто здание с двускатной крышей, как на первой суздальской иконе. Помимо неё явно просматриваются светские здания дворцового комплекса справа и слева. И на заднем плане – совершенно чётко видна четырёхгранная башня с остроконечной черепичной крышей, которая совершенно точно никакого отношения к капелле Святой Раки не имеет. Самой же капеллы здесь нет, но она символически представлена в виде кивория с престолом, в котором (или перед которым) стоит Богородица с алым покровом в руках в алтарной апсиде Большого храма, – надпрестольная сень соединилась, слилась здесь с полусферическим куполом капеллы Агиа Сорос в один алтарь; сам же престол, на котором хранилась Риза в особом ларце и где также совершалась Евхаристия, здесь показан вытянутым, подобно погребальному саркофагу Богоматери. Интересно, что ангелы Ризы Её за концы не держат, а просто стоят среди святых, участвуя в молении. И – что очень важно для влахернского духовенства, приславшего в Киев икону, – в храме присутствуют они сами вместе со святителями в кресчатых ризах и, конечно, сам василевс – тоже с нимбом как знаком высшей власти, обусловленной Божьей харизмой.

За амвоном, на ступеньке которого стоит Роман Сладкопевец со свитком, – группа юношей (без нимбов), почтительно склонивших перед ним головы. Надо думать, это те самые певчие – товарищи Романа.

Посмотрим ещё раз на Покров в поднятых руках Богородицы Марии. Ткань эта по традиции красная – как та шёлковая завеса, которая закрывала чудотворную икону в капелле Агиа Сорос во внебогослужебное время. Но это одновременно она и не совсем она. Намёк на неё на иконе тоже имеется – это полуоткрытая завеса в дверном проёме справа от фигуры Богородицы. И ещё один «отрез» распростёрт на небе, на крышах домов и храмов. Это красная ткань-велум (эта деталь появилась на византийских иконах в XIV в.), которую мы видим на множестве икон праздников (Благовещения, Введения Богородицы во храм, Сретения и др.), где она символизирует не только Покров небесный над Землёю, но приоткрывающуюся людям тайну Воплощения, Рождества Сына Божия в человеческой плоти. Потому эта ткань – именно красная, буквально пропитанная Христовой Кровью. И поэтому именно такой – красной – тканью покрыт Престол в алтаре восточно-православных храмов, где совершается Евхаристия. Такого же цвета намотанные на веретено нити в руках Девы Марии на иконах Благовещения, спрядённые Ею, по преданию, для новой завесы храма, но ведь и завеса эта храмовая, отделяющая Святая Святых, именно и символизировала завесу, отделяющую Небеса, т.е. сакральное пространство, от Земли (или, наоборот, их соединяющую?).

И если понимать символику этой ткани-велума именно в таком ключе, понятен станет и другой, новгородский, вариант иконографии праздника Покрова Богородицы: не просто завесу от иконы простирают там ангелы над молящимися, но именно нижний слой небесной сферы – благодатную энергийную оболочку, действительно, покров, защищающий людей от духов злобы поднебесных и от работы вражией.

*

На более поздних иконах Покрова суздальского извода алая ткань под куполом храма может отсутствовать, т. е. о «пятничном чуде» речь уже не идёт – о нём на Руси по прошествии времени стали забывать, а Покров (чаще белый) только у Богородицы в руках.

17, 18. На фреске Дионисия в Ферапонтовом монастыре (1502 г.) ткань белая, символизирующая нетварный свет, благодать Божию, которая изливается вниз, на землю, подобно потоку воды живой.

На потрясающей по красоте композиции Дионисия Роман Сладкопевец вместе с амвоном сдвинут немного вбок и облачён в светлый диаконский стихарь, так что не загораживает основное действующее Лицо – Богородицу Марию, молящуюся за весь мир, нашу тёплую Заступницу и великую Молитвенницу. Нежные краски, особенно оттенки голубого, наложены так, что вся композиция предстаёт как некое космическое видение. А храм за спиною Божией Матери воспринимается как хрустальный дворец или воздушный замок, сотканный из лучей света, – воистину образ Нового Иерусалима и Церкви Небесной, молящейся за нас, грешных.

