НЭП и «Интенсивники»

Ко времени НЭПа, по преимуществу в аграрной стране, где крестьян было 85 %, а с учётом служивших в армии, чуть ли не 90%, по-прежнему основным и животрепещущим оставался земельный вопрос. Октябрьская революция свершилась под лозунгами «мир – народам, земля – крестьянам, фабрики и заводы – под контроль рабочих». Ещё до Октября гуляли фантастические слухи, что после войны, в связи с «изменой помещиков царю и отечеству», крестьян наделят землей, но ничего не менялось. Октябрьская революция радикально изменила земельные отношения; землю передали работавшим на ней.

Декретом «О земле» собственность на землю отменялась немедленно и без всякого выкупа. При этом, земли крестьян и казаков не подлежали конфискации, оставаясь в их трудовом пользовании. В ст.1 Декрета, говорилось: «право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду, либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема. Вся земля: государственная, помещичья, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т.д., отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней...». Декрет был кратким и весьма декларативным, без методических указаний о его применении и каких бы то ни было подзаконных актов, правовой режим определялся в общих чертах. Этим воспользовались шустрые «национализаторы», захватившие десяти́н больше, чем были у иных помещиков вотчины. Поэтому, уже Декретом ВЦИК февраля 1918 года «О социализации земли», были установлены нормы предоставления земельных наделов, а так же впервые говорилось о необходимости перехода к коллективным формам хозяйствования и о предоставлении им преимуществ, по сравнению с единоличниками. Под этим документом 1918 года ещё стояла и подпись лидера левых эсеров М. Спиридоновой. Естественно, подобные уточнения не устраивали тех, кто «хватил лишку» по первому Декрету. Местами случились волнения; пытались препятствовать перемежеванию, которое напротив, поддержало большинство трудовых крестьян, объединившихся в «Комитеты бедноты». Это было, пожалуй, первым классовым столкновением в послереволюционном селе. Конфликт вскоре был улажен: селяне, в соответствие с количеством «ртов», получили вполне приличные земельные наделы, которые позволяли вести достаточно рентабельные крестьянские хозяйства. Окончательно, на первом этапе соцстроительства, земельный вопрос был улажен законодательно и закреплён в ст. 3 Конституции РСФСР 1918 года: «частная собственность на землю отменяется и весь земельный фонд объявляется общенародным достоянием и передается трудящимся без всякого выкупа, на началах уравнительного землепользования». В период военного коммунизма и в его духе, ВЦИК в феврале 1919 года принял Положение «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию». Вся земля в пределах РСФСР, в чьём бы пользовании она ни находилась, была провозглашена единым государственным земельным фондом. Была сформулирована классификация земель: сельскохозяйственного назначения, находящаяся в трудовом пользовании (единоличном или коллективном), в пользовании госпредприятий (совхозов, опытных станций) и учреждений (элеваторы, порты, семенные центры, сельхозшколы и др.). Всячески поощрялось создание социалистического землепользования, в виде коммун, совхозов и иных коллективных хозяйств, т.к. было понятно, что только крупные хозяйства способны давать товарную сельхозпродукцию. Большевики говорили тогда, что коммуны организуются на селе как «государственные фабрики хлеба и молока».

Известна присказка из тогдашних времён: белые были – грабили, пришли красные – тоже грабят. Но, всё же, крестьянство поддержало красных. Почему? – дело в том, что белые не только грабили, но и, временно возвращаясь, отнимали у крестьян земли, которые те уже считали своими навсегда. Появлялись бывшие помещики; говорили крестьянам, что они не владельцы, а самозахватчики, пороли крестьян «за самоуправный» захват земли, отбирали даже урожай на корню, ссыпанный хлеб и инвентарь, восстанавливали старые порядки. С таким подходом у белых не было ни малейших шансов победить. Наиболее здравомыслящие деятели белых пытались угомонить «реставраторов», но тщетно. Любопытно, что в этом белых активно поддержали церковники, требуя возврата огромных монастырских землевладений, превратив этим селян в стихийных антиклерикалов.

