Нужна ли нам память о девяностых?

«Этот мир был очень странным».

Виктор Пелевин о 1990-х.

Девяностые никто не воспринимает просто, как набор цифр, связанных с давно минувшим десятилетием. Это не 1990-е — две девятки, сжатые по бокам нулём и единичкой, но целое мировоззрение, знаковая система, по которой люди научились фильтровать «своих» и «чужих». Для нас по сию пору важно — за кого ты стоял в 1993 году? За перепуганного недо-тирана Бориса Ельцина и его друзей-богатеев или за пацанов, убитых в Доме Советов?

Что ты делал в 1990-е? Торговал цветметом и Родиной, молился в храме или учился, закрывшись книжками? 1990-е — это проверка на твою сущность. До сих пор не утихают споры: чем же были те годы — прорывом или проклятием? Нам пытаются всучить лживо-сусальное определение - «святые девяностые». Ан не до святости — на глазах развалилась великая страна, а русских повыгоняли из «суверенных держав», по сути выстроенных и окультуренных именно русскими.

Вместе с тем — девяностые по большей части мы создали сами и ответственны за них перед Богом и матушкой-историей. Перед собой лично. Все, за исключением детей, посильные творцы 1990-х — дикарских, кровавых, громких. Эту смесь блёсток и грязищи наворотили мы сами — попросту не умея что-то созидать в непонятной для нас системе ценностей. Многие привыкли искать виноватых, а лучше — главного козла отпущения. «Нас продал Горбачёв и предал Ельцин!» - голосят страждущие, забывая, как собственноручно жгли свои комсомольские билеты и пытались встроиться в вороватый бизнесок. «Во всём виноваты девяностые!» - говорят нам с высоких трибун. А кто такие эти девяностые? Чудовища из романов Стивена Кинга или вурдалаки из голливудских хоррор-фильмов? Существа параллельного мира, захватившие нашу цивилизацию?

Мы сами себя продали и предали. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. И мы же себя вытащили из помоев, припорошенных пеплом и дешёвыми стразами. Социум всегда протаптывает путь и бежит по нему, а короли с президентами лишь озвучивают глас народа. Случилось так, что 1990-е оказались выбором — нелепым, роковым и страшным. Выбором тех, кто кричал вслед за Виктором Цоем: «Пе-ре-мен!» Злокозненная ирония судьбы — культовые гуру, вроде Цоя и Талькова, сложили крылья на излёте советской реальности. Как говорится у Пелевина: «Больше он не писал стихов: с гибелью советской власти они потеряли смысл и ценность».

Не надо обвинять «горбатые» 1990-е за то, что мальчики стали бандитами, а девушки — содержанками. То были вполне волевые решения. Человека можно поставить в ситуацию выживания — и тогда он становится вором, побирушкой или ещё какой-нибудь Сонечкой Мармеладовой. Но те ребятки и фемины желали не хлеба, но икры и зрелищ. И они — эти «несчастные жертвушки» учились с нами в одной школе, смотрели те же кинофильмы, воспитывались на тех же самых примерах.

Другие — мы — не пошли в мафию и в торговлишку. Стало быть, эта гниль жила и зрела — но вот настали 1990-е, когда вся мерзость хлынула из людей и затопила наши улицы. Но люди-то жили по-разному! Этим — разноцветным и разноплановым 1990-м посвящена выставка фотомастера Игоря Мухина, проходящая в Мультимедиа Арт Музее (бывшем Доме Фотографии) на Остоженке. «Наши 1990-е. Время перемен», - так называется экспозиция. Как бы мы ни пытались откреститься от бесовского десятилетия, оно всё равно с нами. Так не будем его отрицать. Будем — осмысливать.

