«Опасно указывать человеку на его ничтожество (сходство с животным), не показывая ему его величия. Опасно и указывать человеку на его величие, не напоминая о его ничтожестве. Опаснее всего оставлять его в неведении того и другого», - заметил Паскаль. Быть может, главным грехом христианского мира и стало недостаточное следование этому принципу. Не говорил ли Христос: Не гасите духа!? И великие христианские апологеты не указывали ли на великое призвание человека: человек – это животное, призванное стать богом (св. Василий Великий)… Человек – это бог в становлении… Задача человека – стать богом по благодати… Это были, конечно, немыслимо высокие требования. Но именно в них заключался залог вечности: ибо и всего земного времени было бы мало для их исполнения.
Если Христос звал к бесконечному восхождению, то христианским философам поздней античности (бл. Августину, Великим Каппадокийцам, Максиму Исповеднику) дано было вывести самые высокие формулы человеческой идентичности и места человека во вселенной. Согласно этому взгляду, человек был создан для того, чтобы обоготворить землю, обратить ее в рай, затем, восходя по лестнице восхождения, обоготворить всю вселенную, все видимые и невидимые миры, чтобы наконец принести всю созданную Богом вселенную Богу. Вселенную, которая на этих путях обрела лик Человека, становилась его настоящим творением и домом. Тогда, говорит Максим Исповедник, человек принес бы эту вселенную Богу, а Бог взамен отдал бы человеку Себя. Так свершилось бы обожение Человека и всего Творения… Таков был, согласно Максиму, триумфальный замысел Священной Истории…
Но и после падения задание человеку не изменилось. Только теперь потребовалось воплощение Сына Божия, который восстановил утраченное достоинство Человека и вернул его на путь обретения Богоподобия. И теперь Церковь Христова как Новый Адам, продолжает восхождение к Абсолюту, согласно своему заданию: Бог стал человеком чтобы человек стал Богом…
Однако, со временем, скованная земными делами и отношениями с государством, Церковь предпочитала все меньше говорить о величии человека… Пока заскучавшие философы, которым чрезмерный догматизм ограничивал свободу богословского творчества, не предприняли поход к «обретению величия», минуя церковную ортодоксию. (См. статью Эпоха Возрождения как политический проект)
Вот в самом кратком виде духовная история культа Асклепия, захватившего верхушку христианского Запада и ставшего духовной иконой Возрождения…
Что такое этот «человек великое чудо» Асклепия (лат. Asclepius), этого герметического трактата, который лег в основание всей духовности Возрождения? Вот этот важнейший, можно сказать, центральный текст всей эпохи:
«Итак, о Асклепии, человек есть великое чудо, существо, достойное преклонения и почестей. Ибо он достигает божественной природы, как если бы он сам был богом; он близок роду демонов, зная, что имеет общее с ними происхождение; он презирает человеческую часть своего естества, уповая на другую, божественную свою часть. Как удачно сотворена человеческая природа! Ведь он соединен с богами. Человек презирает все земное, что есть в нем, но он связан узами любви со всеми иными существами, ибо это отвечает вселенскому Порядку. Он устремляет свой взор в небо, и в этом счастливом промежуточном положении, в которое он помещен, любит то, что ниже него, и любим тем, что выше него. Он обрабатывает землю, обретает быстроту стихий; его всепроникающая мысль опускается в глубины моря. Все ему доступно; небо более не кажется ему слишком высоким, ибо быстрота его мысли приближает его к нему; его духовный взор не затмевается густой мглой воздуха, тяжесть земли не препятствует его работе, толща глубоких вод не тревожит его взгляд; он охватывает все и везде остается таким же…».
Человек есть ничто, которое может стать всем – вот, кратко подытоживая, взгляд на человека «Асклепия».
Пико дела Мирандола так передает ту же мысль в своем знаменитом манифесте:
«Не даем мы тебе, о Адам, ни своего места, ни определенного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно своей воле и своему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие, божественные».
