Не говори, идя на VAST

Так многое еще из русского, пройдя в последние годы, как сталь сквозь горнило, становится притягательным в мире, подтягиваясь к нашему привычно-вечному - музыке, живописи, литературе. Это должно быть поддержано и в парфюмерии. Тем более, когда действительно не стыдно за то, что у нас в руках.

23 сентября, день осеннего астрологического, астрономического, и кармического, разумеется, – а как иначе? – равноденствия, стал для меня истинным квестом. На парфюмерный салон VAST NORD 2023, о существовании которого я узнала буквально накануне, я собиралась из чистейшего любопытства – это раз, и желания встретиться вновь с парфюмером Еленой Томанской, чьи работы очаровали меня на выставке в галерее «АРТМУЗА» парой недель ранее – это два.

И как всегда, не обошлось без сомнений и препятствий.

Я говорила себе, идя на VAST, что я ничего мега-выдающегося для себя не жду, что я простыла, приболела и лучше бы дома посидела, что, скорее всего, не услышу никаких ароматов и что я вообще не приспособлена к таким подвигам. Я пеняла себе, что я ни разу не знаток, а просто обычный писатель, с любопытным носом и хорошим слогом. И разоблачала саму себя, говоря, что вся эта затея есть следствие моей дурацкой порядочности и сентиментальности: я иду туда полубольная, потому, что обещала Елене, что буду – это «а», и мне предоставляется возможность побывать в местах своего детства – это «б».

Дело в том, что салон проводился в чуть ли не святом для меня районе города - на улице Садовой, в старинном особнячке, приютившемся в ста метрах от Инженерного Замка. Мне, родившейся на Ракова, бывшей/нынешней Итальянской, мне, у которой песочницами были Летний Сад, площадь Искусств и Марсово Поле, в последние годы слишком редко выпадал случай приехать в центр города. А 23 сентября была еще и прекрасная погода.

«Я просто погуляю», - сказала я себе. – «Просто подарю себе этот чудесный день»…..

Что ж, мудрыми были наши предки, предупреждая: «Не говори, идя на рать».

Как в воду глядели.

«В моей душе лежит сокровище

И ключ поручен только мне»[1]

Особняк военного министра, став небольшим отелем с апартаментами, расписанными на полгода вперед, отдал под VAST часть второго этажа. Всего три зала, два - на солнечной стороне, выходившие окнами к Фонтанке, и один, темноватый, боковой - направо от лестницы. С него я и начала свое путешествие.

Мое внимание сразу привлекли ароматы Haliky Beauty, молодого российского «одежного» бренда. Даже чисто внешне их строй, размещенный на столике, походил на мощную бетонную плиту и никак не перекликался с привычной поэтикой, свойственной парфюмерии. Я не рискнула приложиться к AGNI - пышное славословие статьи-анонса[2] в описании нот, составивших композицию, скорее испугало, нежели заинтриговало меня. Жесткий набор ярких специевых нот, в сочетании с дымом и кожей, заставили отдать внимание второму представителю от Haliki – композиции BIPOLAR. Мне, как биологу и философу, как человеку, по сегодняшним меркам, аномально начитанному и знакомому с трудами таких мэтров, как Юнг, Фромм, Фрейд и Франкл, уже самое название прозвучало надписью на пирожке для Алисы[3] – «съешь меня» - то есть, как вызов.

Баланс понятий об идеализме и реализме, заявленный в анонсе бренда, разрешился, в итоге, через вино. «In vino veritas»[4]. И кто бы сомневался?

Не знаю, как насчет «воздушно-сливочного звучания», но в концентрации, воспринимаемой носом, это не eau de parfum[5], а eau de cologne[6], и бетонные крышки ему очень идут. Это аромат – урбанист; ему к лицу серый асфальт и поэзия металлоконструкций, торчащих из разломов. В заявленном озоновом слое слышится пот трудового дня – привычная составляющая для города, спешащего по нескончаемым делам. Где-то там, в тени небоскребов, прячутся травинки, но мы далеко от них, мы тут, на крыше, на вертолетной площадке. А если спустимся к ним в закованных в серебристый металл лифтах, то увидим, что травинки наши редки, пропылены, сожжены солнцем и гарью, и провялены густым запахом смога.

Однако же появляющийся – вот неожиданность! - легкий флер древесных нот намекает нам на сохранившуюся в генетическом коде память о деревьях, из которых где-то, когда-то были составлены целые леса, похожие на джунгли промышленного города-монстра, чудовища, имя которому – Мегаполис. И где-то там, в этих тайных лесах есть очень долгая тропинка, и в конце ее – поляна, а на поляне небольшой бревенчатый дом, а там – стол, и чай на столе. А может не чай, а взвар. Может быть, из слив, возможно – желтых, возможно, медовых, или же просто из меда. И еще из винограда – возможно, Шардонне, как и было указано в брифе. Или он сделан из смеси сушеных фруктов с капелькой трав и ложкой ягод - откуда, собственно, здесь, в глухом лесу, виноград, сливы и мед? Ягоды протерты с ложечкой слежавшегося желтоватого сахара из старой обшарпанной банки. Ягодная кислинка перебивает его и дает ощущение родника – до легкой ломоты в зубах.

В начале своем аромат прост и монотонен - как лента пустого шоссе, как унылый строй, печатающий маршевый шаг. Но постепенно, если ты находишь в себе мужество вглядеться в него, как в зеркало, он приносит оборотную сторону самого тебя, древнюю, до сих пор живущую в каждом из нас, пусть и закованную ныне в урбо-броню. BIPOLAR возвращает тебе твое «Я», странника по дорогам мира, и ты понимаешь, что жить с этим миром в гармонии – счастье, ибо здесь умение слушать выше умения говорить, талант видеть нужнее таланта изображать увиденное, а власть не в обладании или подчинении, а в единении, в совпадении ритма и биений сердца. Помните, как это было когда-то?

«Где чай не в стаканах, а в чашечках чайных роз,

Где веточка пихты – духи, а подарок – ответ на вопрос…» [7]

И вот мы в доме, у стола, и мы будем пить и чай, и взвар из сушеных фруктов, но в конце, на донышке, монеткой на удачу, нам сверкнет нота винного, тягучего винограда…

И кто скажет мне, что этот аромат не про стихотворение Блока «Незнакомка», тот, ИМХО, ничего не понимает – ни в духах, ни в поэзии, ни в вине…Вслушайтесь!

«И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино»….[8]

Это помнят все. А помните начало?

«По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух…» [9]

Что изменилось с тех пор в больших городах? Да, собственно, почти ничего.

И как же не хочется возвращаться и снова влипать в бетон! Но если вернуться необходимо – обязательно возьмите с собой портрет своего двойника-биполяра, живущего ежечасно в нас и только и ждущего момента, чтобы объяснить, зачем же мы все-таки здесь, в этом бесконечно длящемся мире, где каждый из нас только гость и странник….

Поговори со мной, BIPOLAR, подари мне в базе сладость индийской ванили, убаюкай меня, и возможно, впредь я не стану бояться AGNI, кто знает!….

Голоса Забытых Тайн

Мои игры с подсознанием продолжились шагом влево, с соседнему столику, где - спокойно и уверенно - ждала взыскующих и посвященных Нина Левинская, молодая женщина, с лицом, привлекательным своей дерзостью и силой. Она смотрелась как гадалка, жрица храма, для входа в который следовало найти Слово или Знак - другими словами, следовало сделать то, что подсказывало название ее бренда - «FIND CODE». В статье – анонсе, вспомнила я, автор привел ее constat esse mysterium (в переводе с латыни - «я вижу эту тайну»).

«Через ароматы мы считываем образы из глубины бессознательного.

Запах – ключ к глубинным архетипам нашей души, к первобытному хаосу»

(Нина Левинская)

И вот теперь здесь, в этом старинном особняке, в таинственно-темноватом зале, со стенами цвета лесного мха, терпеливо ждал своего часа аромат «О! Fortuna» - символ десятого Аркана «Колесо Фортуны». И я сразу вспомнила не только карту из колоды, но и знаменитую первую строфу из «Carmina Burana»[10]:

«Фортуна, слышишь! Подобна ты луне, твой переменчив облик;

Жизнь ненавистная! Гнетешь ты - а потом ласкаешь, мы для тебя – забава и игра!

И власть, и нищету ты растворить, как в воду лед, способна;

Рок и Судьба – чудовища пустые, колеса, что вращаются бессменно, исполненные мыслей злых!

