1880 – На Пушкинских торжествах Фёдор Достоевский произнёс свою знаменитую 45-минутную речь, посвящённую Александру Пушкину.
20 июня. Календарь "Завтра"
Но начнем мы не с Пушкинской речи Федора Михайловича Достоевского, а начнем с того, что - прочтем стихотворение нашего современника, поэта Евгения Петровича Чепурных (Самара):
БАШНЯ
Прямо не жизнь, а балет на карнизе.
Чудно и страшно.
В тёплой Италии, в городе Пизе
Падает башня.
Падает башня с мольбой и тоскою
В каменном взоре.
Это же надо — несчастье какое,
Горе, так горе!
Ночью проснусь сиротою казанской
И цепенею:
— Мать её за ногу, как там пизанцы
С башней своею?
Не предлагайте мне
Славы и лести,
Места в круизе.
Только бы башня стояла на месте
В городе Пизе.
Только бы пьяную башню спасли
Божья любовь и участье.
Мне, сыну стонущей Русской земли,
Этого — хватит для счастья.
Прочтем… и - поговорим о смыслах. –
«Что видишь?» (вопрос Василия Андреевича Жуковского, обращенный к Пушкину во гробе, в этом вопросе многое из тайны (из настоящего) Русской поэзии).
Первое, что в стихотворении Евгения Чепурных забирает внимание читателя целиком – не смысл, а ирония. Ирония настоящая, творческая художественная ирония. И, все-таки, - перечитать еще раз «Башню», и попробовать ответить: о чем стихотворение? Одним словом, - ответить. Это слово есть в строке, но оно, в главном его смысле, не лежит на поверхности, то есть, в стихотворении слово звучит, а смысл слова остается потаенным. /Иначе, «звук» - есть, а «изображение» попробуем настроить/. Мысленная задача состоит в том, чтобы выявить неочевидные смыслы в стихах Чепурных, то, что обычное «зрение» не видит. Задача - не придумать, а выявить.
На неочевидных смыслах, и зиждется поэзия Чепурных.
Если «снять» в собственном восприятии иронический пафос, которым пронизано стихотворение - дышит иронией, живет ею, то есть, пока «снять» саму суть стихотворения, само «чудо» его, до времени, не навсегда – «снять» из восприятия; и – оставить только смысл, то в сухом остатке мы получим: «Башня» Чепурных - это «всемирность» русского человека, о которой говорил Достоевский в Пушкинской речи.
Сравним, Достоевский «О Пушкине» (речь произнесена в 1880 году, в ходе Пушкинских торжеств, в том числе и открытии памятника, опубликована в «Дневнике писателя 01.08.1880): «Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, {всечеловеком}, если хотите. (…) Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. (…) О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение {в европейские противоречия уже окончательно}, указать {исход} европейской тоске в своей русской душе всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и {изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!"}
(конец цитаты).
Если смотреть на стихотворение, не принимая во внимание явную, да еще и - артистическую иронию, то стихотворение как раз и говорит о том, о чем Достоевский говорил – о братской любви «героя стихотворения» к народам Европы. И это дословно именно так.
А если воспринять все стихотворение вместе с иронией, то получим, что - Чепурных не только с Достоевским не согласен, но еще и иронизирует?
Поэт - в интонации стихотворения - очень точно подмечает действительно нелепые и смешные, но в контексте истории – трагические (!) аспекты этой самой идеи. И трагические эти аспекты, они не когда-то там (хотя и там и тогда – тоже) но – сегодня, сейчас – все это – если мы предупреждения поэта не услышим – может обернуться, да и оборачивается уже самой настоящей трагедией.
Мысль именно, «о братской любви русского человека к Европе» - стала предметом иронии, скорее всего – и это важно - не как мысль Достоевского, но как русское характерное чувство, одно из свойств русского характера, русской души. Достоевский русское чувство верно подметил, и вдохновенно восторженно сказал о русском чувстве. А Евгений Чепурных, подметил тоже, и тоже вдохновенно, но не восторженно, а иронично обратил внимание, на то, как неоднозначна «всемирность» русская.