Сколько раз в «правительствах» белых ставился земельный вопрос, столько раз с негодованием блокировался. Даже когда белых выбили из Ростова и шло наступление на Екатеринодар (Краснодар), председатель деникинского правительства, доживавшего последние дни, увещевал «законодательское» собрание отдать хотя бы половину земель крестьянам, говорил, что сам помещик, но надо смотреть на вещи реально и сохранить хотя бы часть. Его предложение отвергло подавляющее большинство. И только «правительство» Врангеля, на самом краю земли Русской, в Крыму, у пропасти вечной эмиграции, соизволило принять закон о национализации земли, с выкупом за счёт казны, даже придумали лозунги: «Кому земля, тому и распоряжение земским делом»; «Народу земля и воля в устроении государства». Но было уже безвозвратно поздно. А красные, хоть тоже изымали 70% урожая, на землю не покушались, говорили крестьянам: «Мы землю у вас не отнимем». И крестьяне понимали, что продразвёрстка пройдёт, а земля у них останется.

На практике, ликвидация помещичьих хозяйств, когда земли перешли в распоряжение земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, привела, в начале НЭПа, к нехватке продовольствия в стране и снижению экспорта хлеба до 0,6 млн. тонн. Ведь товарные сельхозпродукты поставляют, преимущественно, крупные хозяйства, а не низкотоварное крестьянское подворье. В дореволюционной России помещики поставляли 83% товарного зерна, а крестьянские хозяйства – 17%.

Из периода военного коммунизма российская деревня вышла в социальном отношении максимально занивелированной. Помещиков и дореволюционных кулаков-мироедов перебили, иные ушли с белыми. Продразвёрстка отобрала у села любые «излишки», оставляя подчас, даже меньше прожиточного минимума. «Высунуться» никто не мог, при любом старании. Наступившая эпоха НЭПа, вызвала к жизни и новые земельные отношения, вполне в капиталистическом духе. Весной 1922 года ВЦИК принял «Закон о трудовом землепользовании», а уже осенью того же года, — Земельный кодекс РСФСР. Кодекс признал право всех граждан РСФСР обрабатывать землю своим трудом, трудовое землепользование было бессрочным. Устанавливался порядок землеустройства, государственной регистрации землепользований, рассмотрения земельных споров, права переселенцев. Определялся правовой режим «государственных земельных имуществ», – т.е. земель совхозов и государственного запаса, формулировалось положение об обществах крестьян-землепользователей. Круговая порука отменялась, каждый крестьянин сам вносил свои налоги. Крестьянине получили право выбирать форму обработки земли (единолично или в кооперации) и торговать своей продукцией. С 1923 года продналоги заменялись единым сельхозналогом (с 1926 года – полностью в денежной форме), который был фиксированным. Всё сверх налога, находилось в полном распоряжении собственника. Крестьяне, освобождённые от введённой ещё царем продразвёрстки, с энтузиазмом взялись за работу.

