«ЗАВТРА». Анастасия Георгиевна, вы всю жизнь занимаетесь изучением наследия Николая Фёдорова — русского философа, выдвинувшего задачу преодоления пространства и преодоления времени: освоения космоса и победы над смертью.
Фёдоров говорил о том, что наше общее дело и наш общий долг — воскресить всех. Почему он так не похож на других философов?
Анастасия ГАЧЕВА. О Николае Фёдорове, создателе «Философии общего дела», говорили, что он один из немногих мыслителей с житием, а не с биографией. Льва Толстого при первой встрече с Фёдоровым осенью 1881 года в библиотеке Румянцевского музея поразило соответствие его идей и образа жизни: «Исполнять! Это само собой разумеется». Писатель, признававшийся в том, что он устал «смотреть на жизнь сквозь зеркальце искусства», которое создает совершенную иллюзию жизни, но не побеждает ни болезни, ни смерти, увидел в Фёдорове единство веры в преображение мира, человека, истории и действия, направленного то, чтобы эта вера стала реальностью.
Федорова называли «философом-праведником». Это был человек, который отдал всю жизнь делу, как он сам говорил, «общему для всех, родному для каждого». Как пушкинский «рыцарь бедный», «он имел одно виденье, непостижное уму» — был захвачен идеей воскрешения, возвращения жизни всем когда-либо жившим: для него это «альфа и омега и вита и все другие буквы алфавита, словом — всё».
Тема воскрешения тесно связана для Фёдорова с темой памяти и любви: любви между детьми и родителями, теми, которые «нам дали или — вернее — отдали свою жизнь». Эта любовь — мера человечности. Личность уникальна, неповторима и в то же время соборна, связана с другими людьми не только синхронно, но и диахронно. Каждый несет в себе родовую память, он не люмпен в бытии и истории, а своего рода живой «музей» поколений, вынесших его к бытию. «Душа человека не tabula rasa — не лист чистой бумаги, не мягкий воск, а две биографии — отца и матери, слитые в один образ», — писал Фёдоров. По его мысли, каждый человек должен стать историком своей семьи, своего рода, восстанавливая биографии и судьбы своих отцов, дедов, прадедов. Кстати, когда мы обращаемся с этой точки зрения к самому Фёдорову, то выясняем, что настоящая его фамилия была Гагарин.
«ЗАВТРА». Интересная параллель.
Анастасия ГАЧЕВА. После первого космического полета, который 12 апреля 1961 года совершил Юрий Гагарин, заговорили о том, что первым Гагариным был Николай Фёдоров, сын князя Павла Гагарина, выдвинувший идею выхода человечества в космос. Гоголь предчувствовал рождение «беспредельной мысли» на «необъятном просторе» русской земли. Фёдоров, откликаясь на это предчувствие, пророчески утверждал: «Наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига».
А вошли бескрайние пространства России в его душу еще в раннем детстве, которое будущий философ провел в Тамбовском крае: в селе Ключи Сасовского уезда, а затем в уездном городе Шацке (ныне это Рязанская область). Мы были в этих местах — там такие просторы — горизонт открыт на все стороны света, создается впечатление ускоряющегося движения — как будто перед тобой взлётная полоса.
Достоевский говорил о важности для человека впечатлений раннего детства. Философия Фёдорова вырастает из этих впечатлений. И это не только распахнутость пространству, но и глубинное переживание смертности, болезни, страданий людей, несмирённость с межчеловеческой рознью. После смерти Фёдорова ученики нашли в его бумагах перечёркнутый листок со словами: «От детских лет сохранились у меня три воспоминания. Видел я чёрный-пречёрный хлеб, которым питались крестьяне в какой-то, вероятно, голодный год. Слышал же я с детства войны объяснение на мой вопрос о ней, который меня привел в страшное недоумение: на войне люди стреляют друг в друга. Наконец узнал я не о том, что есть и не родные, и чужие, а что сами родные — не родные, а чужие».
