У каждого своя Франция. Мне милы шуаны и ненавистны санкюлоты, а кому-то, наоборот. Мне жаль Марию-Антуанетту, а кто-то оплакивает Робеспьера. Кому-то достаточно "Пламени Парижа" Ратманского в Большом, а кто-то отправляется в Санкт-Петербург, чтобы увидеть, как решил революционную коллизию на сцене "Михтеатра" Мессерер.
Скрывать не стану, меня привел в северную столицу не революционный пыл. И даже не поиски прошлого. Меня интересует исключительно будущее: судьба недавней солистки ГАБТ, а ныне — примы Михайловского театра — Анжелины Воронцовой.
Итак, ночной экспресс — и я в городе на Неве. Михайловский театр.
Последняя премьера сезона собрала изрядное число критиков, включая импортированных с Запада. Европейское "окно прозрачности" работает до сих пор, и иностранцы чувствуют себя в Питере едва ли не уютнее, чем мы. Не оттого ли в оценках спектакля понаехавшие балетоведы оказались куда как более свободны и восторженны, нежели наши?
На сцене
Михаил Мессерер взялся за трудное дело: не изобрести новую историю, как сделал это Алексей Ратманский, а максимально полно воссоздать балет, придуманный Василием Вайноненом. Трудно сказать человеку неспециальному, насколько в этом Михаил Григорьевич преуспел, но отзывы искусствоведов — от кандидатов до докторов — в частных беседах дали понять, что, да, видимо, полнее восстановить сейчас "Пламя Парижа" невозможно. Вопрос: а нужно ли?
Полагаю, да. Дело даже не в том, что любой культурный феномен нуждается в сохранении. Каждое значимое событие — точка перегиба, если не бифуркации в истории. Значимость "Пламени Парижа" в развитии русского балета никто под сомнение не ставил. А ведь если скрупулезно воспроизвести некий акт, то это вызовет возрождение того мира, который породили первоначальные действия. И, напротив, возрожденный мир с необходимостью повторит события начала. Воспроизвели. Ритуал совершен. С этой точки зрения правомерен вопрос: преодолена ли революция?
На мой взгляд, вполне. Даже в большей степени, чем это удалось Ратманскому. Эстетизированная революция от Алексея Осиповича не ставила задачу актуализации контекста (привет, теоретики!), его балет — рефлексия по поводу событий. Плюс авторская фантазия. И как результат — оригинальное произведение небесталанного автора.
Мессерер взял задачу магических свойств: вызвать дух революции через повторение ритуальных шагов. Совершить жертвоприношение — отделить мир от его причин. Произвести священнодействие. И что вышло?
Оказалось — современность сопротивляется. Аристократы, например, у Мессерера, выглядят так, как им полагается: благородными людьми.
Напротив, народная стихия, воплощенная в танце, показывает энтропийную мощь природных сил, отсутствие меры в их применении. Михаилу Григорьевичу удалось обратиться к метафизическому измерению революции, воспроизвести хаос, лежащий в основе мироздания. Диковатые характерные танцы выглядят сейчас свидетельством бессубъектности так называемых народных масс, а когда-то этим танцам рукоплескал, по-видимому, зал. Ныне внимание публики приковано к классической составляющей балета про революционный Париж.
Вот и ответ: мы идем сегодня смотреть не танец басков в "Пламени Парижа", а партии крестьянки Жанны и актрисы Дианы Мирей. Решенные средствами классического экзерсиса с добавлением неизбежной для времени Вайнонена физкультурности. Не это ли преодоление революции?
В зале
Никто в Питере не знал, чего ожидать от неведомой им Анжелины Воронцовой в первый вечер, когда девушка танцевала Диану Мирей. Знали мы, московские зрители: видели ее Мирей де Пуатье дважды в спектакле Ратманского на сцене ГАБТ. Оба раза ее роль становилась главной вопреки сценарию — так хороша была балерина! Интересна была ее Жанна второго вечера, о которой тоже никто ничего не знал. Даже московский десант лишь строил предположения.
Что же, Анжелина справилась с ролью Жанны блестяще! В спектакле Мессерера главная роль проигрывает по эффектности второй женской, но Воронцова не оставила шансов никому. Прекрасный прыжок и бесшумные приземления, великолепное устойчивое вращение и гигантская амплитуда движений, спокойствие, уверенность и бездна обаяния — думаете, она не станет скоро первым номером русского балета? Уверяю, станет, пишу об этом давно, и пока все мои слова, сказанные об Анжелине, с пугающей точностью сбывались.
Недавнее приобретение Михайловского театра — больше, чем просто великолепная танцовщица. Лина — это забытая эстетика державности, красота вне времени, античное совершенство, благородство. Последнее для нашего балета — штука крайне редкая, поскольку воспитать некоторые черты характера невозможно: здесь духовные качества должны быть сплавлены с физическими совершенствами. Гармония — это про Анжелину Воронцову.
Мессерер, преодолевший революцию, нашел свою идеальную балерину. В Анжелине — отрицание пошлости "матросских" танцев. Она свидетельствует о революциях лишь с точки зрения вечности и ее законов, неспешных и неизбежных. Ее благородство — до этики и вне морали. Она возвращает наш балет на магистральный путь культурного развития, ничуть не задумываясь об этом. Живи сейчас Фридрих Ницше, Анжелина стала бы его любимой балериной.
Так стоит ли Париж Воронцовой?
На фото: Анжелина Воронцова (Диана Мирей) и Виктор Лебедев (Антуан Мистраль). Фото Стаса Левшига