Село воспрянуло. Случилось чудо преображения нэпмановского села. По существу, в 22-23 годах, большевики сделали то, что должен был сделать царь в 1861 году, или, хотя бы, Столыпин в нулевые 20-го века. На селе, в соответствие с законами социального развития, стали стремительно формироваться классические капиталистические отношения, с возникновением классов эксплуататоров и эксплуатируемых. То есть, к изумлению многих, возникли антагонистические классы. Если бы этот процесс был запущен в 1861 году, то протекал точно также. При эксплуататорском строе положение кулаков-эксплуататоров, было бы законным и поддерживалось властями. Но, всё же, сельское хозяйство было отсталым, производительность труда – низкой. К 1923, как и в 1913 году, свыше 70 процентов площадей засевали ручным способом, почти половину зерновых убирали серпами и косами, более 40 процентов урожая обмолачивали цепами и валками, а количество «пахотных орудий» заметно уменьшилось. В результате продолжавшегося дробления крестьянских хозяйств, и увеличения потребления хлеба самими производителями, товарная часть зернового производства составляла лишь половину довоенного уровня. Неурожаи, как и раньше, провоцировали голод. Зерновые культуры по посевным площадям и валовому производству, лишь приближались к довоенному уровню. И всё же, с введением НЭПа, заметный рост сельского хозяйства начался уже в 1922 году. Голод прекратился. Но в 1923 году возник затор из-за непропорционального обмена между сельским хозяйством и промышленностью, создавший «ножницы цен». Низкая платёжеспособность крестьян вызвала затоваривание не только сельхозмашинами, но даже простейшими косами, вилами, боронами и плугами. Преодолевая этот кризис сбыта, правительство снизило цены на промтовары и повысило закупочные цены на сельхозпродукцию.

Другой проблемой было то, что с введением НЭПа в 1921 году, город и село не получили равные права и свободы в рамках буржуазной демократии (госкапитализма, по Ленину). В городе было разрешено создавать частные предприятия, брать в аренду госпредприятия, и даже приватизировать небольшие производства, ранее национализированные, образовывать всевозможные кооперативы, оказывать различные услуги, нанимать рабочую силу, открывать частные банки и биржи, торговые заведения. В страну пустили «зарубежных хищников капитала», которым предоставляли концессии. Послаблений для села было значительно меньше, и не столь существенных. Разумеется, прежде всего, замена продразвёрстки на продналог, из-за которой чуть не опрокинулась власть. Была разрешена свободная торговля на рынках, единственный, пожалуй, значимый пункт реформ, данный равно городу и деревне. Расширены возможности образования потребительских кооперативов. Ещё несколько несущественных административных послаблений. О коллективизации не упоминалось, а слово «колхоз», вообще никто не знал (хотя этимологи раскопали документ 1920 года, где этот термин присутствовал, но в другом значении). Громко зазвучали судьбоносные «коллективизация» и «колхоз» лишь в конце двадцатых годов ХХ века. Всё. Но и данным послаблениям крестьяне были безмерно рады; воспрянули духом, увеличили посевы, развели скот, накормили себя, город, всю страну. Однако, уже через пару лет почувствовалось, что с селом что-то не так. Наращивание объёмов товарной продукции замедлилось, а вскоре фактически остановилось. Село не могло развиваться на старой материальной базе, с деревянной сохой, ручным засевом, косьбой серпами и обмолот цепами. Севообороты на куцых наделах были невозможны. Выход товарной сельхозпродукции не увеличивался. Крестьянская масса была занивелирована; все дворы имели равные