По Фёдорову, человек единственное существо в природе, которое осознаёт свою смертность. Толчком к рождению «Философии общего дела» стало сильнейшее жизненное потрясение — смерть дяди, Константина Гагарина, тамбовского предводителя дворянства, на попечении которого в детстве и юности находились сам Николай Фёдоров и его брат Александр. Идея о воскрешении явилась осенью 1851 года почти как откровение — вcпомним пушкинского «Пророка».
«ЗАВТРА». Но ведь и без философской базы не могло обойтись. На что Фёдоров опирался, выдвигая эту идею?
Анастасия ГАЧЕВА. На Книгу книг — Библию и её Новый завет. Фёдоров — христианский философ. И он строит здание своей философии на данной Христом заповеди совершенства: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Именно под этим углом оценивает он мировую философскую мысль: насколько та или иная система вмещает в себя взыскание совершенства, насколько открыта она другой заповеди Спасителя: «Мертвых воскрешайте». Его философия религиозна, а религиозное мироотношение — это всегда активность: и внутренняя, духовно-душевная, и внешняя, выводящая в сферу религиозного действия, это всегда связь человека с его высшей природой — с тем, чем он должен быть, и это всегда — вера в бессмертие, в какие бы одежды она ни облекалась. Надо сказать, что Фёдоров твёрдо стоит на почве христианства, уникальность которого не просто в идее бессмертия души — она есть во всех мировых религиях — но в утверждении воскресения во плоти, восстановления каждой человеческой личности, причём в новом, преображенном качестве. Философ постоянно подчёркивает: «Христос есть Воскреситель, и христианство есть воскрешение», акцентируя деятельный, активный характер веры Христовой. С его точки зрения, человек должен стать соработником Бога в деле осуществления того, о чём гласит финал христианского «Символа веры»: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». В воскрешении и регуляции природы, в преображении Земли и Вселенной в Царствие Божие, по Фёдорову, состоит задача истории. Из «взаимного истребления друг друга и самих себя» история должна стать «работой спасения». Фёдоров призывает к этому повороту.
В христианстве находит философ и образ совершенного устроения общества. Как мы знаем, человечество на протяжении многих столетий искало формулу социальной гармонии, создавало модели идеального социума и пыталось их воплощать. А Фёдоров прямо заявляет: образ совершенного общежития уже дан человечеству, он — в Троице, неслиянной и нераздельной, несущей в Себе полноту любви. Божественное родство — образец для всечеловеческого родства. «Бог Триединый есть Бог будущего века» — итожит мыслитель.
«ЗАВТРА». С христианской основой понятно. Но всё же что с философскими корнями его идей? Получается, что Фёдоров, несмотря на свою энциклопедическую образованность, пришёл к своим взглядам, не заимствуя их из «интеллектуального багажа» мировой философии. Значит, он, действительно, гений, если под гениальностью подразумевать порождение не существовавших прежде смыслов?
Анастасия ГАЧЕВА. Конечно, Фёдоров — гений, в том значении который придавал гениальности Циолковский: гений работает на жизнь, движет её вперёд, вносит в мир новое, своими открытиями служит человечеству, избавляя его от страданий, а главное — открывает «цель существования». При этом Фёдоров — вовсе не дичок на древе познания, его философия общего дела вырастает из общемирового наследия. В своих сочинениях он обращается к досократикам и Сократу, к Платону и Аристотелю, Декарту и Лейбницу, Канту и Гегелю. Но при этом у него особый — проективный — подход к философии. Он повторяет: «Всякая философия несостоятельна, если она есть мысль без дела». И подчеркивает, что философский вопрос: «Почему сущее существует?» должен быть заменен другим, по-настоящему неотменимым вопросом: «Почему живущее страдает и умирает?» Философия Фёдорова, как точно выражался его друг и ученик Владимир Кожевников, есть «активная и проективная философия дела». И человек для него — не автономный, обособленный индивид, гордынно заявляющий о своих слабостях: «Я — человек и ничто человеческое мне не чуждо», а сын, внук, правнук, праправнук, долг которого — возвратить жизнь своим отцам, дедам, прадедам, всем когда либо-жившим.