Нам быть в довольстве и покое невозможно, вы наше рушите всегда благополучье,

И даже если скрыты вы от взоров, вы – рядом, и чините зло!

Что ж, люди, в этот миг, ударьте по струнАм, и пусть они трепещут;

Ничтожен против Рока даже сильный, всем слезы суждены – и вам, и мне!»[11]

Инстинктивно я отступила назад. Я не хотела Колеса Фортуны, оно дважды выпадало мне в последнюю пару лет, и вытащило из меня две очень тяжело давшихся мне книги…. Нет, я не в претензии, наоборот - это приходило оба раза ровно в тот момент, когда я почти отчаивалась справиться с задуманным. После появления Колеса мне снились чуть не вещие сны, и в голове складывались картины – несколько безумные, однако продолжавшие, тем не менее, книгу, и они словно за шиворот вздергивали меня и переносили через высившийся перед мысленным взором вал, что закрывал мне путь. Но, невзирая на всю мою благодарность Колесу Фортуны, усталость от законченной недавно книги, по моим меркам, огромной – почти 700 страниц - была так велика, что я отшатнулась, едва вдохнув аромат. Я поняла, что не готова к подвигу. Пока нет. И наугад протянула руку к маленькой фиолке, что стояла прямо напротив меня.

В фиолке оказалась Папесса, The Highest Priestess – Верховная Жрица, или просто Жрица. Второй старший Аркан. Я открыла фиолку. Оттуда пахнуло полынью, но сладкой, такой, какая она бывает в середине жаркого дня; такой, какой она бывает у тебя в руках, где ты только что растер ее в пальцах.

У нас на даче, в Смолячково[12], был такой пустырь, между домами, весь заросший этой полынью. Нам, детям, она была как лесные заросли. Мы не заходили внутрь, только бегали по краю, по тропинке, вившейся вокруг и выводившей к колодцу. Идешь, а трава едва ли не выше тебя, а тебе лет семь или восемь, остановишься, нырнешь в самый край этого седого моря, а над головой белесое от жары небо, сорвешь верх стебля, так, словно стаскиваешь с него обертку, разотрешь сорванное в пальцах, и вдыхаешь этот сладковатый, характерный, острый запах. И кружится голова.

В тепле Папесса разогревается, переходя в обычную полынь-траву, а вот на холоде звенит тоненько, давая своему аромату металлически-мистический отлив. Он даже на языке ощутим, как бывает, когда смотришь на морозе на холодный, покрытый инеем металл, и словно чувствуешь его ледяной привкус. И в теплом воздухе она не слышна почти, но как только оказываешься в прохладном месте – расцветает. Все правильно, Верховная Жрица – это Луна и Ночь. Не знаю, как выглядит Папесса в обычной колоде Таро, у меня – колода, называемая «Некрономикон», где карты оформлены английской художницей Энн Стоукс, и в ней Папесса – это египетская богиня Баст (Бастет)[13], чьим священным животным была кошка. В Папессе есть и блеск луны на стали клинка, и сама луна, и полынь, и металлический привкус серебра, дающийся, видимо, смешением алкогольных нот и альдегидов в верхах. В тепле ноты кожи, амбры, кашемира сливают аромат с кожей и делают его тонкой аурой, неотличимой от носящего ее.

Полынь – сложный запах, она не часто удается парфюмерам, ее любят замешивать с богатой палитрой цветочных и фруктовых нот, чтобы она была чем-то вроде апострофа, оттенка, отлива. В Папессе она служит кистью художника, рисующей мистические тайны. Ей помогают в этом инжир, абсент, коньяк и альдегиды – в верхах, они уходят, но возвращаются, когда аромат попадает в холод, в сердце ее помощники - жасмин и гранат, зеленое яблоко, кашемир и кожа. Кожа протягивается и дальше, в базу, пачули дают ночь и землю, мускус - таинственную лунную дымку и туман, вьющийся у ног, амбра согревает сердце и снова возвращает запах растертых в пальцах трав…

Баст – это духовный дар и открытый ум, вступление в круг и посвящение, это наставничество и таинство обучения. Что ж, подумала я, это добрый знак, ведь я и впрямь вступаю сейчас в храм новых для меня знаний, и действительно хочу многому научиться. Папесса-Баст, кажется, приветствует меня. В добрый час. Я готова, о, Великая, испытай меня!

Вторая фиолка, попавшая мне в руку, скрывала в себе аромат, посвященный одной из самых легендарных и самых неоднозначных женщин в истории человечества – Саломее. Я вспомнила сразу и старый фильм с Аллой Назимовой[14], и оперу с невероятной просто, божественной Терезой Стратас[15], а еще вспомнила знаменитую картину Гюстава Моро[16], и ее гениальное описание, данное Жорисом-Карлом Гюисмансом в его романе «Наоборот»[17], том самом, который Оскар Уайльд вкладывает в руки лорда Бэзила в «Портрете Дориана Грея». Бэзил отдает ее Дориану - читать. «Вы отравили меня этой книгой», - жалуется ему потом Дориан. Что ж, то же самое мог бы сказать о себе и сам автор «Портрета», ведь он тоже, как и его герой, оказался «отравлен» этим шедевром.

«Саломея» Нины Левинской покорила меня с первого вдоха. И тут речь снова не столько о красоте аромата (хотя он, безусловно, красив), сколько о концепте и качестве воплощения.

Вдох – и ты видишь обнаженное тело танцовщицы. Она устала, это финал, конец танца, она тяжело дышит, струйка пота течет меж смуглых грудей. Кожа девушки умащена маслами, волосы пропитаны благовониями, эти запахи мешаются с ароматом разгоряченной кожи. Вокруг нее в зале горят факелы и вьются дымки из курильниц, где древесные угольки пропитаны благоуханными смолами (это база пирамиды – мускус, амбра, древесина, ладан и уд), от этого «роса усталости» на коже танцовщицы не режет обоняние, но все же слышна отчетливо. Она не отталкивает, наоборот, манит и заставляет желать эту юную красавицу, которая скинула наконец свое последнее седьмое покрывало, последнюю седьмую вуаль, и замерла в изнеможении, в последнем жесте танца…

В «Саломее» обманчиво простая пирамида. Что в ней дает эту дразнящую нотку, эту струйку пота на разгоряченной коже? Искра бергамота, гальбанум, зеленый ток[18] смородины, все вместе? Не знаю. Но передача картинки до ужаса натуралистична, я вижу Саломею перед собой, как наяву. Конечно, сказать, что это вот прямо духи-духи, хоть сейчас беги за ним, а потом носи – я не рискну. Но судя по этим двум ароматам, Нина Левинская – очень неординарный, думающий художник и талантливый начинающий парфюмер. Умение выщеплять из огромного количества образов и впечатлений «на тему» именно то одно, что составит смысловой стержень аромата и станет осью, на которую как на палочку от эскимо, парфюмер нанижет собранный им новый мир – это дорогого стоит. И это редкость – особенно теперь. Удачи вам, Нина, я с нетерпением буду ждать новой встречи!

Зеркало Моему Герою

Войдя в центральный, большой зал я попала в такое многолюдье, что меня подхватило, будто волной, и донесло до столика бренда Андрея Смолянова, Smol-parfum, и здесь я наткнулась на героев своих книг и свою собственную историю. Как женщина и писатель, я просто физически не смогла пройти мимо сочетания ярко-алой туфельки и пишмаша времен молодости моей бабушки. У нас дома, кстати, стоял похожий - самый настоящий Ремингтон начала прошлого века, и я именно на нем пробовала научиться печатать, но детские пальцы все время норовили провалиться мимо округлых кнопочек, в форме блюдец и застрять между металлическими изогнутыми планками-крючочками, на которые были насажены «блюдечки» с буквами. Может быть, от этого и пишу я длинными периодами, как писали в прежние века, и ничто не может заставить меня перейти на телеграфный стиль сегодняшних постов в ВК, именующих себя современной литературой.

Идея бренда в том, что их ароматы - это истории, написанные юной девушкой и перепечатанные ею же самой, на старинном пишмаше. Эта мысль привлекла меня - и как женщину (романтично же!), и как писателя (такое поле для деятельности!) и как человека, отдавшего 20 лет работе в продажах (если смотреть с точки зрения продвижения продукта). И здесь, у этого стола, я неожиданно нашла отражение и для своей личной литературы – один из ароматов услышался мне ольфакторным «Я» одного из самых любимых моих героев - трехголового пса из царства Аида.

Кербер, alter ego Гадеса, его друг, страж и ручной пес. Его отражением и стал «Stranger», Неизвестный.