И вот этот традиционный храм на втором плане – признак развития иконографии Покрова, удаления от образа Влахернской церкви и приближения к реалиям Руси. Хотя и небольшая башенка слева от фигуры Богородицы – непременный атрибут «Пиргиотиссы» – также сохранилась.

Очень важен факт размещения иконы Покрова на самом значимом месте храма – на алтарной стене – над иконою тронной Богоматери Никопеи (такая иконография тронной Богоматери вошла на Руси в традицию, но славное именование её почему-то забылось) в конхе и под Её же иконой «Воплощение»; превыше же всех Богородичных икон парит образ Спаса Нерукотворного, список с ещё одной чтимой константинопольской реликвии и свидетельство Его Воплощения. Таким образом само событие Покрова включается в литургический контекст.

Теперь рассмотрим примеры совмещения двух иконографий, в результате которого получается не просто механическое совмещение двух изводов, но нечто третье, качественно новое, впоследствии – икона Московской школы.

19. Вот, например, икона XV века, лицевая сторона двусторонней таблетки из новгородского Софийского собора, т. е. новгородская по происхождению, но совершенно суздальская по иконографии.

От новгородского варианта здесь – алый Покров-завесу, взметнувшуюся под купол храма – держат за концы ангелы, а не Сама молящаяся Богородица. Большая церковь-базилика с двускатной крышей и малая купольная капелла объединились под рукою русского художника в один однокупольный собор с апсидой и северной четырёхскатной крышей, киворий же, под которым молится Богоматерь-Оранта, указывает на то, что Она пребывает в алтаре.

Дворцовые здания по сторонам и – вот она, башенка, на месте, за дворцом на заднем плане.

Интересно, что, помимо святых (в нимбах) и молящихся в храме прихожан (без нимбов) здесь появились и патриарх в кресчатых ризах, и царь-государь в короне. И оба – с нимбами, чисто по-византийски. Налицо симфония властей.

*

20, 21. Икону Богоматери Умиление из Любятовского монастыря во Пскове с клеймами, как убедительно доказал А.Н.Овчинников, написал тот же художник, что является автором знаменитой четырёхчастной иконы, которая в своё время вызвала немало споров с участием дьяка Ивана Висковатого и митрополита Макария. При всей спорности замысла четырёхчастной иконы, находящейся ныне в Благовещенском соборе Московского Кремля, высокое мастерство художника сомнению не подлежит. О том же свидетельствует и эта замечательная и очень необычная икона.

Каждое клеймо – вполне самостоятельная праздничная икона – сцена из земной жизни Богородицы Марии. Цикл замыкает клеймо с изображением чуда Покрова.

Полусферический алый Покров над всеми молящимися как будто списан с иконы на вратах Суздальского собора Рождества Богородицы и снова отсылает нас к чуду с завесой в капелле Агиа Сорос во Влахернах.

Интересная деталь здесь – «одушевлённые» облака с мордочками животных, на которых стоят святые по обе стороны от молящейся Богоматери, и Она сама.

*

22. Пожалуй, самая красивая икона новгородского типа, но уже с добавлением ростово-суздальских деталей (фигуры св. Романа на амвоне) – это икона второй половины XVI века из Карельского музея (происходит из Кижского погоста).

Облако, на которое как бы опирается Богородица, – такого же красного цвета, что и покров Её, т. е. явно ему единоприроден (то же самое – на предыдущих новгородских иконах). Влахернская башня превратилась в колокольню. Ещё одна – слева; впрочем, это может быть дворцовая постройка. И обе капеллы на месте – справа и слева от пятикупольного Большого храма, на русской почве преобразованные в приделы с полноценными престолами.

