Всё более ускоряющееся сползание мира к новой большой войне заставляет нас оглянуться назад и ещё раз охватить взглядом большие войны недавнего (а, может быть, и более отдаленного) прошлого. Это необходимо нам, прежде всего, для трезвой ориентации: концептуальное осмысление прошлого помогает избегать ментальных и пропагандистских ловушек настоящего. Ведь всякая война начинается именно с этого: потоков пропаганды, намеренно скрывающей настоящие цели, ради которых войны и затеваются. Так вот в этом наша задача: сквозь пропагандистский туман прошлого и настоящего увидеть эти настоящие цели, прояснить настоящие смыслы войны, а значит и – с надёжным источником света в руках заглянуть в то будущее, в которое мы так стремительно входим. Сто десятая годовщина начала Первой мировой, в этом году отмечаемая, даёт отличный для этого повод. С Первой мировой имеет смысл и начать.
1. Тридцатилетняя война ХХ века
Главным итогом Первой мировой стало крушение четырёх традиционных империй, революции в России, Германии, Турции. Результаты красноречиво говорят о целях и бенефициарах всеевропейской бойни. Именно они всецело доминировали и на Версальской конференции. Делить побежденную Европу, мир, ставший «безопасным для демократии» в делегации Вильсона приехали ведущие банкиры ФРС с челядью, насчитывающей до тысячи трёхсот человек. Некоторые пункты итогового Версальского договора прямо диктовались Якобом Шиффом из Нью-Йорка. Обо всем этом мы, впрочем, уже писали, приводя имена и цифры, так что нет смысла повторяться. Просто ещё раз подытожим: мировая финансовая олигархия, приведя к власти свою марионетку Вильсона, подписавшего закон о ФРС, фактически развязала мировую войну. Она же стала настоящим её победителем.
Однако, далеко не все цели войны были достигнуты. Англия и Франция были ещё слишком сильны, чтобы допустить создание «мирового правительства» под эгидой Лиги наций. Конгрессу США эта идея, явно опережавшая своё время, тоже оказалась явно чужда. В итоге, Лига наций обратилась в вялый и лишенный настоящих рычагов власти политический институт.
Провалились и попытки стремительного марша мировой революции: поход Красной армии тов. Троцкого 1920 г. на Берлин захлебнулся ещё у Варшавы.
Однако сама эта попытка единым наскоком большевизировать Европу произвела неизгладимое впечатление на европейские народы. Явление красного дракона большевизма с одной стороны и чудища мировой плутократии с другой (а в то время мало кто сомневался, что две эти силы, близкие и этнически, работают в спайке) были восприняты как выход на мировую арену двух апокалипсических зверей, вызвав естественную реакцию традиционных христианских сил.
Активистские движения, противостоящие большевистскому хаосу и насквозь продажному парламентаризму, растут в это время как грибы по всей Европе.
Грянувшая в 1929 году Великая депрессия ввергает Европу в экономический кризис. Но одновременно откатывает «завоевания плутократии» лет на двадцать назад и значительно ослабляет удавку олигархии на шее европейских народов. В это время Европа стремительно национализируется, повсеместно отвергая либерализм и дикий капитализм. Движения эти столь опасны, что плутократии не остается ничего иного, как начать приготовление новой большой войны ради возвращения и упрочения своей власти (подробнее об этом см. в работе «Сделаем депрессию снова великой»).
С завершением новой полномасштабной войны в Европе сияющая цель плутократии – безоговорочная власть над миром – оказывается уже на расстоянии вытянутой руки. Вехами на этом пути становятся Бреттон-Вудские соглашения и план Маршалла, которые возвращают Европу под власть ФРС.
Начало «большой приватизации» Европы ознаменовал разработанный ещё в 1924 году План Дауэса, согласно которому в обмен на кредиты для выплаты репараций, все крупные активы Германии (тяжпром, железные дороги, шахты) переходили в собственность ФРС, а немецкая марка же фактически обращалась в доллар.