Итак - первый вспрыск на кожу. Первые ноты. Они ударны, резки, почти оглушительны. Они пахнут горелым и асфальтом. Это – жесть. Они бьют как рок-н-рольные барабаны – один, два, три! Поехали!!

У меня – это Кербер. Три головы – три лика ужаса.

У Андрея Смолянова – это ливень. Заброшенный собор. Оскал. Незнакомец. Его рука, что придерживает шляпу.

Первая нота – как удар страха тебе в спину. Резкая, даже режущая. Густая, очень грубая, но - завораживает. Звучит как вскрик. «Что это?» Или – «О, Господи!»

Кто это крикнул? Неизвестный, или та, кто на него смотрит?

Горечь бергамота и грейпфрута. Причем, какой-то бешеный концентрат, который автоматически хочется выплюнуть и сбежать прочь. Плеть ужаса, стегнувшая по пальцам и глазам. Как напряжены чувства! Почему я не бегу? Я что-то чувствую? Что?

Бергамот здесь пахнет городским машинным духом - или гарью и пеплом равнин в сумрачном царстве Гадеса. Он чуть искрится, как посверкивающая в свете луны мокрая мостовая - или как сколы камней в сполохах пламени пропастей и огненной лавы, ползущей с горных склонов Аида.

Именно тут я сказала себе – вот он, мой герой, мой Кербер. Я нашла ему воплощение в аромате. Сила всегда манит силу. Подчинить Хаос, сделав его ручным – извечная мечта Богов. Но Хаос служит только тем, кого выбирает сам, он открывает себя только самым терпеливым, самым беззаветным…

Гарь Преисподней, гарь города постепенно смягчаются, нестерпимая, но манящая горечь грейпфрута, как символ растравляемых ран, в чьей боли скрывается и блаженство, переводит нас на другой берег, где начинается совсем другая история.

Ужас первых минут уступает дорогу растущему интересу к тому, что только что вас так испугало. Стоит вам вытерпеть первый шок – он, как страж у двери (вот, вот он - Кербер!), и вам начинает открываться красота этого, пока чуждого еще для вас, мира. Это чувство передано в парфюме сладостью мандарина, он угадывается отчетливо, а потом, начиная с сердца, аромат перестает разваливаться на ноты, и становится единым потоком.

В нем бархатные ноты, темная, томная сладковатость, дымная, фруктовая, кальянная. Сладость, которая приводит на ум юрты, ковры, войлочные седла и коврики. Дым странствий, дни и ночи в дороге, неизвестный мир, странные встречи, выветрившиеся из памяти и загадки мест, где ты побывал. Смолой, и чуточку табаком, веет от аромата. Он цельный, литой, он – факт, который ты видишь целиком, объемно, не деля его на части и участки, воспринимая его весь, без остатка. Что ж, браво парфюмеру!

Мне не очень везет с обычными, общепринятыми, так сказать, ассоциациями. Я не мыслю готовыми и привычными композициями. Возможно, это недостаток. Незнакомец под дождем и забытое кем-то нечто алое кажется мне скорее романичным, нежели романтичным. Сначала – это просто пятно, потом что-то округлое, как яблоко, или чуть вытянутое, как вырванное из груди сердце, позже – алая роза. Забытая? Одинокая? Или оставленная здесь сознательно, чьей-то рукой? Что это? Знак? Залог? Обещание? Предупреждение? Кому принадлежит рука?

Как бы то ни было – здесь загадка, в которой – как уверяет девушка за пишмашем – все еще теплится огонь желаний и бархат надежд.

Что ж, с бархатом я угадала. Бергамот, который я признаться, тихо ненавижу, здесь почти невесом, он осажен грейпфрутом и мандарином, и еще всплывающим лавандовым томно-тягучим мягким баритоном. Последний так красив, что, кажется, я знаю, что купить, когда кончится заветный флакончик с Lavender Extreme от Форда.

Фиалки здесь вторят лиловым огням лаванды, сгущая краски и добавляя ей шелковистого пуха своих округлых листьев. И все сильнее разгораются сладкие ноты.

Зеленое яблоко в сердце, как и бергамот в верхах, почти не слышно, но и тот, и другой здесь как ленты для букета, они не дают аромату рассыпаться, растечься лужей в неге и собственном тепле. Они слышны как бы «на краях», словно очерчивая магический круг. База подхватывает эту томность всей скрытой в ней роскошью. Здесь, кажется, нашлось место для всех знаковых фигур Большой Парф-Игры – Пачули и Лабданум, Бобы Тонка и Амбра…

Вообще, забавно, конечно. На первый взгляд, большего несовпадения, чем описание от бренда и мой герой, мифический жуткий пес – не сыскать. Роза, Любовь, потери и одиночество, надежда на ответное чувство … и Кербер? Бред?

Нет. Мой Кербер – особенный. Я очень горжусь тайной его судьбы, разгаданной мною. В ней есть место и дружбе, и любви, и долгу. Есть место великому служению и подлинной доброте.

«…Ворота из крепчайшего диаманта, тени на дороге, что ведет от Ахерона, реки Скорби. Тени вокруг, скалы вокруг, пропасти по краям дороги. Камень, мертвый камень, пепел и огонь. Песок сухой, песок оплавленный, песок, спекшийся в глыбы и столбы. Безмолвие, прерываемое грохотом, огненный ад, взрывающий тьму и тишину.

Трехголовое чудовище, обвитое телами змей, растянулось на плоской вершине скалы, рядом с воротами. Вспененные пасти приоткрыты, оно хрипло и шумно дышит, и лижет длинными шершавыми языками руки темноволосой женщины в черном плаще, которая сидит рядом с ним. Одна уродливая голова лежит у неё на коленях, две других примостились по бокам, выглядывая из-под её локтей. Они нетерпеливо покусывают первую, намекая, что та занимает самое уютное местечко уже слишком долго. Темноволосая улыбается, тормошит их ласково, не вмешиваясь в назревающую ссору. Разберутся, не маленькие.

— Твое прикосновение облегчает боль, сестра Геката...

— Мне жаль, что это моя рука, а не Гадеса. Владыка Аида в этом могущественнее меня. Змеи повинуются ему беспрекословно.

— Но они слушают и тебя тоже.

— Мне требуется больше времени.

— Я терпелив, сестра.»….[20]

Есть некая тьма в этом аромате. Он сидит долго, он стоек и почти не меняется на пути к базе, он только будто поворачивается к свету разными своими гранями, и в них вспыхивают чуть разные огни.

А если отталкиваться от истории Андрея Смолянова – для меня на той скамейке лежит чье-то сердце. И тогда это «Письмо незнакомки» Стефана Цвейга[21], которое разорвало мне душу, когда я впервые прочла его в тринадцать лет. Я и сейчас помню, как плакала в конце – взахлеб, не в силах произнести ни слова.

История, как верно заметил один великий оперный певец, не повторяется, она рифмуется. И людские истории, как и строки стихов – тоже.

«Stranger» – волшебный фонарь, шаль и ковер. Три чудесных предмета в одном флаконе. И я хочу себе этот флакон. Я его себе обещаю.

Три Облика «Delusion»

Наверное, здесь следует рассказать, с чего начались мои искания в парфюмерии. Давным-давно, в 2015 году, я - исключительно из забавы – написала маленькую сказку про Темную Принцессу Смерть. Прозвучит странно, понимаю, но до того момента, я не знала о существовании фильма об Орфее с Жаном Марэ в главной роли, куда гений Кокто[22] ввел героиней Принцессу Смерть, великолепно сыгранную Марией Казарес. Забавность была в том, что посмотрев фильм, я подумала, что вряд ли кто-то, прочтя мою сказку, поверит в то, что я не была знакома с фильмом. Было даже как-то неловко. И я отреклась от своего детища – почти на четыре года. Но в 2019 году вновь вернулась к греческой мифологии, и тогда была написана расширенная версия "Принцессы", которую я назвала "Душа моя - Эвридика". И вот, узнав в процессе сбора материала, что древние греки считали язык ароматов единственным языком, на котором боги разговаривают со смертными, я задумала продолжение "Эвридики", и решила, что мне нужны ароматы-символы. Сама составить их я не могла, разумеется, и я подумала, что надо найти подходящие среди тех, что уже существуют в мире. Так я пришла в мир парфюмерии и Фрагрантики. Время шло, я перебирала ароматы, читала о них, покупала их, примеривала и примеривалась. Что-то я нашла, а с чем-то так и не встретилась. Меня, признаться, очень интересовало – каким мог бы стать аромат-портрет моей Темной Принцессы. Пока все, с чем я встречалась – ей не подходило. И вот, в день 23 сентября 2023 года, в одном из залов старинного особняка в тех местах, где прошло мое детство, мы, наконец, встретились с ним. Он – явленный, как посвящение Ольге Николаевне Спесивцевой, явил мне и мое собственное поклонение балетному искусству, и образ моей первой героини.