Любовь к родителям, к предкам ставит человека на совершенно особое место в порядке природы. В природе развитию сопутствует борьба за существование, «взаимное стеснение и вытеснение», смена поколений, для человека же этот закон этически неприемлем, человек заботится о слабых, болеющих, умирающих. Самый обряд погребения есть своего рода хоронение для хранения — в чаянии грядущего возвращения жизни. И феномен культуры Фёдоров рассматривает в контексте своей воскресительной философии. Он ставит в центр цивилизации будущего как цивилизации родства и воскрешения те институты культуры, которые связаны с сохранением и трансляцией памяти: музеи, архивы, библиотеки, называя последние не книгохранилищами, а «душехранилищами», ибо за каждой книгой в библиотеке «кроется человек», её автор, и каждое обращение к книге в своем глубинном значении есть воскресительный акт. И в то же время пишет о тех срывах и деформациях, которые претерпевает культура, коль скоро она забывает о своём происхождении от культа предков и о своём конечном задании — быть воскресительницей и воспитывать «человека-воскресителя», благого деятеля в бытии и истории.
Тот же проективный взгляд, заставляющий двигаться от существующего к долженствующему присущ Фёдорову и в его оценке науки и научного знания, и в его понимании образования, которое, на мой взгляд, особенно важно акцентировать для современности.
"ЗАВТРА". Да, современное образование вызывает много вопросов...
Анастасия ГАЧЕВА. К сожалению, оно уже давно не формирует творящую, отвечающую за мир личность. Оно утилитарно и сегментарно. Вспоминается фраза нашего бывшего министра образования Андрея Фурсенко о том, что главная задача современной школы — «взрастить… потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других». Но такое образование ведёт в цивилизационный тупик. Человек, ведущий себя в бытии как потребитель, не просто предаёт свое назначение быть соработником и сотворцом, но и обрекает себя на кризис и, в конечном итоге, на самоуничтожение. Ещё за столетие до того, как заговорили об экологии и глобальных проблемах современности, Фёдоров предупреждал: «Цивилизация эксплуатирующая, но не восстановляющая, не может иметь иного результата, кроме приближения собственного конца». Человечество выкачивает ресурсы земли, но не умеет их возобновлять, оно захребетнически «съедает» Землю. А ведь Господь дал Адаму и Еве заповедь «обладания землей», завет возделывать и хранить Божий сад. В противоположность принципу эксплуатации природы, когда человек ведёт себя в ней не как добрый хозяин, а как наёмник, Фёдоров выдвигал понятие регуляции, требующей глубинного исследования и понимания природных процессов, целостного управления ими, новой науки, служащей не фабрике и торгу, а борьбе со стихийными природными катаклизмами, сохранению и спасению жизни. Позднее отец Павел Флоренский, в сущности, развивая мысль Фёдорова, напишет так: «Человеку-мужу надлежит любить Мир-жену, быть с нею в единении, возделывать её и ходить за нею, управлять ею, ведя её к просветлению и одухотворению и направляя её стихийную мощь и хаотические порывы в сторону творчества, чтобы явился в твари её изначальный космос». Вот эта космизация мира есть задание человека-творца. И именно такого человека должна воспитывать школа.
Фёдоров в свой домосковский период четырнадцать лет отдал школьному образованию: служил в уездных училищах Липецка, Богородска, Углича, Подольска, Боровска и др. И создал свою систему преподавания, предполагающую активность самих учащихся в процессе познания. Он не любил учебники и принцип изучения «от сих до сих», считая, что знание должно «добываться», что ученики должны быть исследователями. Кстати, именно таким был Константин Циолковский, признававшийся, что часто, читая какую-нибудь теорему, он сам находил доказательство и это ему «более нравилось и было легче, чем проследить объяснение в книге».
