«Зелёный пламень в изумруде…»
Вирджиния Вульф о русской красавице
Восприятие русской цивилизации на Западе – отдельная и очень сложная тема. Все в курсе, что «у них там» любят Достоевского, Толстого, Чехова (именно в такой иерархии), знают «Доктора Живаго» куда как лучше, чем на родине Пастернака, и крепко помнят фамилию Калашников. Опять же балет, космос, фигурное катание и конструктивистский авангард 1910–1920-х годов – всё это считается «русским» и не подлежит пересмотру. Однако же есть области, где влияние нашей культуры было и остаётся весьма ощутимым, но об этом говорят мало и скупо. Например, в модной индустрии. Не так давно одна псевдолиберальная тётенька заявила, что у России нет своего вкуса – ни в творчестве, ни в одежде, поэтому тут могут или восторженно копировать Париж – Лондон – Голливуд или же – тупо, со злобным упорством воспроизводить эстетику ватника. Всем этим окологуманитарным леди простительно быть смешными – они мало читают и ещё меньше думают. Давайте вспомним то колоссальное влияние, которое оказал русский образ, а впоследствии – советский дизайн на моду XX – начала XXI веков.
Итак, эпоха Art Nouveau. Творец французского стиля – Поль Пуаре восторженно аплодирует дягилевским балетам. Хотя он не одинок: весь мир преклонялся перед гениями танца и роскошью костюмов. Эффектная красота сценических нарядов заворожила Пуаре и, как говорят, послужила основой для его очередных разработок. Большинство исследователей полагают, что именно Лев Бакст повлиял на ориентальную линию Пуаре, хотя сам кутюрье утверждает, что это не совсем так, ибо востоком тогда увлекались буквально все – от многоучёных академиков до «роковых» истеричек, писавших выспренние поэмы о розах и грёзах. Впрочем, предоставим слово самому Пуаре: «Многие клиентки приходили ко мне с красивой акварелью, купленной у Бакста за большие деньги, но всякий раз их ждало разочарование: я отказывался воплотить в жизнь чужую идею. Люди считали это проявлением зависти, но они заблуждались. У меня не было причин завидовать Баксту, напротив, я считал, что не все его идеи можно принимать безоговорочно: стремясь найти собственный, неповторимый стиль, он слишком часто забывал о чувстве меры. Я мало чего мог почерпнуть из его работ для театра. Они были чересчур фантастичны, чтобы вдохновить модельера, который в своей работе должен ориентироваться на реальную жизнь. Так что если Бакст и оказал на меня влияние, то весьма опосредованно». Впрочем, в ряде работ, посвящённых истории костюма, говорится о взаимном влиянии Бакста и Пуаре, о принципиальной невозможности одного без другого. Полагаю, что ревнивое отношение француза к русскому гастролёру было продиктовано не только профессиональной завистью или боязнью быть всего лишь вторым номером. Дело в том, что Бакст подписал контракт с домом Пакэн, создав знаменитую «Фантазию на тему современного костюма», а ведь Жанна Пакэн считалась самой несносной конкуренткой для Поля Пуаре…
Как бы там ни было, но в начале 1910-х годов он посещает Россию. Безусловно, отмечает: все дамы и кавалеры одеты, как по картинке из Costume Parisienne, поэтому его увлекает иное – народное платье, кокошники, мониста, красный цвет, купола соборов, архитектура в неорусском (и псевдорусском) духе. Встречается с блистательной придворной портнихой – Надеждой Ламановой: «Она открыла мне всю фантасмагорию Москвы, этого преддверия Востока. Как сейчас я вижу иконы, Кремль, миниатюрные колокольни Василия Блаженного, извозчиков, гигантских осетров, икру на льду, чудесную коллекцию современной живописи господина Щукина и вечера в «Яре». Как видим, Пуаре вновь жаждет экзотики, востока, всего сугубо не европейского, хотя, конечно же, Щукинское собрание импрессионистов, фовистов и пуантилистов – это казалось чем-то запредельно-передовым и невероятно стильным, но главное – сугубо западным. Напомню, что французские негоцианты en masse предпочитали салонную живопись в духе Джованни Больдини, а вовсе не суперсовременную живопись. В России всё не так – сочетание чрезвычайной прогрессивности и такой же безобразной отсталости всегда пугает и завораживает иностранцев. Не остался в стороне и Пуаре. В 1910–1920-х годах мсье Поль будет часто обращаться к старорусской – на стыке Востока и Запада – теме, создавая манто с причудливой вышивкой и мехами.