Первое, что бросается в глаза — это резкие контрасты, попытка схватиться за наиболее острое — Игорь Мухин отличается тем, что ловит случайные виды. Общую динамику. Некую смазанность и скомканность сюжета. Перед нами проносятся толпы или — отдельные персонажи, часто никак не поименованные. Тут есть нечто от «фото-охоты» 1920-х и ловли мгновения 1960-х — какие-то осколки бытия, которые предстоит собирать не художнику, но зрителю. Кроме того, Мухин вообще не раздаёт оценки тому, что видит, и мрачно-торжественные бойцы-лимоновцы (организация запрещённая на территории РФ!) для него — коллективный портрет молодых, красивых парней. Их убеждения совершенно не волнуют автора, как не тревожит его моральный облик двух ярких блондинок, важно шествующих мимо ряда машин. Кто они? Фотомодели? Супруги джентльменов удачи? Успешные менеджерицы из совместного предприятия, спешащие на фуршет? Или, быть может, хорошие барышни, наконец-то дорвавшиеся до вечерних платьев, как в кино «про заграницу». Или — это актрисы, идущие на открытие кинофестиваля?

Фотографии Мухина — яркие, но не парадные свидетельства эпохи. Бомж, лежащий на тротуаре, спокойно гармонирует с жизнеутверждающей рекламой заокеанских авто, а тётенька, роющаяся в помойке — с благодушной и беспечно-расслабленной парой влюблённых. Не пересекающиеся миры — вот лучшее выражение злых и хлёстких девяностых. Я отлично помню это фантастическое по своей жути «не пересечение», когда в районе Баррикадной убивали и жгли, а в километре от эпицентра шла столичная жизнь, и в окне какого-то ресторана сидела богато одетая пара: пышный деляга и болезненно-тоненькая девица с немного косящими, заспанными очами. У Мухина — ровно такие же сюжеты. Бабулька, торгующая сигаретами и — нарядная девочка в импортном платье. Девочке интересна сцена торга — там происходит спор, а сутулая мама тянет своё нарядное чадо куда-то в сторону перехода. Вокруг — люди, массы и все - отдельно. Толпа 1990-х не создавала общность. Даже рокеры на своих мото-конях, выглядят не волчьей стаей, но строем одиноких волчат.

Эра тотальной распродажи! Все торгуют всем. Диваны из мебельного салона выставлены прямо на мостовую. Вакханалия тряпично-табачных (sic!) ларьков — отовсюду выглядывают знакомые лейблы. Ветхие стены гастрономов и галантерейных отделов не ремонтируются — выщебленность и ущербность прикрыта щитами с ковбоями Мальборо.

Изумляющая частота бело-красного логотипа Marlboro на фотографиях Юрия Мухина, будто эти суровые парни в стетсоновских шляпах — наряду с бело-красными же виньетками Coca Cola взяли без боя нашу Красную Империю, победившую когда-то империю белых. Эту феерию значков и знаков отлично высмеял Виктор Пелевин: «На его нагрудном кармане посверкивал сложный герб, напоминающий эмблему с пачки «Мальборо». Морковин сказал, что этот пиджак – клубный». Клубы и в особенности — ночные клубы. Казино. Дискотеки. Игорно-икорный беспредел.

Повсеместный Exchange – доллар правит бал. На баксы можно купить и спирт «Ройаль», и офисное помещение, и долгоногую девочку в каком-то катастрофически-убойном мини. Мелькание стройных ног в чёрных колготах, на каблуках-шпилечках. Задорные глазки-щёлочки, подведённые дешёвой, но — импортной косметикой. Широкоплечие плащи, распущенные волосы, сумки-капельки на узких металлических ремешках.

Рядом девчонки в «прикидах» стиля гранж — тяжёлые ботинки на босу ногу, растянутые свитера или мужские майки, рюкзаки из дерматина, плееры. В 1990-х не стало андеграунда, зато наступила цветущая пора неформалов — их перестали замечать, им разрешили носить чёрные «косухи» и слушать любой панк-рок — теперь он преспокойно лился с телеэкранов.