С принятием плана Маршалла в 1947-м через то же горнило проходит уже вся целиком Европу: приватизация важнейших активов, вгонка европейских столиц в кабалу госдолга; создание на обломках немецкой и французской экономик ЕОУС (Европейского объединение угля и стали) – предтечи Общего рынка и Евросоюза – первой матрицы будущей безнациональной Европы.
Тем не менее и в этот раз бенефициарам процесса удается далеко не всё. Проваливается новая попытка создания «мирового правительства», центральным элементом которого должен был стать «Атомный комитет» Берни Баруха. А появление у СССР своей атомной бомбы устанавливает хрупкое геополитическое равновесие, которому суждено продлиться следующие сорок пять лет.
Лишь в результате «перестройки» 1989-1991 гг. СССР будет «приватизирован» теми же бенефициарами, как Европа в 1947-м и Германия в 1924-м (убедиться в том, насколько происходящее в России 90-х напоминало происходящее в Германии 20-х можно, например, здесь).
Таким образом, правы очевидно те историки, которые говорят не о двух мировых войнах, а об одной большой «Тридцатилетней войне» ХХ века (сюда же имеет смысл присовокупить и холодную войну): одни цели, одни силы, одни результаты.
С окончанием Второй мировой старая Европа как политический центр мира прекращает свое существование. А сам мир в своей новой двуполярности становится по-настоящему глобальным. На месте старой христианской Европы является противостояние «двух систем»: «капиталистической» американской и «социалистической» советской. (Но важно, что обе эти модернистские системы ближе друг к другу, чем к старому христианскому миру). С этих-то рубежей, запугивая побежденную послевоенную Европу советской угрозой, апокалиптический Зверь плутократии начинает движение к окончательному захвату мирового господства…
2. Как триста лет тому назад…
Историкам Нового времени нарисованная выше картина покажется очень знакомой. От Тридцатилетней войны ХХ века (1914-1945) им будет легко перебросить мост к Тридцатилетней войне XVII века, когда подобным же образом столкнулись традиционные силы Католической лиги (Священной Римской империи) и прогрессистского союза (тогдашней протестантской «Антанты»).
Итоги войны также оказались весьма схожи: с окончанием Тридцатилетней войны единый христианский мир перестал существовать. На руинах бывшего «Христилэнда» (земли христиан) образуется лоскутное одеяло национальных государств, всегда готовых вцепиться друг другу в глотку за «клок сена». Вестфальский мир, таким образом, становится первым прообразом Версальского…
Тогда же, над лежащей в руинах континентальной Европой, в огне голландской и английской революций, начинает восходить звезда Британии; возникает первоматрица капиталистического мира: тандем первого Центробанка и ТНК (Банка Англии и Ост-Индской Компании).
В течении двух следующих веков новые «капиталистические отношения» постепенно потребляют и переваривают бывший христианский мир. Пока взрывчатку «Вестфальского мира», заложенную под обломки христианских империй, не подорвет новая Тридцатилетняя война ХХ века, с окончанием которой история захвата власти над миром мировой плутократией выходит на финишную прямую.
3. Геополитические цели войны
Сегодня, когда мы находимся в конце этого большого процесса, и перед нами маячит тень последней большой войны (цели и задачи которой со стороны бенефициаров остаются те же), важно, помимо прочего ясно различать геополитический и онтологический планы противостояния.
С геополитической точки зрения смыслом мировых войн ХХ века было недопущение стратегического союза России и Германии. Такой союз действительно создавал неприступную для внешних сил евразийскую крепость. И, конечно, сама возможность создания такой крепости должна была быть превентивно устранена.
О том, что смыслом мировых войн ХХ века было недопущение союза России и Германии прямо говорили Бжезинский, Киссинджер и другие геополитики-атлантисты, начиная с Макиндера. Концепция «Хартленда» и была выдвинута последним, чтобы припустить тумана на настоящие цели ПМВ. На это же работали все обвинения Германии в ее развязывании.
