Дирижёр-постановщик – Геннадий Рождественский
Режиссёр-постановщик – Ольга Иванова
Художник-постановщик – Виктор Герасименко
Хореограф-постановщик – Алексей Ищук
Художник по свету – Айвар Салихов
Видеопроекции – Данил Герасименко
Дирижёр – Дмитрий Крюков
Соран Барса, сенатор – Алексей Смирнов, Александр Маркеев
Сервилия, дочь Сорана – Татьяна Федотова, Татьяна Конинская
Валерий Арулен Рустик, народный трибун – Игорь Вялых, Захар Ковалёв
Эгнатий, вольноотпущенник сенатора Сорана – Александр Полковников, Роман Бобров
Тразея Пет, сенатор – Павел Паремузов, Алексей Сулимов
Монтан, сенатор – Пётр Мелентьев, Василий Гафнер
Гельвидий Приск, сенатор – Давид Целаури, Анатолий Захаров
Паконий Агриппин – Василий Соколов, Роман Шевчук
Старик – Герман Юкавский, Кирилл Филин
Локуста, волшебница – Виктория Преображенская, Ирина Березина
Неволея, невольница Локусты – Марианна Асвойнова, Олеся Авакова
Антония, кормилица Сервилии – Ольга Березанская
Софоний Тигеллин, префект преторианцев – Эдем Ибраимов
Фульциний Афер – Михаил Яненко, Виталий Родин
Авидий Гиспо – Алексей Прокопьев
Претор – Александр Колесников
Призрак – Ирина Березина, Екатерина Большакова
Глашатай – Сергей Остроумов, Пётр Мелентьев
Центурион – Анатолий Захаров, Давид Целаури
Раб – Василий Гафнер, Сергей Остроумов
Цест – Роман Шевчук, Василий Соколов
Девочка-цветочница – Ирина Хрулёва, Марианна Асвойнова
Продавец паленты – Прохор Вахрамеев, Дарья Колесникова
Сенаторы, трибуны, жрецы, преторианцы, стражники, музыканты, танцовщицы, рабы, народ – хор Камерной сцены
«Сервилия» Римского-Корсакова продолжает оставаться одной из наиболее ярких оперных постановок столицы. Спектакль настолько великолепный и захватывающий, что артисты, выступающие несколько дней подряд, подзаряжаются энергией. Удивительно как людям на пределе возможностей игравшим 18 числа удаётся играть с возрастающей силой через день, 20-го.
Александр Полковников превосходит сам себя – жест, грим, образ, голос, страсть, драматическое чувство. Эгнатий отточенный и рельефный.
Последнее время на сцене редко видно Игоря Вялых. 18 и 20 июня артист предстал перед публикой в образе Валерия и это была долгожданная встреча, потому что образы Игоря Вялых обладают особенным обаянием. Аристократичность артиста, вкрадчивая и элегантная манера несколько ретушируют образ рядом с блистательной Сервилией Татьяны Федотовой. К персонажу Валерия критики не раз предъявляли претензии – есть мнение, что образ не вполне дописан и уступает другим героям. Не берусь судить так ли это, важно отметить другое – главным героям оперы воплощённым Игорем Вялых и Татьяной Федотовой точно удалось нащупать лирический, романтический нерв взаимоотношений Валерия и Сервилии. Такой контакт на сцене – редкость, часто романтическая линия взаимоотношений формальна и условна, между артистами отсутствует искра, нет ощущения химии, связи, контакта. В таких случаях героям не очень веришь. Игорю Вялых и Татьяне Федотовой веришь. И здесь множество факторов. Запомнилась сцена признания 20 июня… Здесь был не только порыв Сервилии, но и игра двух рук. Казалось бы, ерунда – стоят двое взявшись за руки и нет здесь никакого искусства. Однако артисты Камерной сцены доказывают, что это совсем не так. И за руки можно держаться по-разному, так, что этому поверишь. Это интересно не столько потому, что производит необходимое впечатление на зрителя, сколько в силу того, что делает очевидным насколько нелепо и формально смотрятся на сцене многие «играющие любовь» пары.
Освежающим ураганным вихрем оказался Валерий Захара Ковалёва. Настолько звонко, мощно, энергично, что невольно подумалось – и раньше было мощно, а теперь какое-то второе дыхание. Артиста несколько раз довелось видеть в записях спектаклей Исторической сцены Большого театра. Решил: наверное, это влияние большой сцены, исторические и культурные корни питают артиста мощью несмотря ни на какие новодельные реконструкции исторического здания и бушующие пандемии.