И что ещё важно – удачное размещение фигуры Богородицы в самом центре композиции – Она действительно парит «на воздусех», разливая вокруг Себя мягкий «электровый» свет.

*

23. На великолепной иконе XVI века (1530-е гг. Из собрания Н.П. Лихачёва, Государственный Русский музей), да и на некоторых других тоже, Покров утратил полукруглую форму – он становится почти прямым – и так почти потерялся смысл алой завесы как небесного свода. Но сама по себе данная икона по-своему уникальна и смотрится очень красиво и празднично.

Изображение Христа на небесах здесь не погрудное, как обычно, – это Спас в силах, восседающий на херувимах.

И самая интересная деталь – конная статуя императора Юстиниана на колонне, которая в Константинополе стояла рядом с Софийским собором, где произошло подобное чудо: некий сторож увидел молящуюся в храме Богородицу, но не во время богослужения, а когда храм был закрыт и никого в нём не было.

24. Реконструкция памятника Юстиниану. На голове его – корона-плюмаж из перьев павлина, который считался птицей райской, символом воскресения и жизни вечной.

Сам факт совмещения, слияния двух больших и самых символически значимых храмов Константинополя – Софийского и Влахернского – воедино может означать только то, что к XVI веку, когда Второй Рим уже сто лет пребывал под властью агарян, и связи с ним если не совсем угасли, то сократились до минимума, в сознании русских людей, уже осознавших себя наследниками Царьграда и свою страну – Римом Третьим и последним, сам Город-светоч ушёл с земного плана в светлую легенду, как некий далёкий град Китеж. И на замечательной этой иконе мы видим обобщённый образ Царственного Града, где совершаются чудеса и присно пребывает Богородица Мария с Единородным Своим Сыном и множеством святых, молящихся Им о милости к роду человеческому, ещё пребывающему на земле. И это уже не столько Второй Рим, сколько Новый Иерусалим, ожидающий достойных в конце времён. Отсюда и эсхатологический образ Спаса в силах, и тема моления святых за мир, но также и торжество света, когда нет нужды в Солнце и Луне, а времени уже нет и не будет («Егоже Царствию несть конца»), и возвышенная радость, которая просто физически ощущается при созерцании этой уникальной иконы.

*

25. Сколь большое значение приобрёл праздник Покрова на Руси, показывает факт размещения его иконы в конхе алтарной апсиды Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве. Очень красивая и гармоничная по композиции фреска 1598 года.

Алтарное пространство, где пребывает стоящая на алом облаке Богородица Мария, написано градациями одного цвета и являет нам мир тонкий, умопостигаемый, и как бы светится изнутри. И так же на фоне ночного неба светится снаружи мягким белым светом сам собор, как будто у него хрустальные прозрачные стены, – этот самый посвящённый Богоматери и Её иконе Одигитрии Смоленской собор, построенный по образцу соборов Успенского Кремлёвского и Владимирского, Софийского в Новгороде и Вологде, Преображенского в Переславле-Залесском и других русских белокаменных русских соборов, где особое внимание уделяется явлению в земной мир и торжеству Божественного света. Здесь мы видим удивительное обогащение традиционной символики иконы Богоматери Оранты в алтарной апсиде. И возникает стойкое впечатление, что мы сами, вместе с блаж. Андреем и Епифанием, духовными очами наблюдаем чудо явления Богоматери, и прямо на наших глазах Она умоляет Сына Своего простить грехи молящимся внизу (то есть всем нам!) и вместе со Святым Духом ниспосылает благодатные энергии на представленные на престоле Святые Дары в ответ на молитвы земных священников и народа в храме, к которым присоединяются молитвы святых на иконе в конхе и святителей ниже. Поистине единство Церкви небесной и земной – торжество Православия.

Пресвятая Богородица, спаси нас!