наделы на число едаков, соответствовавшие физическим возможностям человека. По этой причине нигде никаких кулаков не могло возникнуть. Это шло ещё с 1917 года, от уравнительного раздела земли по программе эсеров, но те ничего не изобретали, а в течение нескольких лет тщательно собирали пожелания самих крестьян, литературно обработали их, и выдали за свою платформу, чем и сыскали симпатии крестьянства и солдат (тех же крестьян в шинелях). Также и местные Советы крестьянских депутатов, были созданы по образу и подобию крестьянских общин, известных и понятных крестьянам. А большевики просто переняли один к одному крестьянскую программу эсеров, хотя имели, как партия рабочего класса, другой взгляд на сельское хозяйство. Они считали, что сельское производство должно быть преобразовано по подобию индустриального. Предлагали создавать в селе фабрики по производству зерна, мяса, молока, яиц, шерсти и т.д., а сельских жителей превратить в рабочих. Но выступать с этими непонятными планами перед тёмной крестьянской массой в 17-м не стали. Хотя уже в 1918 году приступили к реализации своих планов, создавая, преимущественно на базе монастырских и крупных помещичьих хозяйств, советские хозяйства (совхозы), стараясь сохранить в них коллективы профессионалов, – агрономов, зоотехников, механиков, специалистов сельхозотраслей. Создано таких совхозов на всю Россию было около полусотни. Также под эгидой Советской власти, возникли коммуны, тоже на базе брошенных помещичьих хозяйств, в которые пошли безземельные или бездомные крестьяне и энтузиасты, но и этих на страну было штук 150. Коммуны влачили жалкое существование, т.к. у них не было ни руководителей, ни опытных специалистов, ни достаточного набора сельхозорудий. Остальную Россию покрывали сотни тысяч мелких крестьянских подворий. Мелкоземелье крестьян, тормозило развитие сельского сектора экономики, препятствовало росту его товарности, стало тормозом развития всего народного хозяйства страны. Мелкие собственники не могли позволить себе закупать современные машины и механизмы, различное сельхозоборудование, применять современные методы агропроизводства. Поэтому, поднять благосостояние крестьян было невозможно. Не могло исправить такое положение и повышение закупочных цен на их продукцию. Профессор Петровской (Тимирязевской) сельхозакадемии А. Чаянов в своём знаменитом труде «Крестьянское хозяйство», доказал, что повышением закупочных цен сельхозпродукции, вопрос повышения товарности не решить, т.к. уровень трудовой нагрузки на крестьян, использующих примитивные первобытные орудия труда, практически равен, а то и превышает физические и психологические возможности организма, а российские крестьяне работали на пределе человеческих возможностей. Получив прибавку к оплате своего труда, человек просто начинает меньше трудиться, приходя к допустимому уровню нагрузки, соответственно снижая производительность труда и выход продукции. Что в реальности и произошло в 1923 году, когда были повышены (из-за «ножниц цен») закупочные цены, а выход товарного зерна, – снизился. Поэтому, делает вывод выдающийся экономист-аграрник, повысить производительность труда и поднять доходы селян, можно только внедряя механизацию производства, передовые методы труда и применяя достижения аграрной науки, и только на больших площадях. Материальная заинтересованность работает, если тягость труда невелика. Существование и работа русского крестьянина в первой четверти ХХ века не сильно отличалась от многовекового уклада. Либералы спекулируют понятием «Крестьянство», сознательно внося путаницу. Исключая такой подход, дадим марксистскую формулировку понятия:

Крестьянство – низший класс общества, возникший и сформировавшийся в эпоху раннего феодализма, находившийся в подчиненном и зависимом положении к эксплуатировавшему их правящему классу дворян. Крестьяне работали на земле, как правило семьями, вели, преимущественно, натуральное хозяйство. Были хозяйственной и производственной основой феодализма, создавали материальные ценности для феодалов и городов. В результате развития ремёсел, внедрения усовершенствованных приёмов труда, орудий, механизмов и приспособлений, достижений науки и практики, создания необходимой материальной базы, появлялась возможность интенсифицировать сельское производство. Это позволяло укрупнять хозяйства. С созданием крупных сельхозпроизводителей, путём поглощения мелких земельных наделов крестьян, с вытеснением их с земли и превращением в наёмных батраков или в городских пролетариев, крестьянство, как класс, прекращало своё существование. Натуральное хозяйство перерастало в товарное производство, на смену крестьянству в село приходили капиталистические отношения.

Пенять русскому крестьянину его отсталость не надо, нельзя. Его жизнь в нашей суровой стороне, всегда была полна рисков и неизвестностей. Либералы и их подпевалы, противники социализма, любят порассуждать, что нищали бездельники и пьяницы, а «справные» крестьяне богатели. Это от полного незнания сельской жизни и крестьянского быта. Пить и лениться в том примитивном трудовом цикле, при простейших физических приёмах труда, было невозможно; если что-то пропустить или несдюжить, упущенного не исправишь. Крестьянский труд, занимавший весь световой день и почти круглый год, не позволял отвлекаться на длительные развлечения, тем более на пьянки-гулянки-запои. Тож и лениться: либо ты работаешь и живёшь, либо ленишься и вскоре умрёшь с голоду. Гуляке очень скоро стало бы не на что, ни пить, ни есть, просто умер бы с голоду или подался в бродяги. Недельный отдых выпадал в межсезонье, на Святки и Пасху, остальное время необходимо было вкалывать. Обнищание было не следствием лени и пьянства части крестьян, как утверждают либералы, а по причине крайней неустойчивости крестьянского существования, рисков сельской жизни. Отставали и беднели те, кто был неспособен, по различным причинам, трудиться так же непрерывно и напряжённо, как другие. Пока семья крестьянина полная и работоспособна, – живёт нормально, при этом каждый супруг выполняет свои функции. Но, если муж или жена серьёзно захворали или кто-то из них умер, кормилец сломал ногу, если было много маленьких детей при неработоспособных родителях, у кого-то пала лошадь, даже корова, семья сбивалась с трудового ритма и начинала резко отставать от односельчан. Засухи и наводнения, неурожаи от болезней культур, моры-эпидемии – и налаженная жизнь идёт насмарку. Страшны были пожары. Погорельцы из сил выбивались, но вырваться из нищеты не могли. Хозяйство быстро теряло устойчивость и крестьянский двор беднел. Крестьяне оставались один на один со своей бедой, каждый предоставлен сам себе, выживал кто как мог. Много было причин. Когда не стало сельской общины, издревле поддерживавшей крестьянина в трудных, непредвиденных обстоятельствах, веками выручавшей попавших в беду, стало ещё хуже. Не было ещё никакой социальной поддержки и государственного страхования. Земельный надел становилось невозможно обработать самим, и чтобы иметь хоть что-то, его сдавали более успешному соседу. Неудачникам, чтобы выжить, приходилось идти в батраки, пытаться найти работу в городе, где и своих безработных хватало. Навет о бедняках-пьяницах придумали обиженные на односельчан кулаки, которым, кстати, было куда сподсобней пить и развлекаться, эксплуатируя труд батраков.