Заметим кратко и на полях, что политические цели для большой войны в Европе имели все будущие её участники: Англия, Франция, Россия, Австро-Венгрия. Но вот что касается Германии, то её политическим проектом было строительство железных дорог в «сердце Азии». А это с одной стороны, требовало надёжного мира, а с другой – прямо угрожало британскому мировому господству…
Похожая ситуация складывалась и в 1939 году. Возможно, лет через пять у Гитлера и возникли бы планы большой войны (впрочем, через пять лет Германия с её темпами экономического роста доминировала бы в Европе и без всякой войны), но в 1939-м вести длительную войну Германия физически не была готова: её армия лишь незначительно превосходила польскую; у неё не было ни флота, ни достаточной стратегической авиации; и, самое главное, она была лишена жизненно необходимых ресурсов (критический недостаток нефти – в первую очередь).
Сколько-нибудь долго сдерживать объединённую мощь Британской и Американской империй, на порядки превосходящих её ресурсами; тем более воевать на два фронта с тремя супердержавами одновременно Германия была просто не в состоянии. В любой длительной войне Германия была обречена, что прекрасно понимали и настоящие её бенефициары.
Настоящей же геополитической целью этой войны, как и предыдущей, было недопущение союза России-Германии, сталкивание России и Германии в новой сокрушительной бойне, и – построение на обломках Европы мира окончательно «безопасного для демократии», то есть – при полном доминировании власти доллара и мировой плутократии.
О настоящих бенефициарах Тридцатилетней войны ХХ века красноречиво говорят ее результаты. Но и сегодня цели «плутократического синедриона» по-видимому те же. «Европа проиграла Вторую мировую», четко фиксирует Бжезинский в своей книге «Великая шахматная доска» и предупреждает о возможном её реванше, т.е. опасности «серьёзной перегруппировки сил в Европе» и «тайного германо-российского сговора»: «Произойдет налаживание взаимопонимания между Европой и Россией с целью выдавливания Америки с континента».
Г. Киссинджер в 1992 г. ещё более откровенно говорил о необходимости во чтобы то ни стало предотвратить «сближение Германии и России»: этому «США должны пытаться воспрепятствовать в любых обстоятельствах, даже с применением силы» (Welt am Sonntag. 1992. Jan.; цит. по: Benoist Alain. Op. cit. S. 123).
Несколько лет назад о том же откровенничал руководитель крупнейшей частной разведывательной структуры США - компании «Стратфор» (имеющей репутацию «теневого ЦРУ») Джон Фридман. Выступая Чикагском Совете по глобальным делам, Фридман заявил, что главной задачей американской геополитики последних ста лет (включая события Первой, Второй и Холодной мировых войн) было недопущение союза России и Германии. Те же задачи решаются американской геополитикой и сегодня. Как и после Первой и Второй мировых войн, - продолжает Фридман, - США заняты строительством санитарного кордона вокруг России. И именно в этом основной смысл событий на Украине, а также военной активности США в Румынии, Болгарии, Польше и Прибалтике. Посылая в эти страны свои войска быстрого реагирования, “мы готовим "Intermarium" (Междуморье), территорию между Балтийским и Черным морями”. И такая политика, с точки зрения США, совершенно оправдана. Ведь объединение российских ресурсов и немецких технологий лишало бы США всех надежд на мировую гегемонию - заключает Фридман.
Не знаем, кто накормил Фридмана сывороткой правды перед этим в высшей степени откровенным спичем. Но добавить к этому остается лишь то, что за официальным американским политикумом и внешнеполитической доктриной всегда торчат уши настоящих правителей.
Каковы же их цели? Из той перспективы, которую нам удалось осветить, они видятся довольно ясно: оторвать Россию от Европы (и прежде всего, от Германии); после чего окончательно и навсегда устранить угрозу «Хартленда», – «сточив» Россию и Европу в новой сокрушительной войне, и скормив то, что от них останется Азии.
А после этого (или вместе с этим) театр военных действий можно перенести в Тихоокеанский регион, столкнув США и Китай, и, покончив таким образом с белой Америкой и Китаем, достигнуть последних целей. Откуда уже открываются сияющие горизонты неограниченной власти над миром.