Фигура женщины с пакетом West – ещё одна марка табака и очередная мечта постсоветского обывателя. Мы не видим её лица, да и мешковатая фигура малоинтересна — всё внимание сосредоточено на белом куске пластика с брендовой подписью.

Спины уверенных мужчин в кашемировых пальто и добротных пиджаках, мощные и тупые затылки. Эти хомо-сапиенсы тоже взялись не из Преисподней — они выросли в соседнем дворе, завидуя «мажорам» и гладким отличникам. Настало, накатило время, когда пятёрочные аттестаты перестали означать успех. «Сейчас есть реальная возможность вписаться в эту систему, придя прямо с улицы. Ты чего, в Нью-Йорке полжизни кладут, чтобы только с правильными людьми встретиться за обедом, а у нас…», - убеждал персонаж «Generation П». И тех правильных потом расстреливали в упор другие — не менее правильные.

1990-е — эра политической борьбы и уличных боёв. Воевало не столько новое-бизнесовое со старым-коммунистическим, сколько все - со всеми. За место под Солнцем и — за место в Парламенте. За барскую кормушку и за чёрствую горбушку. Митинги и сходы. Портреты Сталина и — хоругви. Общественная мысль бурлила и клокотала. На выставочных фото — калейдоскоп течений, флагов и нарукавных повязок. Пожилые дамы и чернорубашечный молодняк на фоне равнодушной милиции. Колоритные личности и — стёртые физиономии. Названия газет, имена, прозвища. Сообщества и партии создавались не для победы, но ради самого движения. Был важен и нужен воздух, а Мухин как никто из современных фотохудожников, умеет подавать атмосферу. Его герои находятся в хаотическом столпотворении.

Лужковская Москва — фрагмент помпезного, выспреннего 850-летия Москвы. Сам Юрий Михалыч сверкает лысиной или — машет кепкой посреди развесёлого безвкусия. Если мэра Собянина обвиняют в уничтожении самобытности города, то Лужков сеял многослойное бесстилье. К слову, сама стихия 1990-х обладала внестилевой и разнородной, но такой крепко-настоенной безвкусицей!

«Она была одета в самое дорогое платье, какое только можно купить в самом дешёвом итальянском магазине. Мне показалось, что от нее веет все тем же неистребимым запахом пережаренных котлет, слегка облагороженным дуновением французского парфюма», - это насмешливое описание из поляковского «Козлёнка в молоке» великолепно подошло бы и всей тогдашней бытности.

Фотопортреты звёзд эстрады и шоубизнеса. Какие-то сборища и толковища. Сполохи и закаты. Несусветное количество смеющихся лиц — ржут девки, парни, продавцы блескучей пакости и «райского блаженства Баунти».

Глядя на эти потрясающие по своей правдивости, фото, возникает вопрос: а нужна ли нам память о 1990-х? А если нужна, то — какая? Вот — краешек литературно-книжного развала, где заявлено всё, что ты думал прочесть. Лосев, Лотман, Лосский. Тот, кому хотелось читать — тот читал. Тот, кому хотелось распродавать себя и душу — торговал. Мечтал курить «Мальборо»? Кури, хоть всему миру в лицо. Мы записывались в опасные организации и выпускали боевые листки. Мы носили ужасные шмотки, свезённые из всех отстойников Европы. Мы учились в институтах — и вовсе необязательно бизнесу и отъёму денег у граждан. Некоторые — искусствознанию.

Тупой братуха шёл в рэкет. Умный — брал подержанный компьютер и учился программировать. Первого убивали в его золотистой «тачке», рядом с такой же золотистой девочкой. Второй — бежал в Америку, чтобы стать миллионером. Мы жили, предоставленные сами себе. Замечательное фото — женщина и мужчина, развёрнутые каждый в своём направлении. А позади — несущееся авто и громадные, во всю вселенную они — ковбои Мальборо. Феномен «не святых — девяностых» следует изучать с лупой и пинцетом, отделяя пласты и напластования. И помнить главное — девяностые — это не «восставшие из ада», это мы сами.