Эдуард Диа Диникин. Серебро. Роман. СПб.: Чтиво - 305 с.
Несмотря на то, что слово «шибболет» использовалось ещё Пушкиным и Байроном, в научный обиход, как лингвистический термин, оно было введено сравнительно недавно, в семидесятых годах прошлого века, Виталием Григорьевичем Костомаровым и Евгением Михайловичем Верещагиным.
Шибболет – это слово или фраза, которая отличает одну группу людей от другой. Как правило, в парадигме «свой-чужой».
Слово это пришло к нам благодаря кровавой разборке между двумя еврейскими вооружёнными группировками. Произошло это, если верить непререкаемым источникам, более чем три тысячи лет назад.
Некий Иеффай, предводитель галаадитян, вступил в боестолкновение с ефремлянами и разбил их. После чего велел занять все переправу через Иордан-реку, дабы помешать побежденным проникнуть на другой берег, где бы они смешались с местным населением как кисель с киселем, так как и по языку и по внешности, по одеждам и обычаям, они были очень схожи. Но было одно отличие, которое могло их выдать. Шепелявость. Или, если говорить чуть более академично, отсутствие в ефремском говоре звука «ш». Поэтому им просто предлагали произнести фразу: «Дайте я перейду реку». «Река» звучало как «шибболет». Но ефремляне произносили «сибболет» после чего в ускоренном порядке подвергались геноциду.
К сожалению, в наши дни специальной военной операции будет уместно вспомнить шибболет «поляныца». Уроженец Костромы или Челябинска сможет произнести это слово так, как произносит его уроженец Полтавы, только после тренировок. Тот же условный костромич, при большом желании, практически сразу может перейти на «шоканье». Тем более, на фрикативное «г» - тут трудно не вспомнить уже старый анекдот: « - Чем «украинец» отличается от русского? – Более мягким «г»». Но вот аутентичное произношение слова «поляныца» будет представлять для него какое-то время не самую легкую задачу. Хотя, казалось бы?
Но то же «казалось бы?» более чем уместно, например, к шотландскому варианту английского, когда тривиальное «фак» шотландец произнесет как «фук». Правда, так считают англичане, а шотландцы с этим утверждением полностью не согласны.
Вероятно, Эдуард Диа Диникин, автор романа «Серебро», вышедшем на днях в издательстве «Чтиво», будет так же полностью не согласен с моим утверждением, что его роман – это своего рода непроизносимый шибболет.
Из аннотации к книге, размещенной на сайте издательства, мы узнаем, что: «Действие романа начинается в Петербурге 1913 года — в период, когда реальность бурлила предреволюционными процессами, идеи сталкивались с идеями в словесных баталиях, после претворялись в дела — и сталкивались уже на улицах. Известные представители «Серебряного века», такие как Хлебников, Бурлюк, Брюсов, Белый, Тиняков, Волошин, пьют в ресторанах, читают свои и чужие тексты и выбрасывают рукописи, которые попадают в руки чекистов и агентов охранки.
Поначалу произведение Эдуарда Диа Диникина напоминает историко-литературный роман, но реальность оказывается двулика: в мире, где на глазах простых смертных меняются вековечные устои, на поверхность прорывается обратная сторона. Известный поэт здесь может оказаться вампиром или прорицателем, случайный телефонный звонок — связать друг с другом людей из разных эпох, а дешёвый медальон — оказаться волшебным талисманом.
Границы между сном и явью, литературой и действительностью, добром и злом оказываются зыбкими и проницаемыми в мире магического реализма, в котором у каждого свой шорох за спиной».
Роман разделен на шесть глав («Вера В.», «Вена», «Лисий Крик», «Шорох», «Ленинградус», «Невоград», «Преддверье лун», каждая из которых вполне может считаться самостоятельным рассказом, но все они составляют общее целое, связанные общими героями, общими событиями и общей мыслью).
Критик Виктор Топоров отнёс Эдуарда Диа Диникина к направлению «Уральский магический реализм». Роман «Серебро» ещё раз доказывает, насколько условны определения в литературе. Общего, по крайней мере, в этом произведении, с книгами Алексея Иванова, Ольги Славниковой или Анны Матвеевой крайне мало. Не удивительно, что большинство из писателей, который Топоров причислил к данному направлению, отрицают какую-либо с ним связь.