Если эти планы действительно таковы, то придется признать, что их осуществлению сегодня ничего существенно не угрожает. Впечатляющую картину окончательного решения «белого вопроса» мог бы нарушить разве что приход Трампа… В остальном же мировая плутократия может быть вполне довольна положением дел. Особенно, когда под очередные крики о «нацистской угрозе», остатки христианского мира повсеместно замещаются азиатско-африканской миграцией, пока леволиберальная повестка безпрепятственно разлагает их изнутри. (Всё это так похоже на 20-30е гг. прошлого века, не так ли?).
И вот здесь самое время включить взгляд онтологический. И посмотреть на существующее положение дел как мировую гражданскую войну, целью которой является истребление христианского мира как такового.
4. Экспансия необольшевизма и «мировая гражданская война»
Если Первая и Вторая мировая привели к сокрушению Европы как христианского мира и мирового политического гегемона, то слом традиционного консервативного сознания континента довершала «контркультурная революция» 1960-х, включавшая в себя повсеместное продвижение культурмарксизма, фрейдизма, боасианства, беспредметного искусства, постмодернистской философии, сексуальной свободы, феминизма, лгбт*-движения, расового всесмешения, мультикультурализма етс.
Давайте кратко остановимся на истории этой «последней революции» Запада. Сразу после победы во Второй мировой войне, овладев рычагами политической власти, мировая плутократия разворачивает широкий фронт борьбы с христианской традицией и культурой в целом. Наступление идет самым широким фронтом и по всем направлениям.
Борьбу с консервативным христианским миром в Америке в это время ведут сразу несколько «культурных школ», сформированных по принципу революционных партий или тоталитарных сект.
Так, например, культурную жизнь США полностью контролировала семья культуртрегеров так наз. «Нью-Йоркских интеллектуалов», вышедшая из среды авторов троцкистского журнала «Партизан-ревю». В 50-60-е гг. (принципиально ничего не изменилось и сегодня) без одобрения этой «семьи» стать писателем или иной заметной культурной фигурой в Америке было невозможно.
Бок о бок с этой «семьей» работали философы «Франкфуртской школы», «критическая теория» которой (то есть, критика и деконструкция всей белой христианской традиции и цивилизации как «неизбежно порождающих фашизм») подготовила «молодёжную революцию». Та «революция инклюзивости», апогей которой мы проходим сегодня, - результат тех же фундаментальных завоеваний.
Подобными сектами на ниве психологии были фрейдистская и боасианская антропологические школы, ставившие своей задачей стирание генетических, национальных и расовых различий, и размывание национальных культур. Психоанализ в Америке становится чем-то вроде новой квазицеркви, подменяющей традиционные христианские институты.
Все эти необольшевистские секты координировали между собой свою деятельность, а многие фигуры первой величины (например, Ханна Арендт) оказывались весьма деятельными участниками сразу нескольких.
К концу ХХ века эти необольшевистские структуры уже занимают ключевые позиции в культуре, образовании и политике. Состояние же белой цивилизации характеризуется глубоким разложением христианских наций, обращенных в лишённое всякой идентичности население и с предельно ослабленной либеральной государственностью.
Наконец, в 2000-е конвейер уничтожения белой цивилизации включается на полную мощность. На месте разгромленной традиционной семьи и большой культуры образуется межрасовый бульон мультикультурализма, сексуальной свободы и прочей инклюзивности. Начинается тотальное замещение автохтонного населения сотнями миллионов мигрантов: геноцид христианской Европы вступает в завершающую фазу.
5. Неотроцкистская (неоконсервативная) революция в США
Чтобы эта картина стала полной кратко остановимся на истории ещё одной очень важной для понимания положения дел в мире политической секты. Лидер этой секты Макс Шахтман стоял у истоков Четвёртого интернационала и служил доверенным лицом самого Троцкого в последний американский период его жизни.
В тридцатые годы секта отходит от троцкизма и начинает дрейф к традиционному американскому политикуму. В 60-х бывшие троцкисты пришвартовываются к левому крылу Демпартии, ведут бурную антирасистскую деятельность, организуют компанию поддержки Мартина Лютера Кинга. (В это же самое время из ошметков «детей революции 60х» формируются сегодняшние ведущие кланы Демпартии: Клинтонов и Обамы).
