Эволюционизм уклоняется от исследования строения мира, его структур и их смысла в домыслы о его спонтанном происхождении, тогда как целесообразность и гармония мира как целого определённо свидетельствуют о разумном его сотворении. Такой подменой уничтожается наука, превращаясь в праздное словоблудие. Нельзя рассуждать о происхождении объекта, устройство и назначение которого мы не знаем, пренебрегая при этом исследованиями назначения и смысла его частей.
С дарвинизмом в науку вторглось глубокое невежество. «Я считаю теорию трансмутации неверной с фактической стороны, ненаучной по своим методам и зловредной по своей тенденции», – писал о дарвинизме ещё при его зарождении Луи Агассиц и оказался провидцем. Революция, произведённая теорией Дарвина в науке, привела к полному уничтожению биологии, подменив её формальной генетикой и биохимией, и сильно повредила другим естественным и гуманитарным наукам внесением в них доктрины социал-дарвинизма, а особенно извращением научного метода, подменой его априоризмом, бесконтрольным теоретизированием и оторванным от действительности сочинительством. Дарвинизм поддерживается либералами как эффективное средство разложения нравов, необходимого для воспитания продажности людей, без которой невозможна коррупция и власть денег. Если бы капитализм был неподдельно свободным миром, то теория Дарвина там никогда бы не утвердилась как догма, т.к. была сразу же раскритикована при её появлении и, образно говоря, вырублена под корень, так что по сию пору пребывает в постоянной реанимации. Её существование и даже господство опекается капиталом и служит фашизму, но это не афишируется. Отсюда необходимость возрождения науки путём возврата к истинным представлениям, подавляемым дарвинизмом, – к додарвинским представлениям о сотворении вместо антинаучного эволюционизма.
Истина сотворения кажется более неправдоподобной, чем вымысел эволюционизма, потому что сотворение есть чудо. Чудеса сотворения принято считать невозможными без всяких оснований, вплоть до того, что их просто не хотят видеть. Между тем вымышленные чудеса эволюционизма, невозможные по физическим причинам, не наблюдаемые в природе и не подтверждаемые опытом, не считаются чудесами. Принимают их исключительно с целью изгнать из науки Творца. А ведь это уничтожение науки путём выхолащивания из неё высшего смысла. В основе всего естествознания лежит постулат понятности мира, постижимости его разумом, которая возможна лишь при разумном, но не случайном мироустройстве. Отвергая разумность мира, приписывая ему случайность и отсутствие наперёд заданного смысла, мы отрицаем Бога-Творца и вместе с тем смысл всего естествознания. Бессмысленно заниматься изучением бессмысленного. Одним из вымышленных чудес эволюционизма является номогенез – трансмутация на основе закономерностей. Под трансмутацией здесь подразумевается превращение одного вида в другой, а не что-либо иное.
Факт дискретности и постоянства видов, противоречащий теории Дарвина, вынуждает эволюционистов обращаться к сальтационизму – представлению, что трансмутация не постепенна, а происходит вдруг, скачком (per saltum). Существует две формы сальтационизма: 1) гетерогенез С.И. Коржинского (1899) и Г. де Фриза (1901), постулирующий сальтации единичные, в виде одной особи, которая, размножаясь, даёт начало новому виду; 2) массовый сальтационизм, постулирующий, что сальтация охватывает сразу всех особей вида, так что, переходя из одного геологического горизонта в другой, мы наблюдаем в нижнем только представителей раннего вида, а в горизонте, лежащем выше, – только представителей вновь возникшего вида.
Массовые сальтации называют в палеонтологии мутациями В. Ваагена (1869) по имени их изобретателя. Они были приписаны и рецентным видам таксономистами А.П. Семёновым-Тян-Шанским (1910), Л.С. Бергом и др. Викарирующие (замещающие друг друга географически) экологически сходные виды демонстрируют полное единообразие на огромных ареалах каждый и в то же время не переходят границ соседнего вида, а строго исключают друг друга географически. Эволюционисты усмотрели в этом массовое превращение вида под влиянием географической (ландшафтной) среды. «Для образования новых форм необходимо, чтобы новые признаки появились на обширной территории и сразу у громадной массы особей» (Берг, 1922). Новообразование органических форм происходит не случайно, а закономерно, захватывая сразу огромные массы неделимых. Берг приводит пример европейской ели Picea excelsa, которая в Сибири заменена формой P. obovata: «Конечно, образование её произошло не так, чтобы сначала где-то получился один её экземпляр, а затем он завоевал бы всю Сибирь. Нет! Под воздействием сибирского ландшафта все ели Сибири превратились в форму P. obovata». Если сальтация захватила сразу всех особей, подобно мутации Ваагена, то, следовательно, был момент, когда все зиготы P. excelsa превратились в зиготы P. obovata на огромном пространстве с весьма различными условиями. Но это никак не меньшее чудо, чем монофилетическое происхождение от одного экземпляра.