Тразея в исполнении Павла Паремузова невероятно проникновенен и, кажется, звучал в эти дни мощнее, чем раньше. Может быть эта сила воздействия – особенность переживания и артиста и зрителя, влияние того факта, что артисты за время пандемии и самоизоляции изголодались по сцене, и вокально, и драматически набрали форму, подтянулись, достигли новых вершин.
Редко видно на сцене Викторию Преображенскую, исполнявшую партию Локусты. И это тоже долгожданная встреча. Проникновенно и зловеще звучит её героиня в религиозно-мистической опере великого русского композитора. Гримёры Камерного театра, теперь Камерной сцены, имеют тенденцию гримировать волшебницу с акцентом на кровоподтёки. В гриме Ирины Березиной 19 июня и у Виктории Преображенской 20 от этой тенденции отошли и мне кажется, что это более верный путь. Кровь производит гнетущее впечатление и отвлекает на форму, на «вампирские» ассоциации, хотя сам образ Локусты интересен и заслуживает внимания по сути. И здесь выразительное, бледное лицо производит более верное впечатление, концентрирует внимание на смысле происходящего без возникновения в сознании зрителя отвлекающего ассоциативного ряда вампирско-хэллоуинской тематики.
Татьяна Федотова – птица-феникс, сгорающая в огне созидающей образ страсти. Сколько силы, таланта, какой всепоглощающий внутренний эмоциональный пожар и волевой порыв должны быть в человеке, чтобы так самозабвенно играть, так себя отдавать, тратить, выжимать из себя столько энергии, так погружаться в транс и мистику сценического бытия! Не знаю с чем это сравнить. Пророки, гуру, мистики, дервиши и шаманы владеют тайным знанием о погружении в неведомые стихии, состояние вхождения в образ, другое бытие, другую реальность. Это что-то неземное – квинтэссенция полной самоотдачи. С одной стороны, не отвести глаз, с другой – страшно за человека, способного на такое. Как после такой «игры» дойти домой, как восстановить силы – и духовные, и физические? А через день ещё спектакль. Такая же мистерия, мистическое трансцендентное действо. И новые открытия, новые грани, новые оттенки настроения! Новые вершины! Способность «переиграть», превзойти саму себя там, где кажется, что сильнее, лучше, выше, полнее, красивее, талантливее уже нельзя! И всё это – один талантливый человек! Актриса говорит сама с собой и со вселенной, кажется, что вокруг и нет ничего, только она и вечность мироздания. Множество нюансов, божественный голос и столько красоты, изящества, силы – эмоциональной, духовной и физической… Олимпиец… Тореадор… Странные сравнения, а между тем возникли и не зря. Ассоциации с олимпийскими богами, но и артистичными, выносливыми, волевыми спортсменами… И боги, и спортсмены – олимпийцы. А тореадор… это впечатление от сцены решающего объяснения с Эгнатием. Эмоциональные переходы героини: смятение, ужас, гордость, возмущение, ненависть – и сколько ещё там всего в этом водовороте противоречивых, клокочущих в сердце чувств… И в момент перехода, на грани столкновения эмоций, красивейший, резкий, но и элегантный, преисполненный артистизма, сильный, неожиданный жест – взмах плащом, взлетающим в высь и ложащимся полукругом вокруг героини… Здесь возникает образ тореадора – мастера укрощения диких страстей, бешеных наскоков животной стихии и виртуоза манипуляций с плащами… Это образ не тупого, ленивого убийцы, а виртуоза, мастера, смельчака, находящегося один на один с дикой стихией. Хрупкий, гибкий, совсем крохотный на фоне громадного быка и огромной арены, но отважный и смелый, волевой и идущий своим путём… Так и Сервилия Татьяны Федотовой… Миниатюрная, изящная, сильная, отважная, волевая, одна против целого Рима, против сил зла, несправедливости и коварства. Жест с плащом – гениальное пластическое выражение силы воли, силы возмущения и готовности несмотря ни на что оставаться верной себе, быть дочерью сенатора Сорана. Жест тореадора, жест гениальной актрисы, воплощение артистизма и сценической красоты.