«Delusion»[23] Ирины Чуриковой (You-Perfumes) предстал передо мной в трех обликах. При первом, беглом знакомстве, он сразу же увиделся разломом, бегущей вертикально трещиной в чем-то массивном, густо-сером, вскрывающимся провалом в мир теней. Неудивительно - зная историю Спесивцевой, ее "манию Жизели", и сам сюжет балета. Удивительным было скорее то, что Ирине Чуриковой это удалось передать, ведь такие вещи - редкость.

Второй облик «Delusion» вновь оказался неприветлив. На календаре был следующий день, за окнами бушевал ливень, батареи еще не затопили. Было холодно и сыро, был уже вечер, когда я достала пробник, принесенный с VAST - и меня встретил безумный, сверкающий отточенными гранями, грейпфрутово-лаймовый лед. Он оказался наколот такими огромными иглами-кусками, что при желании ими можно было фехтовать. Горький вкус привел на ум коктейль, который мы делали в лихие 90-ые из джина Gordon's London Dry и тоника под названием Schweppes Bitter Lemon. Возможно, мне просто очень хотелось согреться, но не получалось.

В пирамиде я нашла ноты воздуха и дождя с зеленью и цветами – ирисом, нарциссом и гелиотропом, а база доложила о наличии пачулей, мха, мускуса и древесины. Увы, в тот вечер мне цветов не положили совсем. Зато дождь, сырая земля и мокрый камень ожили и заключили меня в свои объятия, и только часа через три или четыре вдруг услышалась шероховато-зеленая трава, но не скошенная, а скорее, растертая в пальцах.

Ночь «Delusion» провел на полке, в закутке, в одной керамической чашечке с моим обожаемым «Narcisse» от Chloe. И то ли компания ему понравилась, то ли потеплело за окном и в доме, но на следующий день мне явился третий лик «Delusion». Я нанесла два пшика на шею и один на запястье - под рукав шерстяного платья. Шейный - окутал коконом сразу, и дозировка оказалась великовата, следовало сделать всего один. В коконе были цветы. Ирис. Сухая, даже чуть пыльная, сладкая, строгая пудра, так великолепно узнаваемая нами всюду и всегда, в обрамлении свежих нот прозрачного летнего "последождя"... На коже запястья, когда я передвинула вверх рукав, распустился цветок гелиотропа, упоительно-сладостный, роскошный, нежащийся в своем собственном благоухании, как в золоте солнечных лучей, но стоило мне подержать запястье открытым, как в прохладе аромат свернулся обратно - не в лед, но в лаймовое парфе, а потом остался сидеть нежным отзвуком травы на лугу. Возможно, это был тот самый луг из моей сказки, где стояла однажды моя героиня, решившись изменить судьбу, а может быть, то было воспоминание Жизели о красоте оставленного ею мира, о любви, что согревала когда-то ей сердце, и оно стало искрой, той частичкой божественного Огня, что дала ей, мертвой, силу и смелость встать против Смерти и защитить Жизнь.

Разлить воспоминания по флаконам и доставать изредка, дабы оживить ушедшее, дабы вновь вдохнуть в него жизнь? Боже мой, а для чего же еще существуют духи и литература?

«Delusion» прожил на моей руке около девяти часов. В самом конце он стал ароматом лимонных долек, опущенных в минералку, с толикой сахара - уже полупрозрачного, крупно-кристального, в тот момент, когда он только-только начинает растворяться в прохладной воде. Раскрытие у него оказалось безумно долгое, с периодическим "возвращением к пройденному", с внезапными врезками, словно в кино. В черно-белом, старом, невероятно профессиональном, сделанном с тем, чего так мало осталось в мире - с душой, вложенной в него однажды и ставшей его собственной.

Брошенки – Театр и Балет

От Ирины я вновь вернулась в центральный зал. На одном из больших столов в беспорядке были расставлены флаконы разных размеров и калибров. Я растерялась. Стол выглядел совершенно бесхозным – вокруг не было ни души. Флаконов стояло штук сорок, наверное, причем это не были маленькие пробнички, нет, флаконы были увесистые, миллилитров на пятнадцать самые маленькие. За столом стоял мольберт, на нем портрет балерины, застывшей в одном из па «Умирающего лебедя», со странно вывернутыми в плечевых суставах руками.

Уже потом оказалось, что это стол, за которым работало жюри, оценивавшее ароматы. Жюри было несколько странным – его то не было совсем, то оно менялось составом, приходило, что-то нюхало и уходило. Все было как-то наспех. Я растерялась окончательно.

Как они вообще здесь могут что-то услышать? Вокруг толпа, бесконечный говор, движение – здесь не сосредоточиться, и куча посторонних запахов. Процедура оценки вызывала странное ощущение, словно позвали первых попавшихся, кто очутился под рукой, потому что не планировали. Я заглянула в тайминг. Планировали. Вот оно – награждение конкурсантов, значит, это конкурсные ароматы. Но почему они в таком беспорядке и почему за ними никто не приглядывает? Им же элементарно могут «приделать ноги»!

Чуть позже выяснилось, что так и случилось, часть флакончиков таки нашла себе новых хозяев.

Я посмеялась – надо было прихватить себе двух «брошенок»: «Матильду» от Хелены Фрейи, порадовавшей меня терпко-сладкой шероховатой зеленью, и «Theatre» от Анатолия Корзанова ((D`ANTOL PARFUMS)), подаривший мне воспоминания эпохи студенчества с нашими бесконечными странствиями по театрам и филармоническим залам.

Первая оказалась дурманящим зельем, напомнившим мне классического Сальваторе Феррагамо, который долго жил у меня – флакон за флаконом, пока не пропал вдруг с полок магазинов. Цветочная часть быстро «ушла» с гладкого блоттера, изрядно меня этим расстроив. Автор сделала свою «Матильду» юной, и очень задорной. И совершенно не похожей, казалось бы, на ту капризную красавицу, которой (как я понимаю) и был посвящен аромат. Хотя, возможно, именно такой Матильда Кшесинская представлялась тем, кто падал к ее ногам, ведь за что-то же они все в нее влюблялись, не за расчетливость же ее, в конце концов, и не за высокомерный нрав.

Зеленая сладкая трава, теплея от прикосновения рук к блоттеру, неожиданно перетекла в яркие цитрусовые ноты с лимонными оттенками, но лимон тут был не кожицей, не цедрой, а соком долек и чем-то немножко сливочным, похожим на ириску. Как бы то ни было, история и вечность сохранили имя Матильды Феликсовны Кшесинской, и видимо, она и впрямь была очень особенной, эта женщина, и может быть, раскрывалась она такой, какая есть, только самым-самым близким. И наверное, в ней действительно были та нежность, яркость, трепетность и красота, что угадались мне в посвященной ей «Матильде». Кто знает?

«Театр» («Theatre») Анатолия Корзанова, несмотря на уверения автора, в том, что его театр начинается не с вешалки, а со зрительного зала, тем не менее, центрального входа и гардероба все же не миновал. В зрительный зал, к занавесу, пахнущему «особенной театральной пылью», «напитанной искусством» (со слов бренда), мне все-таки пришлось пройти, как всем, через огромный сияющий холл.

Я совершенно уверена, что каждое слово – живое существо. Оно имеет свой облик, свое лицо, краски и оттенки. И оно одно уже может подсказать нам – ладно ли скроен аромат. И здесь, уже по названиям главных нот, я поняла, что этот опус, вне всяких сомнений, удался.

Цветы боярышника, ирис и тубероза, тиаре, мирра и пачули, стиракс и амбра - простое перечисление говорило и о древности театрального искусства, и о величественных зданиях, которые строили наши предки, низко-технологичные, «непрокачанные», но зато широкообразованные, глубоконачитанные и высокодуховные - в сравнении с теми из нас, кто кичится сиюминутными благами в ущерб вечным ценностям.

