Ещё вчера повторяли: "нет пророка в своём Отечестве"… Но вот "Золотой век" открывает в Большом театре парад балетов Юрия Григоровича в честь грядущего 90-летия маэстро. И… как найти слова, чтобы объяснить происходящее в зале? Как передать этот пафос торжественности, чопорности даже, горделивого самолюбования публики перед открытием занавеса и смену эмоций — тот взрыв оваций, как взрыв бомбы, сумасшествий, слёз, свиста, готовности разнести театр в щепки с закрытием занавеса?.. "Слава русскому балету! Слава Григоровичу!" — крики из зала. Ибо очевидно: вот он, пророк в своем Отечестве! Он — есть! Он — Юрий Григорович! Снова и снова стихают и с ураганной силой нарастают аплодисменты. Снова и снова солисты с сияющими улыбками выходят на поклоны. Трансляция "Золотого века" идёт на все страны мира на английском и французском языках. "Гри-го-ро-вич!" — скандирует публика. Её не остановить. Крутит головой вправо и влево, подпрыгивает, как бы пытается заглянуть за кулисы… Возможно, с таким неистовством древние греки взывали к Зевсу, а первые христиане в слепящем столпе света пытались узреть Саваофа… Появится или нет на авансцене театра под дождём из гвоздик "Гри-го-ро-вич"? Главный балетмейстер Большого театра, творец его "золотого века". Мудрец, кому однажды была вверена тайна Русского балета как тайна философского камня, что Русский балет есть "мистерия неземной любви между танцовщиком и танцовщицей", что, вечно повторяясь в присутствии Монаршего двора или Красного, она сдерживает государство Российское от разрушения…
Меня ещё преследует тот шквал оваций. Но поезд "Москва-Новороссийск" стремглав уносит прочь. Из эпицентра — в эрмитаж, тихий сад, уединение. В город Краснодар, где будет чествование "Театра балета Юрия Григоровича". Напрасны попытки забежать на день вперёд, представить впечатление от встречи с Краснодаром, вообразить Театр во всём блеске екатерининских времён, с похожим на жемчужную раковину гротом среди атласных озёр и стаей перламутровых лебедей… когда-то я думала о таком. За окном круженье листьев всех цветов осени, разбросанные огни ночных городов. Как пули — встречные поезда. В ночи они особенно опасны. Срывают сургучные печати с памяти. И всадники Апокалипсиса уже вздымают пыль.
Тогда ещё не говорили о "гибридной войне".
Но она разгоралась. Один из спусковых крючков нажали в Лондоне, и я хорошо запомнила тот день. Эхо через Ла-Манш вдруг принесло сенсацию! "Провал гастролей Большого театра! Всему виной "Ромео и Джульетта" Григоровича!" С лент информационных агентств, с экранов телевизоров, со страниц "влиятельных СМИ" словно свора собак сорвалась. Григоровича ругали за старческий взгляд на хореографию, за академизм, за сюжетность, за такую позорную сценографию, как будто не было "Кошечки" — балета "Сезонов" Дягилева для казино Монте-Карло с конструкциями, затянутыми в целлулоид. Прима Большого театра подготовила к тому времени свой вердикт. "Расстрельный" для 90-х приговор: "Григорович — креатура советской власти", "Сталин-тиран", чья власть — препятствие для перехода Большого театра из "совка" в рынок капитализма. Грязь, разоблачения, оскорбления лились, как из ящика Пандоры…
Меня ещё терзает это время. Метафизика такого странного, такого непонятного процесса отчуждения от собственной судьбы, отпадения от кодов собственной цивилизации. Ладьёй феи Сирени проплывала тогда собственная жизнь, но ты для неё оказывался посторонним. Ссыпались со сводов храма Рождества Пресвятой Богородицы фрески Дионисия, и след кармина просачивался и расползался кракелюрами по окрестным перинам снегов.
Вы настаиваете на деградации? Но я не из тех, кто не уступает место. — И Григорович подал заявление об увольнении из Большого театра. Был 1995 год.