Выходишь из Театра с мыслью, а можно ли так играть? На грани эмоциональных и физических возможностей, как в последний раз, безоглядно, самозабвенно. Драматический талант Татьяны Федотовой – пример несомненного Призвания, когда человек не может не сгорать в творчестве дотла, не может, не хочет, не умеет творить и жить на сцене «наполовину». Бескомпромиссная борьба за сценическую правду, вокальную и драматическую глубину. Такой подход к делу феноменален, редок и по сути своей камерен… потому, что донести все эти нюансы до зрителя на большой сцене нельзя… Здесь либо камерная сцена, либо кинематограф, в меру возможностей техническая фиксация полутонов. Это героический созидательный сизифов труд ради торжества Искусства. Сизифов, не потому, что не имеет смысла, а потому, что по сути своей не имеет конца, заключается в вечной борьбе Мастера с самим собой, постоянном завоевании уже завоёванных когда-то и новых вершин. Каждый спектакль – новый бой за сценическую правду, за максимально возможное раскрытие образа. Vita brevis, ars longa – жизнь коротка, искусство вечно и обширно. Мало на свете героев, творцов, готовых сознательно и самозабвенно ступить на этот нелёгкий путь вечной борьбы, борьбы в которой истинный, настоящий Мастер, достигая непревзойдённых гениальных высот, всё равно остаётся недоволен собой, потому что знает – жизнь коротка, искусство вечно и обширно, так же вечно и недостижимо, как сияющий в эти июньские дни в ночном небе Москвы Юпитер. Настоящий творец может испытывать чувство выполненного перед Искусством и недостижимым Идеалом долга, но вряд ли будет считать себя триумфатором и человеком «поймавшим Господа за бороду», потому что планка таланта, мерило успеха, горизонт идеала не имеют предела и в борьбе за его достижение человек бессилен перед Вечностью. Однако именно в готовности служить Идеалу, стремиться к нему и кроется секрет успеха, суть раскрытия таланта и достижения вершин Мастерства.
В одной из биографий Бетховена описаны последние дни композитора. Любимым композитором Бетховена был Гендель. Находившемуся на смертном одре Бетховену подарили собрание сочинений Генделя. Композитор сполз с кровати, встал на колени и произнёс: «здесь есть чему поучиться». На закате своих дней гений был готов учиться, потому что знал, что идеал недостижим, знал, что чтобы добиться истины в Искусстве нужно ни на минуту не бросать самого поиска и стремления к ней. Здесь нет предела, нет остановки. Можно утратить силы на подвиг этого поиска, но отрицать этого принципа, жить не в соответствии с ним нельзя. Здесь суть мировоззрения и ощущений человека, любящего искусство в себе, а не себя в искусстве, вечного борца за обретение Истины и Идеала. Такие люди крайне редки. Татьяна Федотова из их числа. Талантливейшая, самозабвенно и искренне сосредоточенная на результате, переживании и воплощении образа. Искренняя потому, что так отдавать себя Искусству могут только те, кто не может иначе, те, для кого петь, играть, творить – и есть сама жизнь и смысл жизни. Талант – это счастье, но и большая ответственность, обуза, тяжелейшая ноша, крест и послушание, самоотречение от обыденного и простого, повседневного, обычного, «нормального» и усреднённого. Жить такой жизнью, готовность служить Таланту – подвиг. Слава тем, кто выстоял, не сломался, смог раскрыть собственный потенциал на этом тернистом, трудном, неведомом, часто неблагодарном, страшном своей непредсказуемостью пути. Сервилия и другие роли Татьяны Федотовой – образец воплощения искомого Мастером идеала. Их созидательница – Прометей, Данко, своим пылающим сердцем вдохновляющий других пытаться быть лучше, искать Истину, любить искусство в себе, а не себя в искусстве, и образец Служения, человек устанавливающий высочайшую планку того, как можно играть, как можно жить на сцене. Опыт встреч с таким Мастером бесценен, потому что даёт мерило, масштаб пониманию что такое «хорошо» в искусстве и что такое Искусство.
Замечательно, что Александр Полковников встаёт радом с актрисой, не теряясь и не бледнея на её фоне, поскольку драматические таланты артиста сопоставимы. Важно, чтобы один талант не затемнял собой остальных, не «перетягивал одеяло» на себя, гармонировал с другими. Татьяне Федотовой удаётся играть не подавляя. Это звезда, свет которой делает ярче и других, звезда, умеющая образовывать созвездия.