В «Театре» Анатолия Корзанова для меня есть нечто от старой туалетки Шанель номер пять. Не Польжевской, персиково-лактонной, а старой «зеленушки» Эрнеста Бо. Мне слышны схожие травяная шершавость, легкая пыльность и пудра. И точно так же, как шедевр великого Бо, «Театр» плохо повинуется вам днем или утром; в эти часы он красив, но неприступен. Его время – вечер, когда сумерки набрасывают на мир темный плащ – в аромате просыпается живое дыхание. Он словно оттаивает и распахивает себя, как двери, настежь.

И ты стоишь на улице и видишь перед собой открытые створки старинных дверей, и ток теплого воздуха смешивается с прохладой ветра снаружи. За спиной у тебя темная громада вечера, а впереди сияющий огнями зев роскошно убранного дома-дворца, и там все дышит теплом, туда стремится вся эта оживленная, разодетая толпа, сверкающая украшениями, пропахшая духами, мехами, кожей и кашемиром. Облаком этих ароматов пропитано все – портьеры на окнах, ковровые дорожки на лестницах и, кажется, даже канделябры источают его. Шероховатый, чуть пыльный запах слежавшихся дорогих тканей, идущий из гардеробных театра, из костюмерных и примерочных, встречь своему собрату, неизменному спутнику парадных нарядов, давно и долго лежавших и висевших в шкафах в ожидании большого выхода в свет.

Здесь этот аромат пыли, этот «сундук», как его иногда называют, совершенно уместен, и здесь он символ предвкушения, он даже чуть шершав, как мурашки на коже от волнения и восторга, и я словно вижу перед собой, безвозвратно, боюсь, утерянный Петербургом главный вход в Большой Зал Филармонии. Его не уничтожила даже блокада Ленинграда, но то ли в девяностых, то ли в начале нулевых, кто-то взял и все правое крыло отдал под помпезную харчевню, велеречиво названную «Дворянским собранием». Теперь центральный вход в Большую Филармонию там, где, прости Господи, в мои студенческие времена, мы курили под лестницей, у каморки с ведрами и швабрами - тогда он был боковым, запасным.

В общем, случилось все, как в той старой песне:

«На нашей шхуне сделали кафе,

на тумбу пушку исковеркали,

Истрачен порох фейерверками,

на катафалк пошел лафет….»[24]

Вот тот, старый, величественный, сияющий вход в Филармонию, от одних только распахивающихся высоченных дверей которого ноги подкашивались от волнения и нетерпения – тот вход идеально подошел бы под аромат «Театр».

Увы, теперь и нам, и Питеру остался только аромат….

«Театр» долго лежал у меня в тесном пластиковом кармашке. Я думала, он выдохся. Думала, верхов не будет. Они еще были вечером, но пропали наутро, а следующим вечером – вернулись вновь. Мистика, однако.

«Нельзя в этом мире пройти не оставив следа

И вечер волшебник запомнит нас всех навсегда

И новые люди в далекой неведомой мгле

Когда нас не будет, нас будут играть на земле….»[25]

Не простое это дело – торжественный выход в свет. Особенно, когда ты оказываешься в зрительном зале, где все, что ты видишь, помнит намного больше, чем ты сам, помнит прошлое, величественное и трогательное, безмятежное и взволнованное. Помнит духи, шелка и голоса - все, что было и все, что будет

Это – Театр. Он – вечен, и вечно юн. И даже когда он только пыль, сундук и старый бархат – он все равно прекрасен.

Аромат «Theatre» интересен еще одним. Он не дает нам спектакль. Он действительно останавливается перед занавесом, складчатым и тяжелым. Занавес – квинтэссенция предвкушения в театре, и в то же время – барьер, остановка. Запах становится глубже, и остается таким до самого конца, он не меняется, он просто медленно рассеивается в пространстве.

Все спектакли, подсказывает он вам, все спектакли играет Жизнь. А аромат – как бы ни подходил вам, как бы ни был похож на вас – это лишь ваше предисловие к самому себе.

Именно на это намекает легкая прохлада в аромате, она похожа на твой собственный глоток свежего воздуха - перед тем, как нырнуть с головой в озаренный огнями Храм Мельпомены и причаститься его роскоши и тайн.

Порой предвкушение выше наслаждения, а мечтать слаще, чем иметь.

Хотя бы потому, что в этом случае - все еще впереди….

Розы, Поэт и Вино

От стола с конкурсными ароматами я шагнула – на этот раз вправо и окунулась в атмосферу чисто мужского, но очень светлого, мягкого, я бы даже сказала, минимализма. Это был столик Микеле Бьянки (Michele Bianchi). Оформление было простым – деревянные коробки, холщовые мешочки, натуральные краски, прозрачное стекло флаконов и лаконичные наименования. Хозяин же был приветлив и улыбчив, и очень легок в общении. Его осаждали, он привычно улыбался и умудрялся находить минутки для всех, кто обращался к нему. Я не стала мешать страждущим, купила два пробничка, и еще два аромата унесла с собой на блоттерах, упаковав последние в пластиковые кармашки.

Я купила «Shiraz» (Шираз) и Нарцисс (Narciso), а с блоттеров попробовала «Humus» и «Notti bianche» (Белые ночи). Из них четырех меня безоговорочно покорил Шираз.

С «Narciso» мне не повезло. Хотя он действительно красив, на себе я его носить не смогла. Не знаю, почему. Может, какие-то его составляющие - «не мое», или потому, что мне засел в голове эталоном всех нарциссов в парфюмерии «Нарцисс» Chloe. Так или иначе, но из того, что я смогла узнать об этом аромате Микеле Бьянки - я бы точно заявила его в конкурс-проект Парфюмерного Клуба России «Русский балет». Возможно, он и был заявлен, просто я как-то, воленс-ноленс, проскочила мимо этого факта.

Из тех танцовщиков, кого я видела в знаменитом балете Фокина, поставленном в 1911 году, образ Нарцисса мифологического, к сожалению, не дался никому, зато у аромата Микеле Бьянки он получился. Его «Narciso» – именно Нарцисс из мифа. Женственно-красивый, отстраненный, откровенно тщеславный, равнодушный ко всему, что не он.

Кстати, то же самое я бы сказала про «Легенду об Ирисе». И хотя платиновую награду балетного конкурса в этот раз получил другой ирисовый аромат бренда 2impress[26], все же, по моему глубочайшему убеждению, именно «Легенда об Ирисе» достойна и номинаций, и награды. Она созвучна знаменитой «Легенде о любви» - и балету, и преданию. Она и начинается, как начинаются и балет, и любовь и легенда, и заканчивается точно так же – длинным плавным переходом от радости, света, цветения и надежд – к печали, строгой тени, и сдержанности преданий. Мне жаль, что она остался в тени и незамеченной. На сегодня этот аромат – лучшее в их коллекции, на мой взгляд.

«Humus» заинтересовал меня своей земной, темно-удовой составляющей, «Notti Bianche» ошеломили буйством цветов. И все же я не увлеклась ими всерьез. Хотя причина скорее в том, что с блоттеров расслышать творения Бьянки – задача не из простых. Возможно, потому что они очень современны и похожи на своего создателя. Они легки и устремлены в будущее. Они звучат как отголоски музыкальных пьес в памяти – невесомым хороводом, разлетающимся в стороны, когда ты пробуешь приблизиться и вглядеться получше.

Но «Shiraz» – мое сердце вспыхивает, когда я думаю об этом аромате.

В первый день знакомства с ним я нанесла его на руку около 2 или 3 часов дня, на улице. Вечером, около семи, я обновила его, а в полночь, уже перед тем как идти спать, мой взгляд – абсолютно неожиданно – остановился на персиково-лактонной туалетке великого Польжа, сделанной им для Шанель, на золотисто-коричной Шанель номер Пять. Повинуясь внезапному – безумному, как я сочла в тот момент! – импульсу, я нанесла ее на другую руку – и поняла, что совершила великую глупость, потому что теперь я, как тот Буриданов осел, была просто не в состоянии решить, куда мне уткнуться носом.

Первый вдох Шираза – винный, а потом – в зависимости от того, где вы находитесь, вас уводит либо в виноградники, либо в винный погреб.

Дерево винных бочонков высвечивается в тепле помещений, знакомство на воздухе сразу дает те тона, что обычно вложены в вино природой и людьми – ароматы и вкус трав, ягод, цветов. Шираз, словно геолокатор, определяет свое местоположение и поворачивается соответствующей гранью, по принципу «подобное к подобному», но и там и там он - темный и томный, строгий и сладкий, яркий и льющийся, как ровный ток крови или реки; и там и там соблюден сам дух Шираза.