Сравнивая этот взгляд с учением патристической философии, сразу видим принципиальные отличия. Человек «Асклепия» автономен. Он помещен Богом в центр мироздания и как будто оставлен, брошен там (начала деизма и картезианства). Человек «Асклепия» находится в поисках себя, он размышляет, находясь в центре мироздания – кем ему стать? И даже выбрав самый высокий объект для подражания – Бога, он остается все тем же автономным субъектом, желающим достичь богоподобия.
Вселенная «Асклепия» напоминает христоцентричную вселенную томизма, только Христос здесь неявно замещается человеком, а Бог-Троица – платоническим Богом. Именно с этих оснований и начинается срыв католического Запада в Новое время…
Все это, разумеется, сильно отличается от патристической философии Востока. Здесь человек, призванный стать Богом, поставлен в центре мироздания, на границе видимого и невидимого, чтобы вместить в себя всё и стать всем: «Человек полнее, богаче, содержательнее ангельских духов. Поставленный на грани умозрительного и чувственного, он сочетает в себе эти два мира, будучи причастен всем сферам тварной вселенной. В него, как в горнило, стекается все созданное Богом, и в нем из разных природ, как из разных звуков, слагается в единую гармонию»[1], – так развернута эта идея в мысли св. Максима Исповедника.
Здесь всякий человек в потенции содержит в себе всю вселенную, весь видимый и невидимый мир. Это, с одной стороны, и нечто гораздо большее, нежели предполагает «Асклепий», с другой же – и роль и цели человека заявлены гораздо выше. Человек, согласно Максиму Исповеднику, должен обратить землю в рай, после чего начать восхождение по ангельским сферам (объединяя в себе миры видимые и невидимые), и, наконец, подняться по духовной лестнице к подножию Неприступной Троицы, где и должны свершиться и открыться этому Всечеловеку (Космическому Адаму) конечные тайны Творения…[2]
Нет нужды говорить о том, насколько это, одновременно, мощное и строгое богословие превосходит гностические идеи «Герметического корпуса», которым были очарованы неоплатоники Возрождения. Даже если предположить, что идеалы «Асклепия» есть действительные выводы египетской религии, как и предполагало Возрождение, то можно разумеется восхитится, вслед за Возрождением, божественной высоте этих идеалов. Можно, вслед за Возрождением, указать на египетскую религию как предтечу христианства, а на Гермеса – как величайшего мудреца, учителя Платона и Моисея. Но подменить ими уже известное христианское Откровение, поставить их на место высокого богословия св. Максима (которое, заметим, было известно на Западе и вызвало свои подражания. Например, в системе Эриугены) было бы слишком большой ошибкой: слишком уж очевидно то, насколько идеал «Асклепия» уступает идеалу св. Максима.
Очевидно и то, что, если бы не Великий Раскол, столь вопиющая духовная подмена просто не могла бы произойти.
Что же остается заключить? Что идеал «величия человека» Возрождения, ренессансное «Человек есть великое чудо» Асклепия – было уже роковым шагом в сторону катастрофы, падением вниз с апофатической высоты христианского Откровения. Очевидно, что и само «Величие человека» Асклепия – лишь бледная тень «космического Адама» Максима. Хуже того, тень люцефирианская, тень, падающая на все мироздание…
На главную метафизическую ошибку Ренессанса указывали уже паламистские споры: гуманисты не верят в реальность обожения, в реальность того, что Бог действительно приходит, касается человека и способен сотворить из него «бога по благодати». Гуманисты исповедуют автономного сверхчеловека, человека-самость. И тем самым буквальным образом повторяют «Адамово падение», катастрофическое обрушение, повергающее человечество в апокалиптический хаос, тот гностический ад, в котором оно и пребывает сегодня.
Следующим шагом на этом пути станет научная революция с её «богом техники». Овладевая человеком, технологии неизбежно подчиняют себе и губят культуру. Движение жизни обращается в технологическую гонку, не оставляющую выбора: ввязавшись в неё, человек уже не может ни остановится сам, ни остановить гибель культуры. А вместе с культурой гибнет и народ, обращаясь в безликую массу. И так, на месте нации и культуры возникает бездушная технократическая цивилизация, населенная безликими, объединёнными конвейером, массами.