…После революции на Запад хлынул поток эмигрантов – они принесли с собой неповторимую дворянско-разночинную культуру. Как писал Владимир Набоков в своём «Даре»: «Грандиозный отлив интеллигенции, составлявшей такую значительную часть общего исхода из Советской России в первые годы большевистской революции, кажется ныне скитанием какого-то баснословного племени, следы гаданий которого по птицам и по луне я теперь высвобождаю из песка пустыни…». Крупнейшие дома мод с удовольствием брали на работу грациозных русских аристократок, вроде Натали Палей, ставшей женой и музой Люсьена Лелонга. Этой теме посвящено уникальное исследование историка моды Александра Васильева «Красота в изгнании». Русские красавицы выглядели загадочными и фантастическими. Недаром Вирджиния Вульф выводит в своём романе образ московской боярышни: «…На что она похожа? Снег, пена, мрамор, вишня в цвету, алебастр, золотая сеть? Нет, всё не то. Она была, как лисица, как олива, как волны моря, когда на них смотришь с вышины, как изумруд, как солнце на мураве покуда отуманенного холма – но ничего этого он не видел и не знал у себя в Англии». Сюжет под названием «Орландо» – повествование, проходящее сквозь века, но создано-то всё это в 1920-х годах, под влиянием текущего момента. В моду вошли диадемы-кокошники, меха, вышивка в славянском стиле (чаще всего – фантазийная). Для дома Шанель работала сама великая княгиня Мария Павловна – в качестве вышивальщицы. Впрочем, изобретателем легендарного аромата под номером 5 оказался бывший сотрудник московской фирмы «Ралле» – Эрнст Бо. Конечно, француз, но когда-то – российский подданный. Модельера и парфюмера познакомил великий князь Дмитрий Павлович – на тот момент возлюбленный Шанель. Популярным сделался и аляповатый стиль а-ля рюсс, распространявшийся через эстетику «русских ресторанов» и кабаре, где было много ряженых казаков, боярышень, гусаров и прочих диковинных персонажей.
Интересны и варианты сотрудничества – всё та же Коко создаёт костюмы для дягилевского балета, в частности для спектакля «Голубой экспресс». Мы видим тренировочную форму, купальники и прочие новомодные вариации на тему активного отдыха. 1920-е годы – время спорта, дерзания и бесконечных гонок. Эпоха любования человеком-машиной, у которого все детали в идеальном порядке. Если посмотреть хореографию «Голубого экспресса», нам покажется, что перед нами… типичная советская постановка «Синей блузы», разве что безо всякой политической мысли. Костюмы Шанель для русского балета повлияли на развитие спортивной одежды – в частности на модели Жана Пату, одного из ведущих спортмодельеров рубежа 1920-х – начала 1930-х годов. Или вот ещё один занимательный пример: одной из самых востребованных дизайнерш эпохи Art Deco считалась Соня Делоне (урождённая Терк), прибывшая в Париж из России ещё до революции и создававшая, помимо всего прочего, роскошные варианты текстильного рисунка. Замечу, что именно в этом направлении работали советские художницы – Варвара Степанова и Любовь Попова. Причём никто никого не копировал – у парижских и у московских мастеров оказывались единые источники вдохновения.