Не винограда Сира, как его теперь именуют в интернете, апеллируя к французскому Syrrah, нет – здесь именно Шираз, это подчеркнуто и названием аромата. Хотя если учитывать, что Шираз был создан в 2019, после «Sirrah» Tiziana Terenzi – возможно, это связано с авторским правом.

Как бы то ни было, эти два аромата не схожи от слова совсем, и если уж проводить параллели, то лично мне Шираз ближе к Laudano Nero, где тоже есть алкогольные ноты, где есть и амбра, и ирисы с розой, и много дерева, причем дерева сладковатого – кедр и сандал, да еще и с добавкой меда. Другими словами, есть сладкие тягучие смолы и деревянные бочки. Кстати, Laudano Nero – один из очень немногих ароматов, который мне нравится у этого бренда, немало страдающего от незнания нашими блогерами специфики произношений в английском и итальянском языках. Рассказы о том, что лично Тициана Теренци не возражает, когда ее называют Тизиана Терензи, происходят, думаю, от того, что синьора Тициана – воспитанная дама, которой главное, чтобы ее парфюмы продавались, а во-вторых, она знает, что в английском нет звуков, передающих букву «Ц», и вообще нет этой буквы, как таковой, поэтому у них «Ц» – это «ТС», или «З» или «С». Зато и у нас, и у итальянцев - с буквой «Ц» все в полном порядке!

Поэтому Тициана произносится ровно так же как ТиЦиан, а Теренци – точно так же, как ТиЦиана, и ТиЦиан, и точно так же, как ТеренЦий. ТеренЦии – род в Древнем Риме, из которого вышло огромное количество полководцев, политических деятелей, ученых, трибунов и поэтов.

Возвращаясь к Микеле Бьянки, скажу, что его Шираз («Shiraz») много ближе к своему названию, нежели теренциевский Сира («Sirrah»), который лично мне ближе к взрыву из ягодных печенек с множеством сиропов. Винный дух в Ширазе Микеле Бьянки так явен и тепел, что вспоминаются и виноградники из Песни Песней, и газельи очи Суламифи, и упоительная строгая красота древних персидских городов – Исфахана, Шираза и других.

И еще я словно чувствую на губах капельки южноафриканского «Zarafa Shiraz», с черным профилем жирафа на лиловой этикетке. Сухое вино темно-гранатового цвета, уходящего в фиолетовый, но выдержанное так, что становится похожим на ликер - густое, терпко-сладкое, с необычно-огненным привкусом. И я вижу перед собой кадры из недавно вышедшего на экраны сериала «Капли Бога», ставшего - неожиданно - гимном виноделию, умирающему сегодня от почти библейских засух, черных сердец и глупых умов людских. Сериал, посвященный одному из величайших искусств человеческих, которое нынче на краю пропасти. Описания оттенков и вкусов льются как песня и в них звучат те же ноты, что составляют и «Shiraz» – жасмин и шафран, роза и сандал, ладан, фиалка, ирис и малина. В аромате, созданном Бьянки, великолепие вкусов подхвачено амброй, мускусом и наргамотой – и они усиливают эффект.

Аромат, при всей своей яркости, тем не менее, сдержан и меняется не от ноты к ноте, или привычно-ступенчато – от верха к базе, а скорее, по синусоиде, плавно перетекая вдоль основной оси, как впрочем, и полагается дорогому вину. И если внюхиваться хорошенько, то создается ощущение ровной, насыщенной винной текучести с переливчатой фруктово-цветочной игрой – той атмосферы, которая царила когда-то и, думаю, царит и сейчас в древней столице древнего Ирана, где в давнопрошедшие годы жил великий поэт Хафиз Ширази, его стихи, названные газелями, знают в Иране все – от уличных мальчишек до почтенных белобородых старцев.

«В царство розы и вина — приди!

В эту рощу, в царство сна — приди!»[27]

И вновь о Розах и Шипах

Не сомневаюсь, что я многое упустила на VAST NORD 2023. Уверена, там было еще столько всего, что стоило внимания, но от Микеле Бьянки ток толпы вынес меня к угловому столику Елены Томанской, к которой я обещалась прийти, и попав, наконец, к ней, я поняла - сил у меня на дальнейшие подвиги не осталось, и лучшее, что можно сделать, это передохнуть и перевести дух в ее бело-золотом оазисе, благоухающем, как все самые красивые уголки нашей родной земли.

С Еленой и ее ароматами я познакомилась на одной из осенних парфюмерных выставок в клубе «Парфпосиделки» на Васильевском. Изначально меня привлекло само оформление столика и флакончики – простая белая этикетка с вязью, схожая с виньетками старинных театральных афиш. Белое с золотом и много воздуха – классика Петербурга. Четкие дуги надписей смотрелись привычными глазу арками мостов, а стол с образцами - туалетным столиком героинь из романов века девятнадцатого, или первой половины двадцатого, когда женщина все еще была Женщиной, Драгоценностью и Тайной.

Вывод мой от знакомства стал мне полнейшей неожиданностью. Ароматы Елены оказались достойнее большей части распиаренной импортной ниши, да и люкса, кстати, тоже. И хоть денег у меня с собой было – кот наплакал, я не смогла отказать себе в удовольствии и как истый философ и поклонник балетного искусства купила себе двух «малышат» - "Мудрость Души" и «Le Réveil de Flore»( "Пробуждение Флоры"), посвященный одноименному балету, премьера которого состоялась в 1894 году, балету знаменитому, хорошо известному каждому балетоману. Хореография его принадлежала Петипа, либретто было написано им же, в соавторстве со Львом Ивановым, а музыку к нему сочинил Риккардо Дриго. В разные годы в балете танцевали Анна Павлова, Тамара Карсавина, Михаил Фокин, Агриппина Ваганова и Бронислава Нижинская. А 28 июля 1894 г. в парадном спектакле, в Петергофе, Флору станцевала Матильда Кшесинская, Аполлона и Зефира – братья Легаты.

В тот день каждый второй из подходивших к столику – подходил за "Мастером и Маргаритой", который имел подзаголовок «Бал Сатаны». И этот «Бал» оказался поистине гениальным, потому что за отчетливым ароматом фруктов - яблок и слив, были ясно слышны их увядающие ипостаси, подбродившие и подвядшие. Весь аромат был скроен в классическом отражении очарования Дьявола: внешние роскошь и пышность, а за ними, шепотком прядущего гниения - почти отчетливо видимая червоточина в спелой плоти, червячок, притаившийся в сердцевине. И запах опьяняющей домашней настойки, немудреной, сладко-сиропной, но валящей с ног внезапно и в один момент. Как те бассейны, в которых купались гости. А в старте аромата вас встречала зола из того камина, через который попадали на бал гости, только зола эта была холодной и уже выметенной из давно погасшего очага на железный совок.

Была ли эта зола пеплом сожженных поленьев? Или может быть, пеплом сожженных книг? Но рукописи, как известно, не горят, во всяком случае, там, где торжествует справедливость. Не странно ли, что Бог отправляет вершить ее Сатану? А с другой стороны – а кому еще можно доверить это очень тяжелое, ответственное и зачастую грязное – с обыденной точки зрения – дело?

Оторвав нос от «сатанинского зелья», я залипла на «Флоре» («Le Réveil de Flore»). Ее «Пробуждение» открылось мне странным древесным тоном, схожим визуально с крышкой деревянного, покрытого лаком ларца. Парфюм оказался пышным и плотным, с умопомрачительным шлейфом. В какой-то момент мы с моей спутницей отправились выпить кофе, так вот, с нами была еще одна дама, и она даже специально пошла следом, буквально шаг в шаг, за мной, чтобы быть, как она выразилась, "в шлейфе". Прозвучало, как "в тренде".

Но если духи Елены Томанской "Пробуждение Флоры" – это балет, то это только - и исключительно! - тот, старый, имперский. Не современный, ни в коем случае. И это, разумеется, Дега, если визуально. Только цвет платьев здесь должен быть не грубо-голубой, а пудрено-розовый. И еще я вспомнила стопы Карлы Фраччи[28]. Как она их ставила, танцуя с Нуреевым. Цискаридзе очень любит говорить "стопы". Но стоп в современном балете уже давно нет. Руки в духе балерин советской эпохи или того же Баланчина, еще встречаются, а вот стоп, увы. нет. А у Фраччи - именно стопы. Она ставит их выверено, твердо, неколебимо, я бы даже сказала, но притом удивительно мягко и бережно - как величайшую драгоценность, явленную миру. Не знаю, танцевала ли она Флору, но, кажется, она была бы идеальна в этой партии. Флора - богиня растительности, она не может быть совсем уж легковесной. И, возможно, поэтому только под самый конец, уже в базе, на излете аромата проступает летящий оттенок. Как оно и полагается по сезону, сюжету и мысли: "и вновь прыжок, и вновь парит" и …. уносится за кулисы, и после знойного, плодоносного лета, наконец, наступает осень...