Более удачливые крестьяне, коих было большинство, с НЭПом воспрянули, рванули работать. Но и в их среде шло расслоение. Как и в любом деле, появились передовики и отстающие. Если у крестьянина подросли и начинали работать несколько сыновей и дочерей, были ещё работоспособные родители, то такая семья могла достичь большего. Все люди разные: кто-то более работоспособен, всё обдумывает, аккуратно ведёт хозяйство, схватывает на лету, рационально распределяет силы, проявляет организаторские способности и смекалистость. Среди трудолюбивых были ловкие, с деловой хваткой и расчётливым умом. У тех, кто был жаден к работе, отличался большей рачительностью, сообразительностью и удача кому сопутствовала, дела шли получше. Проявились и пронырливые, настырные, с прижимистой жилкой. Местами успешные крестьяне, видя, что сосед, по каким-то причинам, не обрабатывает свой надел (заболел, умер глава семьи, пала лошадь, погорельцы и проч.), брался «помочь» обработать его клин; засеять, ухаживать, убрать. За эту «помощь» отстающий «благодарил благодетеля» частью урожая. Чтобы справиться с возросшими объёмами работ, передовики приглашали на период уборки безработных, которых было несколько миллионов. Уже к 1924 году, таких фактически объединивших наделы, было по стране сотни, если не тысячи. И выход товарной продукции у них был намного больше. Начались сдвиги в организации труда. Умельцы начали создавать «товарищества по обработке земли», некоторые стали покупать в складчину тракторы и другое сельхозоборудование, совместно строили мельницы и ссыпные амбары, создавали артели по переработке продукции. Старательно и рачительно работавших крестьян, удачливо развивавших своё хозяйство, внедрявших машины, механизмы и приспособления, строивших мельницы, активно поддерживала Советская власть. Таких передовиков стали называть модным революционным словом «интенсивники», широко тогда распространившимся. Подавляющее большинство интенсивников служили во время Гражданской войны в Красной армии. Важнейшей причиной рывка интенсивников, была всемерная помощь и поддержка Советской власти. Им, на первых порах, очень помогали, оказывая особое внимание, охотно предоставляя льготные кредиты и рассрочки до двух лет, привозя из-за рубежа различную сельхозтехнику, включая тракторы, элитные посевные материалы, удобрения, и продавали на максимально выгодных условиях. Практически все интенсивники брали дешёвые кредиты под залог будущего урожая, но расплачиваться не все спешили. Строили в кредит мельницы, жилые дома, зернохранилища, перерабатывающие производства. Ипотека не изобретение нашего времени. В 20-е годы давали кредит на каменные дома на 60 лет, под 1%, на деревянные – до 2.7%, на 45 лет. На покупку промышленных товаров кредит выдавали под 2%. Практиковалась рассрочка до 2-х лет, т.е. начинать выплаты можно было через два года. Поймав за хвост удачу, благодаря свой трудоспособности, терпению, настойчивости и, несомненно, счастливому стечению обстоятельств, интенсивники не могли топтаться на месте, не развиваться. Для этого им требовалось земли больше, чем их семейные наделы. Загвоздка была в том, что реально разрешённые наделы интенсивников оставались столь же мизерными, как и у прочей массы крестьян. Вплоть до 1924 года из трудолюбивого и удачливого середняка не вырастал кулак. Его возможности были ограничены собственным малым наделом, полученным семьёй по числу едоков. Урожайность полей ограничена; как не работает крестьянин на небольшом участке, сильно разбогатеть – невозможно. Поэтому, трудолюбивому интенсивнику невозможно было стать кулаком. Чтобы быстро разбогатеть, он должен значительно увеличить свой клин земли. А в конкретном селе, это возможно только отторжением её у других крестьян, что приводит к обезземеливанию односельчан. «Прирезать» интенсивникам наделы было невозможно, т.к. это ломало основу крестьянского принципа о равном наделении всех работающих на земле. До 1925 года положение было патовое: у всех были, формально, равные наделы. Власти нашлись, как обойти это положение; через разрешение аренды соседских наделов и части государственных «залежных» земель. Т.к. увеличенный клин интенсивники сами уже обработать не могли, потребовались батраки. Им, на «разовые» работы, разрешили найм работников, формально численно ограниченный. А где было взять дополнительные руки? – Только из разорившихся соседей.

Предложение вызвало горячие споры и яростное сопротивление левых во всех организациях ВКП(б), вплоть до ЦК. И всё же, в 1925 году, разрешение было дано, и тогда интенсивники развернусь по-полной, нарастив за год выход товарной продукции в разы. Заметно увеличились объёмы обрабатываемых земель (не без помощи посевных комиссий) и урожайность на них, повысились доходы зажиточных крестьян. Материальное положение интнсивников и середняков, после урожайных 1925-26 годов, ощутимо поправилось, стало даже лучше, чем у рабочих, которые и не мечтали о довоенных зарплатах. В 1926 году общий размер сельхозналога был снижен с 313 до 245 млн. рублей. Т.к. основная налоговая нагрузка ложилась на интенсивников и зажиточных середняков, они и получили наибольшую выгоду, значительно увеличив излишки своей продукции.

Продолжение следует

P.S. Вновь не удалось правильно разместить графические материалы, масштабировав их, а также выделить цитаты курсивом, как положено в русском языке. Неоднократные обращения к Редации, ни к чему не привели; ни разу ответ не был получен. Видимо, Редакция ввела новый экранный редактор, но сама не знает, как им пользоваться, а вернуться к старому, хорошо работавшему, не может.