В семидесятые, после смерти Шахтмана, новую жизнь в секту вдыхает ее новый духовный гуру, политический философ Лео Штраус. Суть идеологии последнего – всё та же мировая революция. Однако, поскольку большевизация Европы посредством экспорта революции из СССР не удалась, «мы пойдём иным путем», говорит Штраус: сперва наши захватывают политическую власть в самих США, сильнейшей стране мира, а затем мы распространяем свою власть на весь мир.
При этом своим духовным основанием новая идеология Штрауса имеет уже не марксизм, а эсхатологические мессианские тексты иудаизма. (Подробнее см.).
В это время секта получает новое имя неоконсерваторов (неоконов).
В конце 1980-х – начале 1990-х неоконам, сперва в составе команды Рейгана, а затем – обоих Бушей, действительно удается захватить рычаги политической власти в США. Они вносят решающий вклад в поражение СССР в холодной войне, а затем начинают войну за зачистку Ближнего Востока от националистических арабских режимов. В 2000-х третье поколение этих потомков первой еврейской эмиграции из Восточной Европы начинает разжигать российско-украинский конфликт…
Именно таким, согласно представлениям неоконов, и должен быть последний этап подготовки последней эсхатологической войны, за которой должно последовать открытие «мессианского века».
Таким образом, вовсе не мифический «нацизм» (который раз за разом используют в качестве удобного жупела для того, чтобы не дать подняться национальному самосознанию христианских народов) является настоящей угрозой миру. Такой угрозой, как и сто лет назад, является извечная спайка плутократии и большевизма (сегодня это уже нео-блм-лгбт*-большевизм, или – либерал-большевизм), но по сути – все тот же (в чуть подновленных одеждах) большевизм, с которого и начиналась русская история ХХ века.
О чем говорят даже схожие биографии наших героев: блинкены, нуланды, коганы, чубайсы, гайдары, троцкие, свердловы – это всё те же, зачастую связанные кровным родством, по крайней мере, общей историей, выходцы из зачертных местечек Восточной Европы.
6. От ленинского большевизма к либерал-большевизму: четыре истории СССР
Сей парадокс заставляет нас более внимательно взглянуть на историю СССР, в которой, как нам кажется, необходимо различать как минимум четыре разных периода, или даже точнее – четыре разных государства.
Первое революционное десятилетие после октябрьского переворота представляет собой разгул «стихии бунда» и геноцида: тотального истребления русской аристократии и интеллигенции. В это время большевизм всецело живёт идеей мировой революции.
Однако, к концу 1920-х становится окончательно ясно, что мировая революция не удалась и на смену приходит другая экспансионистская идея: освободительной войны за счастье всех трудящихся. Однако, война требует индустрии, индустрия требует хозяйства, хозяйство требует государства. Колесо геноцида начинает приостанавливаться, молох революции сменяет сталинский бонапартизм. Проигравшего Троцкого высылают из страны, революция же явно откатывается назад, возвращая многие элементы традиционной империи.
В 1929 г. высвободившиеся в результате Великой депрессии мощности американской индустрии хлынули в СССР: страну начинают накачивать военными мускулами.
И к середине тридцатых на месте революционного хаоса двадцатых мы видим совершенно иное уже государство: из вязанки хвороста, которая должна зажечь мировой пожар, СССР превращается в «первое в мире социалистическое государство» и оплот социализма…
К началу 1950-х консервативная составляющая переплавленной в войне советской империи становится особенно сильна, пафос же «мировой революции» угасает настолько, что её аутентичные носители оказываются перед угрозой уничтожения. Однако, весенний праздник Пурим 1953 года венчает скоропостижная смерть вождя. Госпереворот (двигателем которого был, вероятно, Каганович) приводит к очередной троцкистской фазе революции и «оттепели» товарища Эренбурга.
Предыдущие годы, однако, не проходят даром: к этому времени успевает подрасти и выучиться новый русский верхний слой, который запускает в космос Гагарина, делает мощные прорывы в машиностроении, компьютерных технологиях, системном мышлении (Горшков).