Парфюмы Елены оказались разнородны, но в их звучании нашелся общий аккорд, связующий их в одну последовательность, в одну нить. Этот аккорд – уверенное спокойствие и переливчатость. Они как река под солнцем. Они могут быть густы и духовиты, и тут же, следом, прозрачны и невесомы. И всех их единит ощущение яркой свежести – следствие любовного подхода к творчеству и признак наличия в составе высококачественного сырья. Именно этот оттенок, эта нота и не дается никак синтетическим творениям модных брендов, чей удел - имитация запахов стиральных гелей и порошков в погоне за взыскуемым ими «ароматом чистоты».

Усталость от однообразия и «плоскостопия» в современной парфюмерии уже привела меня пару лет назад к винтажам. Помимо прочего, это еще и оказалось очень экономно – к моему глубочайшему удивлению. А после знакомства с «Russian Niche» (Русской Нишей), как называют сегодня артиназальный «отсек» современной российской парфюмерии (его еще именуют крафтовой или инди-парфюмерией), пусть даже знакомства поверхностного, я пришла к выводу, что теперь мне следует носить винтаж и… русскую нишу - потому что это очень элегантно. А элегантность – это наше женское «все».

И какие, к дьяволу, BYREDO, с их верхними нотами в стиле геля для стирки «Ласка»? Это смешно. Пресловутый аромат чистоты – запах стиральных порошков. Я не хочу пахнуть стиранным бельем, я не прачка. Я женщина, даже в 58.

Помните, как ехидничала Дарья Донцова в какой-то из своих книжек, что какой бы навоз ни был под ногами у женщин - в их головах всегда цветут розы?

Так ведь в этом и есть наша сила!

Не важно, что у вас под ногами – главное, что у вас в голове. И на душе. Именно это, в итоге, формирует ваш внешний мир – по образу и подобию.

Розы Шираза и газели Хафиза толкнули мою руку к одному из флакончиков на столике у Елены. На нем было написано – «Rose Garden», Розовый Сад. Я взяла и его к себе, в компанию к уже купленным. И он, как и «Delusion» Ирины Чуриковой, тоже явил мне три своих ипостаси.

Не отдохнув толком на следующий день, с дороги, он выдал мне утренний сад, с разлитой в нем свежей горечью, где дымкой – и цветочный ток, и ноты пряных трав. Аромат розы был лишь эхом, но звал к себе, и я старательно вслушивалась, отвлекаясь на ирис и жасмин, на пышную красоту магнолий и дразнящий шафрановый дух. День разгорался, солнце поднималось все выше, и следом за ним поднимался аромат нагретой земли; а потом вечерним аккордом вступил запах смолистых стеблей и нагретых солнцем трав.

Я немного расстроилась не найдя мощный розовый дух в саду из роз, но решила подождать. И получила искомое буквально через сутки. День был теплым и солнечным, и «Rose Garden», словно в награду за мое терпение, с первого же вдоха определил меня в пышный, сладостно-сладострастный розарий, в самое его средоточие, и набросил мне на плечи призрачную шаль из прозрачных зеленых нот.

А через почти неделю, когда на улице выпал первый снег, «Розовый сад» Елены Томанской стартанул вдруг не звонкими цитрусами, но влажной зеленью, плотной, морщинистой, почти черной. Жесткой, как толстенные розовые стебли с насаженными на них ятаганами шипов. Холодной, как воздух вокруг, заполнившей собой пространство, и ты буквально видишь эти - не стебли, а почти стволы, бесконечно возносящиеся над землей, и где-то там впереди – Роза. О ней говорит опускающийся на тебя розовый дух - тяжелый и искристый одновременно. Он не облаком, он – плащом. Это не одинокая роза, это вновь - розарий. Величественный, мощный, мистический. В нем растут Розы с Большой Буквы, те, что возникают из хищной зелени таинственного Сада.

Обычно пышную плоть и хищную зелень усматривают в туберозе, она славна этими двумя качествами. В последние годы в парфюмерии она изрядно подвинула привычную и, возможно, несколько приевшуюся нам розу в формате куста шиповника или пузырька с болгарским розовым маслом. «Rose Garden» Елены Томанской возвращает королеве цветов ее законное место, возводя ее вновь на престол.

В тепле влажная зелень успокаивается, искрящиеся цитрусовые нотки становятся звонче, теперь это скорее блики на волнах ручья или солнечные зайчики, скачущие игриво через бреши в листве. Розарий оживает. Яркие краски возвращаются, над всем царит торжественный розовый дух. В нем нет страстного, почти животного зова туберозы, нет ее сладостной, восточно-ленивой неги. Аромат розы не убаюкивает, нет, наоборот, он требует твердо держать спину, и высоко – подбородок. Он тянет вверх, за собой, понуждает убыстрить шаг, и велит биться сильнее сердцу. Недаром роза славна своими омолаживающими свойствами. Ее экстракты работают на клеточном уровне и активизируют биологические процессы в организме, препятствующие преждевременному старению.

Нельзя объять необъятное – даже если очень хочется. Мы все равно выбираем для себя из множества роз одну - самую красивую, единственную. И к вечеру в «Розовом саду» для нас остается только одна роза - и мы слышим запах Цветка.

А потом, в самом конце, последними нотами в базе, слаженный хор, усыпанный пудрово-ванильными нотами, ласкает нам и нюх и слух. Это королевский десерт - для самых преданных и терпеливых.

Я так и не смогла вспомнить ароматам Елены аналогов из тех, что представлены на рынке сегодня. Для меня ее творения оказались удивительны тем, что они самодостаточны. Они не похожи на современные, они вообще не воспринимаются в стиле "мне это похоже на…" и дальше - имя известного бренда, одного или сразу нескольких. Они не повторяют, но отсылают - к старой школе классической парфюмерии, мировой, европейской, советской. Елена, как я понимаю, пока еще только в самом начале пути. У нее все впереди - и если у нее есть произведения, которые так хороши уже сейчас, единственное, что остается, это пожелать ей не перегореть и просто идти вперед.

Послесловие, или A rebours (смотря, как посмотреть)

Собственно, того же мне хотелось пожелать всем, кто принял участие в VAST NORD 2023, в тот, залитый золотом и солнцем, день 23 сентября. И вслед за руководителем Парфюмерного Клуба России, Марианной Пеньковой, сказать, что мы, простые потребители-покупатели, очень рады появлению в нашей стране замечательных мастеров по созданию ароматов. И добавить – что мы очень ждем, когда сможем, наконец, знакомиться с их творениями не только на полях парфюмерных салонов пару раз в год, или, положим, с помощью пробников, купленных через группы этих мастеров в сети VK, а еще и в шоу-румах и просто магазинах – можно не сетевых, можно не в Л` Этуаль, мы переживем.

Мы, безусловно, гордимся тем, что у Парфюмерного клуба столько замечательных проектов – и «Русский балет», и «Коктейльная карта» и потрясающая «Парфюмерная карта России», но – снова, увы, - не у каждого из нас есть возможность кататься для знакомства и приобретения ароматов по фестивалям и парф-салонам. А покупать через интернет духи – нельзя. И сколько бы вам ни говорили, что можно – все равно нельзя. Можно только если вы точно знаете, что вы хотите именно это, то, что собрались купить, или вам все равно и вам нужно просто потратить деньги, не важно по какой причине. Духи – это интимно, недаром в прошлом веке бытовало правило, что даже ваш супруг или возлюбленный не должен покупать вам ароматы. Он имеет право лишь оплатить покупку. Женщина, как и ее аромат, должны оставаться тайной – даже для самых близких.

Да, сегодня другие времена, все изменилось, и духи стали скорее анонсом, чем вуалью, но как бы там ни было - продукция отечественных парфюмеров, продукция так называемой Русской Ниши просто обязана быть доступной отечественному покупателю. Это – вопрос чести, на мой взгляд. Цель парфюмерных салонов на сближение творцов ароматов с их клиентами, с целевой аудиторией – выбрана верно, но этого совершенно недостаточно. Товар должен быть доступен, только так можно стимулировать спрос на него. Нет товара – нет спроса. Сегодня есть запрос – и со стороны парфюмеров и со стороны покупателей, но пока это – все.