Так, вязавшись в технологическую гонку человечество попадет в дьявольскую развилку: если вы остановитесь, то погибнете, побежденные технически более развитой цивилизацией; а если не остановитесь – технологии погубят сперва культуру, а потом и народ. План идеально рабочий и истинно дьявольский.
Вспомним ещё раз паламистские споры на Востоке, которые духовно открывали эпоху Возрождения. Победу в них одержал Григорий Палама: божественные энергии существуют и являются своего рода духовным мостом между человеком и Богом. Человеку дано задание – идти по этому божественному мосту «над бездной человеческого ничтожества, под бездной божественного величия» (Филарет Московский) а «обожение» – то, к чему он реально призван. Тем самым ясно и недвусмысленно определялась цель человеческой жизни, христианской культуры и христианской цивилизации в целом. Таким был вердикт Востока.
Победой Паламы Восточная церковь свидетельствовала свое понимание миссии Христа и величия человека: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом» (св. Афанасий), или ещё более заостряя: «Человек – это животное, призванное стать богом» (св. Василий Великий).
После падения Константинополя исихазм скрывается Афоне, а оттуда будет передан дальше, на Северо-Восток, на Русь, которую в эту и следующую эпоху ждёт мощный расцвет исихастской культуры: преп. Сергий Радонежский, преп. Андрей Рублев и Дионисий, Феофан и Максим Греки, преп. Нил Сорский, Алексий и Киприан Московские, свт. Стефан Пермский, и многие-многие другие.
Победа Григория Паламы стала духовным завещанием Византии. Варлаам же, побежденный в споре, вернётся в Италию, где станет учителем Франческо Петрарки (1304-1374), предгуманиста и первого «человека возрождения».
Таким было начало крушения европейской цивилизации. Катастрофический обрыв связи земли и неба, обратная «перемена ума» (возвращение с неба на землю) и есть духовный смысл эпохи Возрождения (хотя процесс коррозии шёл уже, конечно, давно). И само падение с высот средневекового созерцания будет ещё долгим и завораживающим...
Примечания:
1 Вл. Лосский, Мистическое богословие Восточной Церкви, М.1991, с. 82 // См. также Л. Карсавин. Святые отцы и учители Церкви. Париж, 1926, с. 238. См. также Св. Максим Исповедник. De аmаbiguis: PG, t. 91, col. 1305 АВ.
2 Вот как пишет об этом Вл. Лосский: «По учению святого Максима Исповедника, первый человек был призван воссоединить в себе всю совокупность тварного бытия; он должен был одновременно достигнуть совершенного единения с Богом и таким образом сообщить состояние обожения всей твари. Ему нужно было прежде всего в своей собственной природе преодолеть разделение на два пола путем бесстрастной жизни по Первообразу Божественному. Затем он должен был соединить рай со всей землей, то есть, нося всегда рай в себе в силу своего постоянного общения с Богом, он должен был превратить в рай всю землю. После этого ему предстояло уничтожить пространственные условия не только для своего духа, но также и для тела, соединив землю и небо, то есть весь чувственный мир. Перейдя границы чувственного, он должен был затем путем познания, равного познанию духов ангельских, проникнуть в мир сверхчувственный, чтобы соединить в себе самом мир сверхчувственный и чувственный. Наконец, не имея ничего вне себя, кроме одного Бога, человеку ничего не оставалось бы, как полностью себя Ему отдать в порыве любви и вручить Ему всю вселенную, соединенную в его человеческом существе. Тогда Сам Бог, со Своей стороны, отдал бы Себя человеку, который по этому дару, то есть по благодати, имел бы все то, что Бог имеет по природе. И, заключает В. Лосский: «Таким образом свершилось бы обожение человека и всего тварного мира. Так как эту миссию, данную человеку, не выполнил Адам, то мы можем проразумевать ее в деле Христа – Нового Адама». (Вл. Лосский, Мистическое богословие Восточной Церкви, М.1991, с. 84)