И снова те, кто контролирует советский проект оказываются начеку. На рубеже 60-х -70-х идеи Горшкова, русская кибернетика, русские технологии в других областях подвергаются тотальному погрому. Магистральным же путем развития страны становится либеральной экономический курс Либермана. Таким образом, третья фаза развития «первого социалистического государства» выводит его на финишную прямую.
Еврейская эмиграция 1970х и стабилизация общества в «брежневской сумме» приводят к тому, что через стоячие воды застоя вновь начинают прорастать (очень небыстро, чахло, но всё-таки) традиционные русские смыслы: русская партия внутри КПСС, и почти уже нормальное консервативное государство вокруг. Настолько консервативное, что, например, западная молодёжная революция шестидесятых, идущая под левыми и коммунистическими лозунгами, никакого сочувствия в СССР не вызвала. С середины семидесятых проникновение евреев (то есть людей, заряженных геном революции) в партийные органы и КГБ если не закрывается полностью, то в очень значительной степени затрудняется.
Известное «Письмо вождям Советского союза» Солженицына (1973) чётко фиксирует эти тенденции. В самом деле: чтобы вернуться к нормальному национальному государству в это время достаточно небольшого толчка и политической воли. Однако те, кто продолжает контролировать советский проект, тоже фиксируют эти тенденции и снова оказываются начеку.
Восьмидесятые – время начала новой фазы мировой революции. На этот раз, идущей из США, где теперь сконцентрированы все новые революционные левые силы. Этой новой фазе мировой революции консервативный СССР (чреватый к тому же национальным подъёмом) становится очевидной помехой.
К этому времени СССР полностью выполнил отведенную ему роль коммунистического пугала, помогающего мировой плутократии захватывать Европу и «деколонизировать» мир, добивая Англию и Францию как слишком самостоятельные белые колониальные державы.
Именно в это время в США к власти, в команде Рейгана, приходят бывшие троцкисты – неоконы, птенцы гнезда Лео Штрауса, имеющие широкую сеть влияния внутри советского политикума. А в самом СССР входят в силу экономисты, прошедшие стажировку в неолиберальных школах Запада.
Таким образом, СССР вновь оказывается подорван снаружи и изнутри, а «большевизм» и «мировая революция» возвращаются в Россию, почти как в 1917-м, только теперь уже под видом революции этнических либералов и синедриона «семибанкирщины». Круг советского бытия, таким образом, полностью замкнулся.
В заключение этой главы ещё раз особо подчеркнем, дабы уврачевать дефекты сознания очень и очень многих наших сограждан: революцию в России 1917-го и 1991 г. делали те же самые силы с тем же самым революционным сознанием и той же самой «мессианской идеей», пусть даже и с чуть изменённой риторикой. Энергия четвёртого интернационала – это энергия всё той же мировой революции Троцкого, только идущей уже не через СССР, а через США. Именно на ней ехали Бэкхэм и Шахтман, когда переформатировали свою троцкистскую ячейку под захват власти в США через захват политикума Демпартии, а потом и Республиканской партии (уже под именем неоконов). В этом смысле Лео Штраус, который дал новую мессианскую (неоконсервативную) идеологию под эту революционную энергию, мало чем отличается от Лео Троцкого. И этим полностью оправдан наш термин «неотроцкизм». Под «необольшевизмом» же мы понимаем более широкое явление, идущее от фрейдомарксизма (культурного марксизма) Франкфуртской школы и революционной энергии шестидесятых. Необольшевизм – это энергия всех новых левых, направленная на снос уже не христианских империй (как первый большевизм Троцкого-Ленина), но всей белой христианской культуры и цивилизации как таковых. Оба этих термина полностью оправдывает исторический генезис этих движений.
Потом, совершенно нелепо говорить о «нацизме», который марширует на нас «с Запада». Давно уже нет никакого «нацизма» (украинский или израильский нацизмы – образования реликтовые, интересные только как казусы), с «Запада» же на нас сегодня, как и сто лет назад, маршируют обновленные (но со всем первозданным мессианским пафосом) большевизм и троцкизм.
7. Россия как Эсхатон
Столь парадоксальная история России, в которой, однако ж, не трудно уловить осевой смысл – противостояние имперской и революционной идей – заставляет нас обратиться наконец и к самым глубинным нашим смыслам.