«ЗАВТРА». Циолковский ведь был знаком с Фёдоровым и даже, как известно, признавался, что тот заменил ему университетских профессоров.
Анастасия ГАЧЕВА. Да, Циолковский проходил свои университеты самообразования в Библиотеке Румянцевского музея. Это было в середине 1870-х годов, как раз в то время, когда Фёдоров только поступил туда на службу. Он-то и стал помощником Циолковского в его занятиях. Философ-библиотекарь считал, что библиотеки должны быть центрами всеобщего познания и исследования и призывал университетских профессоров и специалистов в разных научных областях приходить в библиотеку и оказывать безвозмездную помощь всем стремящимся к знанию. Именно безвозмездную — Фёдоров здесь принципиален. Он был сторонником всеобщего и бесплатного доступа к знанию, созданному трудом многих поколений.
«ЗАВТРА». А каким Фёдоров был учителем?
Анастасия ГАЧЕВА. Он не вписывался ни в какие стандарты и рамки. Протестовал против формализма в образовании. Полагал, что лучше всего учит добрый пример, подаваемый самим учителем, внимательное, родственно-сердечное отношение к детям, умение в каждом ученике увидеть личность во всем объеме её задатков, смыслов, возможностей. И не раз повторял, перефразируя знаменитые слова Христа о пастыре добром: «Учитель добрый душу свою полагает за детей».
Он и обучение истории и географии вёл таким образом, чтобы, с одной стороны, сформировать у ребенка целостное представление о мире, а с другой — показать, что этот мир «дан не на поглядение», а на благое действие в нем. География раскрывает человеку землю как общий дом рода людского, рождает планетарное чувство, а история — прошлое, память поколений, населявших и осваивавших землю в течение долгих веков и теперь вынесших его к бытию. Для ребёнка историческое знание — поначалу набор абстракций, никакого отношения лично к нему не имеющий, к тому же требующий поверхностной и утомительной «зубрёжки». Фёдоров же начинает не с «зубрёжки», а с понимания. Первый шаг к формированию исторического сознания он делает через краеведение и ещё локальнее — через историю семьи, переплетающуюся с историей малой родины. И уже от семейной и местной истории возводит учащихся к истории отечества и человечества.
Третьим же важнейшим предметом в системе знаний о мире является для него астрономия, ибо она раскрывает человеку Вселенную, и не только как объект созерцания, восхищения и любви, но и как поприще созидательного действия. «Порождённый крошечною землею зритель бесконечного пространства, зритель миров этого пространства должен сделаться их обитателем и правителем». Фёдоров призывал открывать обсерватории при каждой школе, а говоря о синтезе наук в общем деле, возглавлял его астрономией.
«ЗАВТРА». То есть получается, что астрономия, по Фёдорову, это венец научного знания?
Анастасия ГАЧЕВА. И напоминание о Божественном происхождении человека. Ведь чтобы родилась астрономия, человеку нужно было поднять чело вверх, обратить взор ввысь — к дальним звездам. Фёдоров называет принятие вертикального положения «первым актом самодеятельности человека». Это творческое и молитвенное положение существа, которое воздвигает протест против смертных законов, заявляет о своей причастности высшему — божественному — началу, источнику неветшающей жизни.
«ЗАВТРА». Можно ли сказать, что в тот период жизни Фёдорова, когда он был связан с Румянцевским музеем (а это вся последняя четверть XIX века), его идеи уже передались лучшим умам эпохи?