Еще важнее, что Чепурных не первый, кто обратил на это внимание. Восхитились речью Достоевского – многие, в том числе Иван Сергеевич Аксаков (не «западник», ведь, «славянофил»), например, да и члены Общества любителей Российской словесности единогласно Достоевского избрали, после речи как раз, своим почётным членом. Как свидетельствуют биографы: «Достоевский был увенчан огромным лавровым венком. Ночью Достоевский поехал к памятнику Пушкину и положил к его подножию свой венок».
/Сама действительность подсказывала Достоевскому – «что-то идет не так»: ночь, огромный лавровый венок – все не натурально, «огромно», «лаврово», вызывает улыбку, если посмотреть со стороны./
Александр Сергеевич Пушкин, Достоевскому, сказать ничего не мог, и «огромный лавровый венок», будучи памятником «рукотворным», попробуй не принять, - положили к подножию – терпи.
Многие восхитились речью Достоевского, в той же мере, немногие, речью не восхитились. Лев Николаевич Толстой, вообще на приглашение участвовать в торжествах сказал: «Это все одна комедия».
Оценку Толстого цитирует выдающийся русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев. Леонтьев жестко Достоевскому ответил, с позиций святоотеческих, отметив и положительное Достоевского в художественном творчестве, но и о «всемирности» беспощадно сказал, как и о интеллигенции нашей – назвав ее, на все времена, похоже, - «плачевной».
«Я спрашиваю ПО СОВЕСТИ: можно ли догадаться, что здесь подразумевается некая таинственная церковно-мистическая и даже чуть не апокалипсическая мысль о земном назначении России? Что-нибудь одно из двух - или я прав в том, что эта речь ПРОМАХ для такого защитника и чтителя Церкви, каким желал быть Ф. М. Достоевский, или я сам непроницателен в этом случае до невероятной глупости. Пусть будет и так, если уж покойного Достоевского во всем надо непременно оправдывать. Я и на эту альтернативу соглашусь скорее, чем признать за этой космополитической, ВЕСЬМА ОБЫЧНОЙ ПО ДУХУ В РОССИИ выходкой какое-то {особое} значение!»
(конец цитаты).
А, ведь, это – ирония! Леонтьев иронизирует, в готовности признать свою «невероятную глупость», чем согласиться с «космополитической выходкой».
И очень похоже, что по природе, ирония, которая присутствует у Чепурных, и ирония Леонтьева – родственны. То есть, стихотворение Чепурных в полном смысловом формате ведет диалог с Русской мыслью. И не повторяет, а именно развивает положения Леонтьева в современной действительности.
Чепурных иронизирует над «космополитической, весьма обычной в России, выходкой» героя стихотворения «Башня», «сиротою казанской (то есть, в диалоге с Русской литературой, - «Без роду, без племени», без корней, без ПОЧВЫ), горюющего о падающей в теплой Италии, в городе Пизе, башне.
И, вдруг, последнее четверостишие, без всякой иронии, печально и серьезно (а, в чем-то и страшно). Печально и о «пьяной башне» и о «стонущей русской земле» и о «сыне» - «заблудшем», ведь. Здесь, именно то, здравое православное сострадание, от которого принялась мысль Достоевского, но в ослеплении восторга торжеств, исказилась до неузнаваемости. Православное сострадание и Любовь к человеку, к ближнему, но и, действительно, к человечеству, к Божьему в человечестве. И тогда, понятно, что «Башня» – это символ Европы. Европа – пьяна и, именно от этого - падает.
Поясним от себя, и скажем, что стихотворение Чепурных этого не содержит: нельзя трезвому – разрешать и сочетать однополые браки, нельзя, будучи трезвым всерьез говорить о толерантности, то есть, предоставлять нравам иного племени господствовать на жизненном пространстве твоей нации, нельзя забирать детей из семьи за «избыточную» (?!) любовь к ним родителей, и сколько всего еще этого «нельзя» - чего нет в Божьем намерении о человеке, то есть неполезно человеку и поэтому нельзя, - стало «можно» сегодня в Европе. Это и есть – состояние «опьянения» и «падения».