Пушкин заметил однажды, что история России требует иной мысли, нежели история Запада. Справедливо: будучи миром безусловно христианским (то есть, европейским по духу, наследующим Греции, Риму и Византии) Россия не отстаёт от «западного прогресса», она просто являет собой нечто иное в своей природе. Нечто, что создаёт мистическая глубина православия, огромные размеры страны, имперская и поэтичная славянская душа… Райнер Мария Рильке, изъездивший Россию вдоль и поперёк, обронил однажды в письме к Марине Цветаевой фразу: «Все страны граничат друг с другом, и только Россия граничит с Богом». Это очень точное слово. Впрочем, верно и то, что там, где сильный ангел, там же и сильный бес: «две бездны рядом» – это любимая мысль Достоевского, и это, может быть, лучшее, что можно сказать о России.
И ещё одно, не менее важное: самосознание Руси с самого младенчества погружено в метафизику истории, и, особенно внимательно оно, или даже лучше сказать – особенно заворожено оно эсхатологией.
Историческое и эсхатологическое сознание первоначальной Руси живо являет «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона (ок. 1040). От начала и до конца «Слово» вдохновлено близким дыханием Апокалипсиса. Иларион с воодушевлением и тревогой смотрит за исторический горизонт и обращается к народу с такими словами: мы – дети последних времён (последние из крещёных народов), и ввиду того, что времени больше нет, должны, презрев всё тленное, устремиться навстречу божественной благодати, навстречу последней битве со злом. Это зло также обозначено предельно четко: это – антихристова метафизика, «закон, который от иудеев» (сейчас бы мы сказали – гнозис, гностическое сознание), который вечно противостоит Христовой благодати.
Этот рефрен «Слова» задает вектор всей последующей русской истории вплоть до «конца истории» как такового. Отсюда и «две бездны рядом», и скольжения в духовные пропасти, и циклопические попытки объять необъятное, переписав все основания мира и «исправив карту звездного неба».
В этих парадоксах русской души, в которых сходятся все противоречия и противоположности мира, являются и титанические исторические русские фигуры: Иоанн Грозный, Никон, Пётр, Пушкин, Достоевский… В которых сама русская история предстает неким идеальным зеркалом истории мировой. Так что уместно спросить: а не есть ли Россия сама – такой целостный образ мира, в котором сходятся все противоположности и примеряются все противоречия? Тот самый вселенский образ Всечеловека, в который, как говорила древняя патристика «как в горнило, стекается всё созданное Богом» и «из разных природ, как из разных звуков, слагается в единую гармонию»? Иными словами, если русский – всечеловек, «заключающий целое в себе», то не есть ли сама Россия – всечеловечество, «заключающее целое в себе»? И не есть ли русская история – духовная история мира, основанная на последних онтологических и эсхатологических основаниях бытия?
Так вероятно и должно относится к русской истории во всех её парадоксах. Возьмём модернизацию Петра. Путь модернизации был неизбежен хотя бы потому, что иначе Россию с её технически отсталой армией, и отсутствующим флотом ждало скорое завоевание и развал. Ну а то, что петровская модернизация привела Россию к союзу с антихристианскими силами европейского модерна (Голландией, Англией) и, в конце концов, революционной катастрофе – было уже неизбежной платой за выживание и «модернизацию любой ценой». История СССР – та же русская дорога сквозь «две бездны рядом»…
Но есть и другое измерение той же истории. Можно сказать, что путь революции был неизбежен для России хотя бы и потому, что Революция – есть эсхатологическая трагедия и крестный путь всего христианского мира: так кому же, как не России, со всем её всечеловеческим сознанием, было нести этот Христов крест?