Роли Сервилии, Эгнатия, Валерия архисложны, потому, что в них трудно отделаться условностью… Это не опера-сериа, в которой «в принципе» можно обойтись красивой стилизацией. У Римского-Корсакова всё намного сложнее. Современники первых постановок отмечали посредственную игру артистов и это неудивительно, потому что материал произведения в высшей степени необычен, сложна эпоха, далеко не всем (не только зрителям, но и артистам) понятна мотивация героев. А без понимания, может быть не интеллектуального, а эмоционального понимания, без прочувствования их мотивации сыграть что-то серьёзно и убедительно невозможно. Татьяне Федотовой и Александру Полковникову это блестяще удаётся.
Великолепно звучал в роли претора Александр Колесников – то, что нужно, дабы внушать почтение к римскому правосудию. Софоний Тигеллин Эдема Ибраимова более чем убедителен. Такого насыщения образа нюансами ещё не было. Артист явно наслаждается, играя гранями образа. Каждый жест, каждый взгляд, улыбка – всё тут интересно. Хороши были Тигеллины Алексея Мочалова и Сергея Байкова – величественные, сдержанные. У Эдема Ибраимова совсем иначе. Величавость живая, подвижная, романско-средиземноморская, южная. Вспомнился корсиканец Наполеон и итальянец Муссолини. Жаль, что не довелось увидеть Птолемея Эдема Ибраимова в постановке оперы Генделя «Цезарь и Клеопатра» Камерного театра. Артист излучает энергию, от него сложно отвести взгляд.
Обаятельно исполняли трио жизнелюбивых сенаторов Пётр Мелентьев, Давид Целаури и Василий Соколов. Тонким лукавством и игривостью настроения удивлял Пётр Мелентьев. Троица сенаторов в исполнении Василия Гафнера, Анатолия Захарова и Романа Шевчука, выступавшая 19 июня, всегда отличалась выразительностью, но в этот раз кажется превзошла себя концентрацией разнообразных и противоречивых эмоций: много здесь было вожделения, страсти, но и чувства опасности, страха. Не менее выразительно смотрелись горе-заговорщики гуляки-сенаторы и на суде. Была небольшая заминка в хореографии «оргии», но самозабвенное творчество артистов и в этом случае делает эту сценку шедевром в шедевре. Может быть немного слишком гротеска, но это нравится, здесь свобода творчества, а самое главное – биение жизни. Вообще сенаторы более зрелого возраста оказались бόльшими эротоманами и сластолюбцами, чем их обаятельные, но более молодые и беспечные коллеги, показали большее знание жизни – опасений, страха. Иное дело, что в конечном итоге им эта житейская мудрость никак не помогла: вино, женщины и коварство Эгнатия Романа Боброва довели троицу до трибунала. В связи с данным трио вспомнился замечательный, самобытный артист Борислав Молчанов.
В образе изувера-душителя не хватало Андрея Цветкова-Толбина, гениально перевоплощавшегося в Цеста, что нисколько не умоляет впечатляющих злодейских заслуг Романа Шевчука.
В составе, игравшем спектакль 19 июня, обратила на себя внимание Неволея Олеси Старухиной (Аваковой). Образы Ольги Бурмистровой и Марианны Асвойновой более страдательно-пассивные, нейтрально-сдержанные. В лице Олеси Аваковой христианство обретает интересное новое прочтение, неожиданно активное, деятельное, целеустремлённое и осознанное. Здесь Неволея – самостоятельная самодовлеющая величина. При этом дополняющая Сервилию и гармонирующая с ней. И это необычно, поскольку сильно отличается от виденного ранее, действительно интересно и демонстрирует насколько по-разному талантливые артисты могут интерпретировать характеры и образы героев.
В арке верхнего яруса все три дня пела Ирина Алексеенко – замечательная актриса, которую последнее время редко видно на сцене. Поражает мимическим, хореографическим, сценическим мастерством хор Камерной сцены. Молодцы. Обжились и научились. Девушки так хороши, что впору задуматься, а нет ли среди них потенциальной Сервилии будущего?
Отдельная благодарность Дмитрию Крюкову и музыкантам.
Руководство Большого театра грозит реконструкцией и расширением камерной сцены, перестройкой зрительного зала с 200 до 500 мест. Во дворе театра уже высится внушительная стена из строительных лесов. К сожалению указанные мероприятия чреваты утратой ряда уникальных постановок. Прежде всего вызывает опасения дальнейшая судьба «Сервилии», под постановку которой сегодня перестраивается весь зрительный зал, всё сценическое пространство вместе с оркестровой ямой. Это ещё один веский довод, объясняющий почему каждый спектакль – событие, которое нужно посетить.
20 – 23 июня 2021 года