Ещё вчера Большой театр, "храм искусства" или, как его ещё называли, "ворота страны" открывал для глав иностранных государств царскую ложу — ларец из золота и сафьяна, а за кулисами "Лебединого озера" Петипа и Льва Иванова в редакции Юрия Григоровича вершилась большая политика… Сегодня Большой театр не узнать. Шныряют жуликоватые арт-дилеры, искусствоведы и критики всех времён и народов голь и нищету западных трупп конвертируют в "ананасы в шампанском". Театр становится площадкой для вакханалий, чудовищность которых ускользнула даже от кисти Босха. Заморские "звёзды", "живые классики", "киты, на которых держится балет мира на протяжении последней четверти ХХ века", "интеллектуалы-хореографы", кто адаптировал "Жизель" к уродству "пластического и ритмического языка ХХ века", цинично и нагло демонстрируют на сцене эксперименты по изучению физиологии человека, социальных фобий, проблем сексопатологии, психопатических инверсий… Хотя демонизировать весь этот новоизобретённый "балетный" фаст-фуд было бы делом напрасным. Давно уж миновали воды Стикса вариации для нищих на тему и рококо, и не рококо с голым Икаром с крыльями из костылей и приколоченной ко лбу пружиной с мухой, с сидящим в байдарке, как в гробу, католическим священником (сценография "Икара" для Гранд-Опера). Просто всё происходившее тонуло во тьме.
Сверкнула сияньем нездешним в амальгаме зеркал Большого театра галерея образов царицы Анастасии — Наталии Бессмертновой и Ивана Грозного — Юрия Владимирова ("Иван Грозный), Фригии — Екатерины Максимовой и Спартака — Владимира Васильева ("Спартак"), Люськи — Татьяны Голиковой и Яшки — Гедиминаса Таранды ("Золотой век"), принцессы Авроры — Людмилы Семеняки и принца Дезире — Михаила Лавровского и, как бронза патиной, затянулась лёгкой дымкой утопии.
Балеты Григоровича снимали с репертуара Большого театра. Балетами Григоровича пугали под барабанную дробь, как угрозой возвращения в Большой театр "русских деньков"!
Кампания по диффамации маэстро набирала обороты. Она не знала себе равных потому ещё, что была первой — абсурд, как если бы Гагарин взялся крушить корабль "Восток". Кстати говоря, это при Григоровиче балет Большого театра рифмовали с ракетами, спутниками, космическими кораблями, балет и вправду был "впереди планеты всей". Принуждением мира к диктату Красоты. Правда же кампании в том заключалась, что исходила от лиц, для которых ночь в стрип-клубе была верхом свободы, а платье от Dior — манком, дресс-кодом для вхождения в клуб мировой элиты.
Но тогда ещё не говорили о "гибридной войне".
Что может испытывать маэстро, с высоты своего гения наблюдающий шум, толкотню, кучкующихся на ступенях Большого театра временщиков, шарманщиков и маргиналов, спешащих на попрание им созданных шедевров, на разрушение им выстроенного дома? Дома в высшем понимании этого слова, Идеала, что связан ещё с мечтой о Рае.
Вопросы оставались без ответа. Григорович исчез из медийного пространства. Выписался из широт. За все эти годы, треть века уже, он — "деспот" и "тиран", "узурпатор власти" — не произнёс ни намёка, ни слова, ни полслова в ответ на предательства, ложь и гонения. Приходилось слышать иногда: летит в Пекин, Сеул, Милан, Париж…. или летит из Парижа, Милана, Сеула, Пекина… На карте маршрутов вдруг появилась ещё одна точка — Краснодар.
"Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь. <…> Народ сам сказал про себя: "Из нас, как из древа, — и дубина, и икона" — в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачёв". Перефразируя Ивана Бунина — ещё не принято говорить вслух? тогда скажу шепотом: есть два типа балета. Один — бесстыдный цирк под вывеской contemporary dance. Второй — балет Петипа, Фокина, Григоровича.
Петипа — кто в инкрустацию короны Российской империи добавил редчайшие сапфиры и бриллианты из "Спящей красавицы", "Баядерки", "Лебединого озера", а балет — величайшую иллюзию — превратил в эмблему могущества и роскоши Российской империи, её национальную идею.
Фокин — кто ухватил вершинные завоевания Русского балета, как за перо — Жар-птицу над пропастью экстравагантного декаданса и авангардных штукарств, и обессмертил в балетах-наваждениях "Видение розы", "Сильфиды", "Умирающий лебедь".
Григорович — кто в условиях "оттепели" "подморозил Россию" на тридцать лет; вернул в корону Российской империи почти утраченный бриллиант — балет "Щелкунчик", развернул балеты "Легенды о любви", "Иван Грозный", "Спартак", "Золотой век" в мощные театрально-пластические музыкальные действа, в гигантские фрески пантеона сокровищ России эпохи СССР.
И дело здесь не в эстетическом гурманстве.