Невозможность сальтаций как случайных событий очевидна из того, что они должны быть системными мутациями Р. Гольдшмидта. «Напр., если животному с быстрым бегом, скажем, антилопе, необходимо иметь длинные ноги, то, во-первых, одинаковые вариации необходимы во всех четырёх ногах; во-вторых, одновременно с костями и в той же степени должны удлиниться мышцы, сосуды, нервы и перестроиться все ткани. Притом все эти вариации должны быть наследственными. Верить в осуществимость такого совпадения случайностей значило бы верить в чудеса» (Берг, 1922). Гетерогенез (единичная сальтация) неприемлем как вымышленное чудо превращения одной гармонической организации в другую путём случайной макромутации, затрагивающей подавляющую массу признаков организма. Тем более неприемлема массовая сальтация особей (мутации Ваагена), требующая многократного повторения практически невозможного события.
Л.С. Берг признаёт мутации Ваагена, но принимает их не как случайность, при которой они становятся невозможными, а как закономерное явление, номогенез (1922). Он пишет: «Процесс геологического преобразования форм идёт в силу внутренних, или автономических, причин, в отличие от вышеописанного географического преобразования, совершающегося под воздействием внешних [хорономических] факторов. [Выделение внешних и внутренних факторов преобразования произвольно. Если речь идёт о законе, который, в отличие от движущих причин, является конечной причиной, или целью, то можно ли локализовать, действует ли он снаружи или изнутри? – Ю.И.] Преобразование одних форм в другие происходит периодически, как бы скачками. Известный промежуток времени вид находится в состоянии покоя, а затем вдруг наступает процесс образования нового. На этом именно явлении и основывается разделение геологической истории на века, эпохи, периоды, эры и пр. [биостратиграфия]». Было бы правильно говорит не о преобразовании (трансмутации), а о сотворении видов, но Берг неизменно верен эволюционизму. Преобразования здесь нет, а происходит вымирание одних видов и взамен их сотворение новых. Виды смежных биостратиграфических единиц не связаны генеалогической преемственностью, т.к. между ними наблюдаются пустые отложения, свидетельствующие о временном прекращении жизни в целом или хотя бы существования видов рассматриваемого филума (временнóй последовательности видов). Ни внутренние, ни внешние движущие причины не могут вызвать трансмутацию в силу постоянства вида. Признавая мутации Ваагена, следовало бы принять, что фауна гигантских рептилий мезозоя (динозавров и пр.) скачком превратилась в фауну млекопитающих кайнозоя. Отсутствие жизни (пустые отложения) между мезозойской и кайнозойской эрами исключает генеалогическую связь между видами этих эр, поэтому номогенез, предполагающий трансмутацию, отвергается в пользу сотворения de novo. Сотворение сразу многих видов и притом в массовом числе особей, популяциями происходит с целью немедленного их включения в глобальный биокруговорот, что было бы невозможно при их раздельном создании и не популяциями, а только в одном экземпляре.
В реальных «сальтациях» всегда присутствует целесообразность, поэтому неизбежен вывод, что происходят они не спонтанно, а по воле разума, и фактически являются сотворением со всеми его атрибутами: новизна, мгновенность и целесообразность, гармония с миром в целом. Если Бергов номогенез (эволюцию по законам целесообразности) очистить от трансмутации, невозможность которой очевидна, то номогенез будет сотворением, и всё станет на свои места. Очистить номогенез от трансмутации – значит говорить не о преобразовании одних видов в другие, а о вымирании одних видов и сотворении вместо них новых. Вместе с тем был бы устранён другой крупный изъян концепции номогенеза, очевидно вытекающий из трансмутации. Изъян этот состоит в представлении, что жизнь есть внутренний (биохимический) процесс, а не биотический круговорот, обусловленный глобальной организацией Земли – геомеридой по Старынкевичу (1919), которая является наименьшей единицей жизни. Тот же изъян создаёт совершенно бессмысленное разделение материи на живую и косную, между которыми нельзя провести границу. Если бы Лев Семёнович не был догматическим приверженцем эволюционизма, то он, вследствие большой эрудиции и знания фактов из всех отделов естествознания, был бы самым убеждённым сторонником концепции сотворения и всемогущего Бога-Творца. Но на его примере мы видим, насколько могут быть сильны в человеке материалистические предрассудки.
Допустим, что некто, найдя в глухом лесу часы, стал бы из свойственной ему неприязни к людям выдумывать, как эти часы могли образоваться в природе сами собой, без участия разума человека. Точно так же эволюционист из совершенно иррационального неприятия Бога выдумывает, будто разумно организованные создания, живые организмы в природе образовались сами собой в силу законов целесообразности всего живого, возникших тоже сами собой, без законодателя, – образовались спонтанно, в силу слепой необходимости, а не созданы Высшим Промыслом Создателя. Эта аналогия объясняет истоки теории номогенеза и показывает её богоборческую роль. Однако нельзя полностью исключить, что Берг заменил номогенезом Творца из конъюнктурных соображений; потому что давно уже, вследствие засилья эволюционизма, никакая научная карьера не светит тому, кто отвергает эволюцию и признаёт сотворение. Но даже и номогенез как теория эволюции, наиболее близкая к сотворению, сильно помешал карьере Берга. Он был избран академиком только в конце жизни, когда накопил много других заслуг. Номогенез же никогда не был признан эволюционистами, ибо граничит с сотворением; факты, опровергающие эволюционизм, подлежат умолчанию.
Итак, генеалогические связи между видами смежных геологических формаций невозможно предположить ни при градуальной, ни при сальтационной трансмутации. Поэтому концепция номогенеза (закономерного превращения видов) отвергается в пользу генеалогически независимого сотворения видов.