Кроме того, на Западе растёт интерес к большевистскому авангарду и к новым формам конструктивной одежды, которую с лёгкостью изобретают в Москве – Гран-при на выставке 1925 года (той самой, что дала название стилю Art Deco) вручили Надежде Ламановой за платья, пошитые из владимирских рушников. Этот мотив впоследствии будет много раз копироваться и повторяться западными кутюрье. Да-да. Та самая Ламанова, которая некогда шила платья для самой императрицы, теперь оказалась у истоков новой советской моды. Её хорошо знали на Западе – как мы помним, о ней с теплотой отзывался Поль Пуаре, которого сложно заподозрить в прекраснодушии…
Следующий этап – уже 1960-е годы, когда Россия стала ассоциироваться с космическим стартом и международной гегемонией. Наши манекенщицы блистали на зарубежных показах. «И все говорят не столько о белизне зубов, длине ног, объёме талии и бёдер, сколько об образе советской женщины», – это фраза из журнальной статьи 1968 года. Тема публикации – наши манекенщицы за рубежом. Триумф русской моды и русской грации на международной выставке ЭКСПО-67. «Самое красивое оружие Кремля», – писали о девушках-моделях в издании Paris Match. Красное платье «Россия» Татьяны Осьмёркиной объехало весь мир. Отмечу, что в 1960-х модельеры и дизайнеры всего мира стряхнули пыль с рисунков полувековой давности – эстетика 1910–1920-х годов казалась острой и свежей. Так, творцы минималистской молодёжной моды со вниманием относились к линиям советского гения Эля Лисицкого – одного из сподвижников Малевича и создателя неподражаемых ПРОУНов. Интерес вызывала и «пролеткультовская» прозодежда 1920-х – в западных журналах писалось, что будущая одежда станет собственно такой: конструктивной, простой, но при этом – вполне изящной. В те годы всё советское казалось не пугающим и людоедским, а именно – прогрессивным, зовущим, жизнеутверждающим. Причина – о, конечно, улыбка Юрия Гагарина. Именно с ним были связаны грёзы наивного и молодого человечества 1960-х...
А вот и 1970-е годы – ведущим направлением называли этнический стиль. Общество охладело к футуризму, чётким линиям, локальным цветам, абстрактной живописи. Увлекательно вовсе не будущее, а именно прошлое. Цветастые длинные юбки, платки, бусы, меховые шапки – всего этого с избытком хватало в русских традициях. Именитый парижский кутюрье Ив Сен-Лоран (кстати, искренний поклонник нашей страны) создаёт пышную коллекцию, посвящённую русским балетам. Поклонение Дягилеву. Восторг перед непознаваемой и глубокой культурой. Здесь прекрасно всё – и парча, и красные сапожки, и мех, и золото. Разумеется, представления Сен-Лорана о России были сказочными и книжно-иллюстративными, но тем не менее все его задумки сделались остромодными… а советские щеголихи гонялись за высокими лисьими шапками а-ля Барбара Брыльска в «Иронии судьбы». Тогда прошла серия статей о том, что мы начинаем ценить наше-родное только после того, как оно внедряется Синдикатом Высокой Моды и приходит сюда в виде «французской новинки». Кстати, Сен-Лоран с почтением относился и к современному русскому балету, сделав Майю Плисецкую своей музой и – общепризнанной «иконой стиля».
Следующий этап – 1980-е: в мировой обиход вошло русское слово perestroika, как когда-то – sputnik. Перемены, происходившие в СССР, казались настоящим прорывом, а красные буквы Perestroika стали украшать футболки американских подростков (как обычно, эта мода вернулась к нам в формате заграничной штучки). Начиная с 1990-х в устойчивых трендах – минимализм, а поэтому происходит постоянное цитирование 1920-х годов. Модельеры опять и снова обращаются к образам, созданным русскими авангардистами.
Но и не только... Джанни Версаче – этот король роскоши и китча ещё в 1987 году разрабатывал костюмы для балета Мориса Бежара «Воспоминание о Ленинграде». Модельеру предстояло создать образы русских матрёшек. «Я хотел создать солнечный образ России…» – констатировал мэтр. Интересно, что его матрёшки наряжены в гигантские кринолины 1850-х годов, каковые носили русские аристократки и купчихи, приезжавшие на отдых в Европу, в том числе в Италию. Этому были посвящены многочисленные зарисовки – и фотографии. В европейской прессе вышучивалась величина русских кринолинов, против которых парижские – ничто. Вероятно, именно этот образ в сочетании с привычным высоким кокошником и послужил первоначалом для создания «ленинградских матрёшек»…
Да, это лишь малая часть того, что можно было бы рассказать, – русский вклад в историю искусств и модную индустрию неоспорим, однако мы не всегда хотим это замечать. Почему? От скромности? Или от того, что считаем это не таким уж важным для нашей духовной жизни?