Неким парадоксом романа является то, что все его главы могут быть отнесены к магическому реализму, но точно так же мы можем считать, что все главы никоим образом к нему не относятся.
Я бы не хотела раскрывать все карты, рассказывая про перипетии сюжета, который закручен достаточно круто для магического реализма, если всё же принять этот роман за пример данного направления, но не могу не привести цитату из главы «Ленинградус». События происходят во время потопа 1924 года в тогда уже Ленинграде.
«[…] Послышался звук, который заставил его замолчать.
- Что это? – взволнованно спросил он.
- Похоже, Энгель застрелил кого-то, - на удивление спокойно предположил Иван.
Энгель вернулся в комнату.
- Константин, теперь я попрошу вас мне помочь. Просто я не хочу заляпаться кровью, - объяснил Энгель. – Эта игрушка, конечно, череп не разнесет, - сказал он, вытаскивая из кармана дамский пистолет, - но все же. Я выстрелил Левинсону точно в ухо, когда он нагнулся над ванной. А сейчас мы с вами, Константин, отвезем тело на другую улицу, точнее – канал, и там спустим, каналью, в Неву, извините за плоский каламбур.
- Как вы вычислили его, Энгель? – спросил Константин. – Вспомнили, что видели в Юзовке?
- Дело даже не в этом. То, что он агент ГПУ стало понятно тогда, когда он стал говорить, что является правоверным иудеем. А я ведь предупреждал, что читаю людей, как открытую книгу. Левинсон всегда говорил «Бог», а не «Б-г», как сказал бы настоящий верующий иудей.
- Отличная шутка, - заметил Константин.
- У него довольно приметное лицо. Этот раздвоенный кончик носа, шрам у уха. Я долго не мог понять, почему эти приметы меня смущают. Потом вспомнил рассказ Шварца об агенте ГПУ с такой же внешностью. И еще то, что агент имел плохую привычку для агента – при волнении говорить «так, да». Что ж, мы избавились от него, но на этом пьеса, так сказать, не кончилась, - сказал Энгель Кайзер.
Иван сыграл на рояле четыре ноты из симфонии номер пять Бетховена, известные как «так судьба стучится в дверь».
- Жить — это сжигать себя и все-таки не сгореть. Так говорил Фридрих Ницше, - произнес он.
- Антихрист, - кивнул Энгель.
И было совершенно непонятно, что он имел в виду.
- И что сейчас? – спросил Иван.
- Сейчас? Конец первого действия, - ответил Энгель».
Приведенный отрывок не является спойлером, так как действие романа в данном отрезке всего лишь часть действия, которое, конечно, не течет, как у Маркеса река или извилисто впадает ручьем в реку, как у Борхеса, но замирает как море перед ураганом.
Именно это ожидаешь в финале романа – ураган, но, несмотря на все, казалось бы, предпосылки, роман на последней странице переходит в тихую гавань романтизма.
На мой взгляд, именно «Ленинградус» является ключевой главой романа, хотя автор, вероятно, задумывал другое.
23 сентября 1924 года Ленинград пережил одно из самых масштабных наводнений за всю свою историю. Вода поднялась тогда на триста восемьдесят сантиметров выше ординара. Был затоплен весь центр города. Наводнение причинило огромный ущерб: понесли урон, как коллекции музеев, так и уникальные городские постройки. Нормальная жизнь города, только-только приходившего в себя после революционных потрясений, была нарушена. Не обошлось и без человеческих жертв. О некоторых из них рассказывает автор в этой главе.
В последней главе – «В преддверье лун» - сюжет полностью раскрыт, несмотря на то, что автор как бы пытается не показывать все перипетии сложных отношений своих героев. Действие в этой главе происходит в доме поэта Максимиллиана Волошина.
Замечательное стихотворение Волошина «Гражданская война» заканчивается следующими строками:
«И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
— «Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других».