Стихотворение Чепурных интересно по составу. В нем действует не «лирический герой» (не «второе я» писателя), действует сам герой (персонаж) на первом плане. Так, Высоцкий – предоставлял слово самостоятельному герою – шоферу, старателю или «ожившему» представителю мира предметов (самолет, например). Чепурных ставит и решает задачу стихотворения иначе. Он, также позволяет своему герою выговориться «о наболевшем», но не бросает его один на один с читателем. В последнем четверостишии автор или лирический герой (сложно сказать кто из них, в дальнейшем - попробуем определить эти понятия), выслушав героя стихотворения, почти и соглашается с ним, но соглашаясь, повторяя практически «слова героя», совсем чуть-чуть (артистически) меняет состав лексики и интонацию. Звучит авторский или лирический голос, где «пьяная башня» (Европа) укрепляется со-страданием. И каков же путь к отрезвлению (Европы) и, что может спасти «пьяную башню»? – «Божья любовь и участье». Автор стихотворения говорит о спасении Европы. Говорит спокойно трезво, единственное спасительное и указывает. Но и о русском говорит, автор, после европейского. Кратко и жестко, по-Леонтьевски, по-святоотечески (в традиции), – говорит «мне, сыну стонущей русской земли». Обратим внимание – вместе с явлением Божьего в стихотворении, является и почва, приходит осознание личностного «я» - не «сиротою казанской», - но «СЫНОМ».
Простое сочетание простых слов, но в контексте стихотворения (даже ограничиваясь рамками стихотворения) слова Чепурных (повторим это именно его слова) бьют и трезвят, не менее, чем статья Леонтьева.
И – здесь, настоящее стихотворения, в последней строке «авторский голос» - это совсем не констатация: «хватит для счастья». Нет, и мы это утверждаем, - вопрос звучит в конце последней строки, знаком не поставлен (и это тоже очень точно и очень хорошо), но смыслом поставлен вопрос, Русский вопрос Русскому человеку – вот, этого хватит? Это «от автора» и не герою стихотворения, – это всем нам вопрос, времени нашему. И отвечать на него нам, и в этом ответе, буквально, спасение наше. А если, не заметим, не ответим… (смута начала 1600-х, 1900-х, 1990-х… так каких, далее – 2010-х или 2020-х – а ведь, не поздно еще, но надо услышать поэта).
И Европе надо бы услышать русского поэта, тем более, что поэт настойчив, настойчив «по нарастающей». – Если в «Башне» констатация возможности: только бы «пьяную башню» спасли Божия любовь и участье, то в поздних стихах сказано определенно:
Ну, что же ты медлишь, Европа
И Богу не молишься что ж?
А то ведь и не от потопа,
А просто со страху помрёшь.
И сгинешь покорно-послушно…
(«Живя в ожиданье потопа»)
«Покорно-послушно» - одно слово сочетание, но в нем ответ всему «плачевно-интеллигентному», - полагающему Бога «в душе, в сердце», и никогда в Православной Церкви – попрекающему традиционное России в терпении и смирении. Русская поэзия считает иначе: молитва, - а молитва без терпения и смирения не бывает, - молитва и есть: не покорно смерти и не послушно смерти.
Стихотворение «Башня» живит и вместе с тем, трезвит – естественную тягу русского человека к «всемирности». То есть, чувство у русского человека такое - есть, в глубине мировоззрения, даже если мы о нем не задумываемся. Как минимум надо понимать состав своей души, трезво понимать. И с этой точки зрения, - Леонтьева, когда еще в руки возьмешь. А здесь, взял книжку, стихи почитать, почитал и восстановил мировоззрение свое, в порядок привел, в соответствии с национальными, - равными святоотеческим, а, следовательно, вне-национальным (вот, где – «всемирность» - в Православии) - критериями.