Формирование моды на российскую парфюмерию невозможно без формирования широкой представленности брендов и продуктов. Создать моду на что-то можно только тогда когда это что-то имеется в наличии, и его можно хотя бы пойти и потрогать, и для этого не нужно ехать, как минимум, сутки на поезде, или лететь самолетом.

И если отечественных парфюмеров не желает пускать к себе сетевой ретейл, забитый импортной синтетикой в категории селектив и люкс, которые – если уж начистоту – давно уже местами совсем не люкс, и уж тем паче не селектив, тогда нужно создать свою собственную сеть, к примеру, маленьких магазинчиков-бутиков, под названием «Русская ниша». В конце концов, есть тема импортозамещения, столь актуальная сегодня, есть традиции русской парфюмерии, есть магнаты, есть даже меценаты, и есть даже Фонд Президентских Грантов. И если правильно все рассчитать и посчитать – можно и нужно выиграть этот забег. В конце концов, где бы были наука, музыка, живопись, скульптура, архитектура – в России, да и во всем мире, если бы не было меценатов, богатых и знаменитых, вкладывавших во все века деньги в Бессмертное, в Вечное, в Прекрасное. И не важно, почему они это делали – заранее замаливая чернейшие свои грехи, из непомерной гордыни, или из великой веры в Бога – как было, например, с Шартрским собором, важно, что они были и они это делали. И в России они были, и много было их, те же Третьяков, Морозов, Мамонтов, Бахрушин, княгиня Тенишева.

Что касается бренда Aurora Borealis, возглавляемого Марианной Пеньковой - нашего первого отечественного нишевого бренда, который вот-вот обретет для себя еще и заводскую, промышленную ипостась - скажу: Слава Первопроходцам!

И «Царский лес» Андрея Чибисова, действительно, более чем достоин открыть эту страницу истории новой российской парфюмерии. Я не буду много писать о нем, о нем уже столько написано, и еще столько напишут другие, я только повторю здесь уже сказанное в телеграм-канале Parfologiya о том, что делать фотографии флакона с этим ароматом нужно было «..в густом, исполинском лесу. В лесу, где царит вечный полумрак, где непроходимые тропы, мхи и болота, где сквозь густой туман виднеются кроны громадных деревьев, а воздух пахнет горькой зеленью и терпким лесным разнотравьем, влажной землей, грибами, прелой листвой, дымом от костра и крепким отваром золотого корня».

Согласна до последней запятой. От себя добавлю только, что я услышала в нем и «Лесного Царя» Шуберта, и «Шепот леса» из «Зигфрида» и Римского-Корсакова с его «Снегурочкой» и «Градом Китежем», и Глинку, и все великолепие русского гения, отразившееся в русских хорах и русских сказках. И хотя заводской запуск – это прекрасно, но хочется, чтобы, свой шанс получили и те, кто, создавая подлинную красоту, не имеет достаточно связей и средств, чтобы сломать хребет воздвигнутому когда-то барьеру. И пусть подвиги совершают великие и одинокие, земля будет принадлежать малым сим.

Понимаю, что прошу невозможного, но оно нужно именно потому, что оно необходимо людям, и в этом - весь, подлинный, человек.

Примечания:

1 А.А.Блок «Незнакомка»

2 Игорь Масюков, «VAST Nord Perfume Salon 2023: Artistic Niche, Artisan и спецпроекты Парфюмерного клуба России», 04 сентября 2023 года, опубликовано на сайте https://www.fragrantica.ru

3 Алиса – героиня сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране Чудес»

4 «Истина ( содержится) в вине» - латинское выражение, первая половина фразы, звучащей «In vino veritas, in aqua sanitas» (Истина — в вине, здоровье — в воде»)

5 Парфюмерная вода (фр.)

6 Одеколон (фр.)

7 Строчка из песни Юрия Кукина, «Мой маленький гном» ( дата написания август-ноябрь 1965)

8 А.А.Блок «Незнакомка»

9 Там же.

10 «Carmina Burana» - кантата, написанная в 1935-1936 годах Карлом Орфом на основе 24 стихотворений из средневекового сборника Carmina Burana, датированного 1847 годом, изданном И.А. Шмеллером. Оригинальный текст «Кармины» датируется в основном 11 - 12 веком, и частично – 13-ым.

11 Мой перевод с английского.

12 Поселок в Ленобласти, недалеко от Зеленогорска

13 Богиня – плодородия и домашнего очага, целительница, которая изображалась в виде кошки или женщины с головой кошки. Баст имеет два воплощения — женщина с кошачьей головой (добрая сущность) и львиной (агрессивная). Считается, что, находясь во второй форме, Баст превращается в Сехмет — львицу, которая однажды едва не уничтожила все человечество

14 Фильм «Саломея». Режиссер – Чарльз Брайант. Премьера состоялась 15 февраля 1923 года, продюсировала фильм сама Назимова, урождённая Мириам Эдес Аделаида Левентон, родившаяся 22 мая 1879 года в Ялте, сыгравшая в нем роль Саломеи.

15 «Саломея» ( «Salome») — музыкальная драма Рихарда Штрауса в одном действии на собственное либретто по одноимённой драме Оскара Уайльда. Премьера состоялась 25 декабря 1905 года в Дрезденской королевской опере под управлением Эрнста фон Шуха, а фильм-опера, где главную героиню сыграла и спела Тереза Стратас – оперная певица, родившаяся в семье греческих эмигрантов в 1938 году - был снят в 1974-ом, режиссировал его Фридрих Гётц.

16 Гюстав Моро (1826–1898) — французский художник, представитель символизма. Гюисманс писал о нем: "Гюстав Моро придал новую свежесть унылым старым сюжетам с помощью таланта одновременно тонкого и богатого: он взял мифы, изношенные повторениями столетий, и выразил их языком, который убедителен и возвышен, таинствен и нов".

17 «Наоборот» (À rebours) — роман французского писателя Жориса-Карла Гюисманса (1884), воплотил характерные настроения «конца века» и считается манифестом европейского декаданса конца XIX века. Его еще называют «библией декадента». Жори́с-Карл Гюисма́нс (нидерл. Joris-Karl Huysmans; настоящее имя — Шарль-Жорж-Мари́ Гюисма́нс, фр. Charles-Georges-Marie Huysmans; 5 февраля 1848 года — 12 мая 1907 года) — французский писатель. Первый президент Гонкуровской академии (с 1900 года).

18 Ток – здесь: поток, течение

19 Е.Соколова Театр Богов. Цветы для Персефоны. Ридеро, 2023

20 Новелла австрийского писателя Стефана Цвейга, 1922 год. Сте́фан Цвейг (28 ноября 1881 — 22 февраля 1942) — австрийский писатель, драматург и журналист. Автор многих новелл, пьес, стихов и беллетризованных биографий.

21 Жан Морис Эжен Клеман Кокто ( 5 июля 1889 — 11 октября 1963) — французский писатель, поэт, драматург, художник, сценарист и кинорежиссёр. Одна из крупнейших фигур французской культуры XX века. «Орфей» — сюрреалистическая кинофантазия Жана Кокто, основанная на мифе об Орфее и Эвридике, вторая часть «Орфической трилогии», в которую также входят фильмы «Кровь Поэта» (1932) и «Завещание Орфея» (1960). Основой для сценария послужила одноимённая пьеса Кокто, написанная им в 1926 году.

22 В переводе с английского – заблуждение, обман, бред, мания, иллюзия, обман чувств, галлюцинация

23 Строчки из песни Ю́рия (Гео́ргия) Никола́евича А́делунга (3 апреля 1945 — 6 января 1993) — российского поэта, барда «Мы с тобой давно уже не те» ( 1974)

24 Строчки из песни «Ах, этот вечер». Стихи Леонида Дербенёва. Музыка Максима Дунаевского. Прозвучала в фильме «Ах, водевиль, водевиль» (1979)

25 (читается как to impress – неопределенная форма глагола «удивлять», «впечатлять», частица to в данном случае читается как two (2 - два))

26 Хаджа Шамс ад-Дин Мухаммад Хафиз Ширази (1326 -1389/90 гг.)- персидский поэт. Стихи в переводе А.А.Фета ( 1859 г.) Впоследствии на эти слова Н. А. Римский-Корсаков написал романс.

27 Ка́рла Фра́ччи (итал. Carla Fracci; 20 августа 1936 — 27 мая 2021) — знаменитая итальянская балерина, актриса кино и телевидения.