Анастасия ГАЧЕВА. Да, разумеется. Фёдоров был ведь не просто «идеальным библиотекарем», но «московским Сократом» (так позднее назвал его Сергей Булгаков). В библиотеку для бесед с ним приходили Лев Толстой, Владимир Соловьёв, Афанасий Фет, Василий Верещагин… После окончания работы библиотеки её каталожная комната, которой заведовал Фёдоров, превращалась, по воспоминаниям Владимира Кожевникова, в философский клуб. Спорили о путях России, о судьбах европейской цивилизации, о задачах христианства в истории…
В 1877 году с идеями Фёдорова знакомится Достоевский. Бывают такие встречи-невстречи: люди лично так и не видятся, рук друг другу очно не пожимают, но рукопожатие происходит в другом измерении — в пространстве культуры, в её большом времени. Когда ученик и помощник Фёдорова Николай Петерсон направил изложение его идей Достоевскому, тот откликнулся взволнованно и горячо: «Кто этот мыслитель, мысли которого Вы передали? Он слишком заинтересовал меня… Скажу, что в сущности совершенно согласен с этими мыслями. Их я прочёл как бы за свои…» Подобной была и реакция философа Владимира Соловьёва, назвавшего Фёдорова «своим учителем и отцом духовным». Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Достоевский, Фёдоров, Соловьёв оказываются близки в главном: в понимании христианства как религии дела, а человека — как соработника Творца в труде «восстановления мира в то благолепие нетления, каким он был до падения» (слова Фёдорова). Русская религиозная философия XX века продолжила их главные темы: оправдания человека и истории, восстановления всемирного родства, преображения мира в Царство Христово, всеобщности спасения.
Примечательно, что Достоевский, реагируя на идеи «неизвестного мыслителя», ставит ряд принципиальных вопросов к учению «общего дела». И прежде всего его волнует вопрос: как именно понимает Фёдоров воскрешение? Мысленно, метафорически, как французский философ и писатель Эрнест Ренан, полагавший, что в перспективе истории всё знание человечества так восполнится и станет столь прочным, что в памяти человечества будет запечатлен каждый живущий…
«ЗАВТРА». Но ведь это не личное воскресение, а лишь восстановление памяти.
Анастасия ГАЧЕВА. Вот именно! И Достоевский, для которого, как и для Фёдорова, одно лишь мысленное восстановление не даёт воскресительной полноты, твёрдо заявляет, что и он сам, и Владимир Соловьёв, с которым он обсуждал фёдоровские идеи, верят «в воскресение реальное, буквальное, личное и в то, что оно сбудется на земле». Фёдоров только бы подписался под такой декларацией. Но вопрос Достоевского прозвучал, и философ начал масштабное изложение своих идей, из которого выросло главное его сочинение: «Вопрос о братстве или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного состояния мира и о средствах к восстановлению родства». С частями этого текста знакомились и Лев Толстой, и Владимир Соловьёв. Достоевский же его так и не увидел, поскольку к моменту его смерти авторское изложение ещё не было завершено. Впрочем, писателю вполне хватило петерсоновского текста, чтобы положить прозвучавшие в нём идеи о Троице как идеале человеческого общежития, о воскрешении как нравственном долге живущих по отношению к умершим в основу замысла «Братьев Карамазовых». Фёдоровские темы небратства и братства, родства и неродственности пронизывают этот роман, достигая высочайшего напряжения. Достоевский художнически испытывает фёдоровскую идею на прочность — ведь сюжетным центром романа становится отцеубийство как апофеоз неродственности, разрыва между детьми и отцами, отсутствия между ними любви. И идея выдерживает: отцеубийство оказывается нравственно невозможным. Здесь же возникает тема «Семейства как практического начала любви», а кончается роман исповеданием всеобщего воскресения: «Непременно восстанем, непременно увидим и весело, радостно расскажем друг другу всё, что было», — говорит Алёша Карамазов, «положительно-прекрасный» герой Достоевского, который несёт в себе образ деятельного христианства.