Главные герои «Серебра» находятся на одной стороне. В одном ряду. Они почти не мечутся. Да, после мучительных выводов, после сомнений, они не принимают красную линию. Но автор не показывает, что они однозначно положительные герои. Тут характерен персонаж - Владимир Шорох. В отличие от Петра и Веры В., романтической пары, влюблённых друг в друга как это только возможно, мужчины и женщины, готовых пожертвовать своей жизнью ради жизни другого, Владимир не склонен к сантиментам. Этот человек, однажды преступив грань, готов преступать ее еще раз.
В стихотворении Брюсова, датированным 1901 годом, разгаром Бэль Эпок – времени, когда «цивилизованный мир» жил ожиданием прекрасного недалёко, и которое почти полностью цитирует автор, выражено то, что владело в те годы многими представителями российской интеллигенции. Пусть и не в столь ярко выраженной форме.
«Неколебимой истине
Не верю я давно.
И все моря, все пристани
Люблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья,
И Господа, и Дьявола
Равно прославлю я…»
В последней главе автор неожиданно напоминает об этом стихотворении действиями главных героев чем-то похожих, совершенно неожиданно, на поступок романтических героев одного из самых величайших романов Александра Дюма.
Замечу, что автор культуртрегер. Всё же, не хочу заниматься спойлерством – поэтому прикройте ладонью пару-тройку абзацев, что последуют дальше. Читать магические заклинания при это совсем не обязательно.
В главе «Вена» он объясняет, как на русский переводится слово «гринго». Это слово известно нам, в основном, из американских фильмов. Оно двусмысленно. Впрочем, вот отрывок:
«- Поверьте, война только издалека кажется завораживающим зрелищем,- заметил Шорох.
- Вы из Мексики, господин Шорох? – подключился к разговору мужчина, вставший за минуту до этого из-за стола с Куприным. В его речи послышался явный южнорусский говорок. - Сапата, Вилья, проклятые «гринго», индейцы! Завидую вам. Кстати, просветите, что значит «гринго»? Да, мексиканцы так называют североамериканцев. Это всем известно. Но что это значит? Есть ли точный перевод на русский?
- «Гринго», как ни странно – это просто грек, - ответил Шорох. – Уж не знаю, почему мексиканцы так стали называть североамериканцев.
- «Грек»? – удивился мужчина. – Надо же, как прозаично. Кстати, знаете, как у нас в Одессе называют греков?
- Как же? – вежливо поинтересовался Шорох.
- Пиндосами, - ответил мужчина. – Уж не знаю почему.
- Возможно, в честь Пиндара, - с улыбкой предположил Шорох».
Теперь ладонь можно убрать. Разумеется, вы увидели упоминание о великом древнегреческом поэте Пиндаре. Вряд ли, при всем желании, его творчество хоть как-то соотносится с романом «Серебро», несмотря на то, что сюжетные перипетии романа иногда навевают аллюзии на древнегреческие трагедии, а в одном из эпизодов главы «Невоград» присутствует, в какой-то степени, один из их атрибутов – «Deus ex machina» - в виде телефона со знакомым многим меломанам номером - 212-85-06.
Только в данном случае «Deus ex machina» - «Бог из машины» не разрешает проблемы героев, а наоборот еще больше запутывает их вплоть до последней страницы, когда кажется, что какая-то отдельная проблема отдельных героев решена.
Именно - кажется, так как при внимательном прочтении, читатель не может быть полностью в этом уверен. И счастливо ли обошлась судьба с героями романа, или нет, зависит от того, на что больше настроено читательское сознание.
В сложной мозаике, созданной Эдуардом Диа Диникиным, читателю, возможно, захочется добавить и свои паззлы, и от этого соучастия чтение романа становится ещё более увлекательным, предлагая выбрать свою сторону, которая в любом конкретном случае не будет неправильной.
Эта мысль в романе «Серебро» проявляется очень четко и сильно, как и другая, звучащая несколько в пику утверждению одного из влиятельнейших мозговоротов XIX века, а именно так: «сознание определяет бытие».
После прочтения романа «Серебро» у читателей будет возможность убедиться в истинности этого постулата.
