Художник по-английски — "artist", на украинском — "маляр", и между этими определениями как-то существует в РФ тот процесс, который называется актуальным искусством. В самом деле, российскому социуму сложно воспринимать всерьёз, словно художников, — актёришек, которым и подмалёвку делать не всякий дозволит. Тем более что эстетическая недоразвитость устроителей социально-ориентированных перформансов (сплошняком недоучки с филфаков или литинститута, в профильной специальности — неликвидны из-за бесталанности) замещается ими повышенной политической активностью. Гиперкомпенсация — всё по Фрейду, в которого мы не верим, но цитируя Маркса, в которого мы тоже не верим, но по другим причинам. А публика, которой давно приелись непрофильные активности Ахеджаковой и компании, на политические высказывания самодеятельных коллективов плюёт. Ударяйте по Уильяму нашему Шекспиру где-нибудь в другом месте, незаказанные представления — не оплачиваются.
Но и это бы не беда. Сложности перевода могли бы способствовать сепарации, с проживанием в своих замкнутых гетто, и пусть себе нарабатывают бэкграунд, культурные коды и прочее "приращение смыслов". Но благодаря неуёмности политических паразитов современный арт стал сводиться исключительно к политически-ангажированному высказыванию и следующим за ним судебным разбирательствам. Вторую часть "мерлезонского балета" можно было бы назвать "юризм-арт" и успокоиться, но не получается. У неликвидных деятелей всегда найдутся ещё менее талантливые почитатели, которые не дадут превратиться банальному акту "принял — поджог — в тюрьму" в бюрократическую рутину, должна же быть "романтика".
Поэтому, при всей печали, скандалы вокруг ГЦСИ, скорее, закономерны. И тем актуальнее становятся частные институты, для которых результат важнее процесса. В галерее Сергея Гридчина, который занимается продвижением современного искусства "под ключ", открылась выставка Олега Маслова "Эхинацеи и Циннии", которая самим названием отсылает к питерской "Новой Академии Изящных Искусств". Пока в Москве девяностых модные дурачки, желавшие быть в тренде, раскапывали стюардессу, закопанную в Париже шестьдесят восьмого, в городе на Неве актуальным стал неоакадемизм Тимура Новикова. В Новой Академии появился синтез "маляров" (на ремонт Михайловского замка, где разместились "академики", у Русского Музея просто не было средств) и "артистов" ("околоакадемических" тусовщиков называли студентами и даже учили рисовать, заранее зная, что художников из них не получится). Сама по себе живопись в те годы была актом. Сплав аполлонического и дионисийского начал, как и завещал Ницше.
Удивительно то, что работы, ставшие началом Академии, сохранились до наших дней, но может быть, в этом как раз закономерность. Тимур Петрович Новиков любил музеефикацию, а ветер истории снёс всё наносное. К тому же цикл "Голубая Лагуна", послуживший началом выставочной деятельности Новой Академии, был нарисован Олегом Масловым и его тогдашним напарником Виктором Кузнецовым по мотивам фотографий на нудистском пляже именно в Симеизе, где модели предстали в образе греческих богов и нимф. То, что снова Крым — наш, может быть, и совпадение, хотя кто-то думает по-другому. А новые "цветочные" работы Маслова, нарисованные на холстах с розовым грунтом, относят к пейзажам, клумбам и цветам, традиционным для Ленинграда. Новый, послойный поиск новой античности — в новой точке притяжения актуального искусства.
Илл. Олег Маслов, Виктор Кузнецов. "Рождение Венеры" (1993)