Абстракция владычествует над миром. Математика — царица всех наук, Русский балет — математическая модель мира. Абсолют. Универсум. Написанный на языке диковинных pas, его воздействие не уступает термоядерным реакциям, написанным на языке не менее диковинных значков и формул. В одном только случае — если в нём есть Дух. И когда вы цепенеете, припав к спинке кресла, от ирреальности "Теней" в мерцающем опаловом свеченье (балет "Баядерка"), или умираете, не в силах перевести дыхание, от хрустальности трагического адажио Ивана Грозного и царицы Анастасии среди запаха ладана и воскурений фимиама (балет "Иван Грозный"), вы — в плену Духа. Тирании формы, что держит содержание безупречным. И Юрий Григорович, в чем ещё один феномен маэстро, этому Духу не дал пасть, пошатнуться, стать "духом изгнанья". Печальным.
В 1996 году Юрий Григорович впервые прибыл в Краснодар. По приглашению Леонарда Гатова, народного артиста РФ, создателя творческого объединения "Премьера", инициатора претворения Краснодарского края в территорию Искусств. В состав объединения входил ансамбль классического танца, с которым маэстро предстояло осуществить постановку сюиты из балета "Золотой век" в честь столетия Дмитрия Шостаковича. Ансамбль представлял собой коллектив довольно хаотичный, из выпускников хореографических училищ Перми, Новосибирска, Воронежа, и уровень его, как нетрудно догадаться, был далёк от академической труппы. Но произошло то, что произошло. Что происходило, согласно апокрифам, в мастерских Ренессанса, когда в их стенах появлялся Мастер. Что принято ещё характеризовать как чудо или рождение "Театра балета Юрия Григоровича".
И вот "Театру балета Юрия Григоровича" 20 лет. В его репертуаре — собрание от балетов романтизма через петербуржский классицизм в ХХ век. "Театр" находится в самом центре Краснодара, на улице Красной, в бывшем здании кинотеатра, и за эти годы прибрёл лоск и печать "Шатле". Стены фойе в драпировке из синего атласа, окна в ламбрекенах с тяжёлыми шторами — второй этаж; на первом, в полумраке, — галерея чёрно-белых фотопортретов артистов театра, установленных на оркестровые пюпитры. Начало спектаклей здесь в 17:00, и продолжаются они неспешно, с двумя антрактами, весь вечер, как это было принято очень-очень давно в далёком столичном Петербурге. "Театр" для Краснодара — нечаянная радость. Оранжерейный цветок, что неожиданно упал с дождём на кубанскую землю, возрос и теперь необыкновенно нежно и ревностно лелеем.
В честь юбилея "Театр балета Юрия Григоровича" дал концерт.
Ковровой дорожкой выстлан вход. В фойе — белый рояль, за которым студент краснодарского музыкального колледжа. Рапсодия на тему Чайковского, Шопена, Листа перекликается с разговорами за столиками с бокалами шампанского, чашками чая, кофе, пирожными и бутербродами, приобретающими здесь особенный, неповторимый вкус. Публика — студенты, преподаватели, семьи с детьми и внуками. Нельзя сказать, что это случайная публика. Они знают по именам "своих артистов". Они гордятся ими. Переживают за взлёты и падения, поддерживают каждый пируэт, каждую хореографическую фразу венчают раскатистым "браво!". В антракте мне рассказали легенду. Историю "самых фантастических" гастролей. В Греции, среди развалин античного театра Иродион, "Театр балета Юрия Григоровича" дал балет "Спартак", и Алексей Шлыков — Спартак в полётном прыжке едва не достиг вершин Олимпа.
Легенда уже и юбилейный концерт. В вихре налетающих снежинок стиралась симфония красок венецианских дворцов и переплавлялась в металл доспехов (сценография Симона Вирсаладзе). В программе: сцена из балета Прокофьева "Ромео и Джульетта", сюита из балета Чайковского "Щелкунчик", первый акт балета Хачатуряна "Спартак". Империя Григоровича на контрастах бытия и инобытия, презрение к сахарным слезам сентиментализма, всесокрушающая воля к победе… Я знаю эти балеты наизусть. Моя потребность в них — гипноз однажды увиденного сновидения. Мираж. Путаница сокровенных путей. Ломаные, в зигзагах, они привели, наконец, в Краснодар, в "Театр балета Юрия Григоровича" с незримым, невесомым, как пух из уст Эола, занавесом — "Возвращение блудного сына" Рембрандта… Ликование срывалось в аплодисменты, в "браво!", "брави!", в "спасибо, что вы — есть!"
И как знать? Быть может, эхо из Краснодара достигло Москвы и слилось с буйством эмоций в зале Большого театра на "Золотом веке" в честь грядущего 90-летия Юрия Григоровича… И, быть может, маэстро, с высоты своего гения, повторил вслед за поэтом:
"Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной
И маловерным отпусти их грех".