Но отсюда же вытекает и неизбежность следующего шага русской истории (в той же логике противостояния вселенскому злу, о котором ведёт речь «Слово о Законе и Благодати»). Поскольку эсхатологию невозможно вынести за скобки истории (ибо в ней и заключен смысл истории), постольку же Россию невозможно вынести за скобки эсхатологии (ибо именно ей явлен смысл эсхатологии). Так что сама большая история выдвигает Россию в качестве Змееборца последней эсхатологической битвы: хотим мы этого или нет, понимаем мы это или нет, готовы мы к этому или же нет…
8. «Кто подобен зверю сему?» От геополитики к онтологии
Вот с этим пониманием большой истории вернёмся в сегодняшний день, и совлекаясь пропагандистского шума войны, скажем то, что необходимо сказать: следуя логике истории, мы действительно вступаем в эсхатологическую эпоху так, что нет уже, кажется, никакого смысла говорить ни о «противостоянии Америки и России», ни о России и «коллективном Западе» (как и нет уже давно никакого «коллективного Запада» - всё это осталось где-то там, далеко, в прошлом веке). Сегодняшняя же Россия уже ничем почти от этого бывшего Запада не отличается (разве что, своим эсхатологическим сознанием, которое не дает ей окончательно растворится в эмпирике нарастающего хаоса).
Во всём прочем, глядя на юг, север, запад и восток, вовнутрь и наружу, видим одно и то же: бывший когда-то традиционным мир, захваченный мировой революцией. И всё здесь охвачено огнем одной и той же эсхатологической гражданской войны: что на Западе, что на Востоке, что в Америке, что в России. Процессы идентичны настолько, что через пару поколений (если всё останется как есть) не останется ни Америки, ни России, чьи народы и культуры будут просто-напросто замещены азиатско-африканской миграцией.
Возможно, именно поэтому и не даются Небом эти «пара поколений». Возможно, именно поэтому нам приходится сегодня брать меч. Хотя мы до сих пор толком не понимаем: что за войну мы ведём.
И всё же мы понимаем: если в России, Китае, Индии и Иране силы традиции пока ещё чуть сильнее, чем силы разложения, то это надо ценить; если Трамп в Америке хочет отобрать власть у плутократов и вернуть её американскому народу, то хотя бы в этом он, безусловно, прав. Что если в Америке победит Трамп, то и у нас, и в Европе национально-патриотические силы испытают подъем; а если победят демократы, то глобальные мультикультурные процессы возобладают и у нас.
Наконец, чуйка самосохранения должна сигнализировать нам и о том, что в последнем случае нас наверняка ждет большая война. Поскольку вся без исключения белая цивилизация, как носитель христианского и имперского кода, бенефициарами процесса приговорена: не важно, идёт ли речь о Европе, Америке или России; важно, что в случае победы демократов всех нас будут массово истреблять.
На собственно же главный вопрос – кто виноват и что делать? – ответ, как это обычно бывает, совсем прост: враг человеческий. И о том, кто и как может бороться с ним сказано очень давно: Истина с помощью правды. Метод Истины – говорить правду.
Таким образом, первое что необходимо сделать, чтобы власть врага всего старого доброго мира пошатнуть – указать на него, вывести на чистую воду, назвать настоящим именем – вот эту самую плутократию, банкирский синедрион, международную финансовую олигархию (МФО) – назвать настоящими именами: мировые жулики и воры, всемирные мошенники и грабители, организаторы мировых войн прошлого и настоящего… Назвать вещи своими именами, вернуть словам утраченные смыслы – этого было бы уже достаточно, чтобы вас услышал весь старый добрый и почти уже потерявший надежду мир. Но… кто же на такое способен? Найдется ли сегодня среди сильных мира сего кто-то, кто не убоится такое сказать, сознавая всю их силу и мощь: ибо «кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним?» (Откр.13)
Вот с такими примерно вводными мы и вступаем в совсем уже близкое нам Завтра.
В котором, так или иначе, главной нашей задачей останется сохранение христианского ядра русской цивилизации как высшего смысла её существования.
Или – зачем нам мир, в котором не будет России? И это правда. Лишь бы только не пришлось, обнаружив себя в качестве одной из порций мультикультурного бульона на столе «лиги объединенных постнаций», говорить: зачем нам такая Россия? А сохранить важно именно Россию: Россию как Эсхатон, как последнее царство; Россию как Катехон, как реальность, удерживающую от воцарения Зла. Поскольку ничем иным исторически Россия быть просто не может. И не должна.
*признано экстремистским и запрещено в РФ
