Не буду уточнять, в какое время, в какие дни слагались эти стихи. Помню только одно: они приходили ко мне, когда я ощущал, что холодная война — извечное состояние человечества, обжигающее своим ледяным пламенем наши тела и души. Если кто-то предположит, что эти стихи написаны во время первой мировой холодной войны, то я добавлю, что их нужно воспринимать как ракеты малой и средней дальности, усовершенствованные и модернизированные.
***
Опять разгулялись витии —
шумит мировая орда:
"Россия!", "Россию!", "России!"…
Но где же вы были, когда
от Вены и до Амстердама
Европу, как тряпку кроя,
дивизии Гудериана
утюжили ваши поля?
Так что ж, всё прошло, пролетело,
всё шумным быльём поросло? —
и слава? И доброе дело?
И кровь? И всемирное зло?
Нет, всё-таки взглянем сквозь годы
без ярости и без прикрас:
прекрасные ваши "свободы" —
что было бы с ними без нас?
Недаром легли как основа
в синодик гуманных торжеств
и проповедь графа Толстого,
и Жукова маршальский жезл.
***
Окину взглядом Северо-Восток —
песчаную и ледяную сушу,
и не географический восторг,
а мысль прожжёт мятущуюся душу
о том, что предки шли не торопясь,
осваивая реки и наречья
не для того, чтоб износилась связь
полустальная, получеловечья.
Пусть Ермаку воздаст мансиец честь,
узбеку впору Скобелева славить,
за то, что нефть, и лес, и хлопок есть
и есть пространство, где ракеты ставить.
И есть земля, в которой жизнь и смерть
ещё живут бок о бок, словно сёстры…
Шумит под ветром человечья ветвь
и знать не хочет, что пророчат звёзды.
***
Кругом сплошной эквивалент, —
на огнь — огонь,
на глотку — глотка,
на всё находится ответ —
на атомную лодку — лодка.
Но если миру суждено,
чтобы для всех одна дорога —
есть утешение одно:
что нам привычнее немного.
***
Где-то маленький мальчик живёт
в Вашингтоне, а может, в Чикаго.
Он ковбойские песни поёт,
он глядит озорно и лукаво.
Но отец поощряет его,
чтобы рос деловым человеком.
Чтоб такого не знал ничего,
что поссорит детёныша с веком.
А ровесник его как трава
подрастает в московской квартире
и кружится его голова
от чудес, возникающих в мире.
То Есенина в руки возьмёт,
то бездомную кошку притащит,
пересказывать сказку начнёт —
всё по-своему переиначит.
Воспитанье — проблема проблем
в этом деле кругом непорядки,
ибо в каждой из школьных систем
есть достоинства и недостатки.
Дальний Запад и Дальний Восток,
Миссисипи и матушка Волга…
Этот мир не велик, не широк
им до встречи осталось не долго.
***
Коль земная могучая ось
вдруг изменит свой угол наклона,
и прогреется солнцем насквозь
Полюс холода у Оймякона,
и растает Великий Сугроб,
брат Антарктики и Антарктиды,
и настанет всемирный потоп
на планете, сошедшей с орбиты —
я тогда сколочу свой ковчег
и по тёмным российским глубинам
поплыву, словно прачеловек,
к араратским священным вершинам,
чтоб найти у библейской горы
на спасенье последние шансы,
где, как братья, разводят костры
и армяне, и азербайджанцы.
***
Средь злых вестей
и невесёлых слухов,
столь частых в мире,
думаю подчас:
детей почти не жалко,
жалко внуков,
жаль синевы их беззащитных глаз.
Зачем они бесстрашно доверяют
свои сердечки миру моему,
младенческие души отворяют
и, как слепые, тянутся к нему?
Учились бы у деда,
чьи глаза
давно приобрели стальной оттенок
от дней войны,
от бед послевоенных,
так очерствел,
что не проймёт слеза.
Беспечные чудны́е человечки!
Что значат ваши нежные словечки
и все мои суровые слова
пред безымянной и безликой мощью,
что белым днём и непроглядной ночью
калечит жизнь, покуда ты жива.
Но им-то что!
Глядят во все глаза,
особо младший —
чистый одуванчик!
Гляди, гляди,
мой белокурый мальчик,
вдруг выживем — бывают чудеса…
Быть может, свет
твоих небесных глаз
пронижет тьму до самой сердцевины…
Быть может,
потому сильнее нас
те, кто чисты,
блаженны и невинны…
***
Народ, держись своих вождей.
Лишь были бы свои
того же теста и дрожжей,
что пращуры твои.
Чтоб твой язык и твой размах
был внятен вожаку,
чтоб мог сдержать тебя вожак,
как лошадь на скаку.
Народ, ты вечное дитя,
в кругу житейских дел
всё жаждешь золотого дня,
всё рвёшься за предел
тебе положенный судьбой…
В хмелю своих страстей
ты так владеешь сам собой,
что не собрать костей.
Не будет воли — будет жизнь
в кольце чужих племён,
вот почему вождей держись
и не порочь имён.