«ЗАВТРА». Но Фёдоров ведь говорил не о воскресении, а именно о воскрешении, акцентируя человеческое участие в нем, человеческую активность.
Анастасия ГАЧЕВА. Разумеется. И Достоевский вводит в роман эти акценты. Но делает это ненавязчиво, не в лоб — через детали, реплики персонажей, повороты сюжета, как бы побуждая самих читателей «додуматься» до мысли о недолжности смерти и необходимости воскрешения. Вспомним восклицание Коли Красоткина после похорон Илюшечки: «И если б только можно было его воскресить, я бы отдал все на свете» и горячий ответ Алёши: «Ах, и я тоже». Так и Фёдоров не раз повторял, что Бог учит человека «гевристически», ставя его в ситуации, когда он сам должен понять необходимость соучастия в воскрешении всех. Философ любил приводить определение веры, которые было дано апостолом Павлом: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Заметьте: «осуществление ожидаемого». То есть не просто верить, а осуществлять то, во что веришь. А еще Фёдоров не раз повторял слова Христа: «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит». А какие дела творит Христос? Исцеляет больных, воскрешает умерших, утишает бури, ходит по водам, Сам воскресает, побеждая смерть. То есть являет всю полноту творческого управления бытием, «обладания» миром, которое и было заповедано человеку в начале творения.
Следует понимать, что при всей дерзновенности своего воскресительного проекта Фёдоров прочно стоит на святоотеческой почве. Он, конечно, продолжатель великих каппадокийцев: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и их младшего современника святителя Иоанна Златоуста, опирается на центральную в патристическом синтезе идею обожения человека и мира.
«ЗАВТРА». Критики Фёдорова не раз заявляли, что воскрешение — это узурпация человеком Божественных прав.
Анастасия ГАЧЕВА. Упрёки критиков, что Фёдоров хочет безбожного, «самостийного» воскрешения, не выдерживают никакой критики — простите за каламбур! Он настаивает именно на синергии — на соединении Божественного действия и действия человеческого. О возможности и необходимости этого соединения свидетельствует центральное событие христианской истории — Боговоплощение. Христос — Богочеловек, соединяет в себе две природы — Божественную и человеческую. И все Свои дела на земле Он творит в единстве двух этих природ. Так же и человечество, стремящееся соработать Творцу, будет действовать в мире в единстве с Божественной благодатью.
Примеры синергии мы видим в любом христианском делании. Иконописец, который пишет икону в молитвенном и творческом подъеме, действует в синергии с Богом как Совершенным художником. Руки строителей, кладущих основание храма, возводящих его стены и купол, направляются Рукой Творца, Божественного архитектора мироздания. Ведущий исследователь наследия Фёдорова Светлана Семёнова не раз повторяла главное его убеждение: Бог действует в мире через человека. Вспомним путь святителя Луки (Войно-Ясенецкого), который написал книгу о гнойной хирургии, делал операции и в то же время был пастырем Церкви, замечательным богословом. Для него церковное и медицинское служение были неразделимы.
Фёдоров хотел воцерковить весь «материк» сущностных сил человека. Он не раз повторял, что идеал преображенной, бессмертной жизни должен стать проектом творческого действия человечества, одушевить все сферы нашей активности в природе и истории: науку, медицину, политику, экономику, технику, педагогику, культуру, искусство… Вплоть до информационных технологий, возникновение которых он также предвидел. Всё это — как скажет потом философ Иван Ильин, «те духовные руки, которыми человечество берёт мир» и важно «не отсечь эти руки», а дать им благое, христианское направление.
«ЗАВТРА». Фёдоров задал учёным высшую цель, которой так не хватает науке сегодня.
Анастасия ГАЧЕВА. Увы, действительно не хватает, и наука с равным успехом служит и созиданию, и разрушению, в то время как её абсолютным приоритетом должна быть жизнь. Более того, мы имеем сейчас на новом витке сшибку между наукой и религией, которая в действительности ослабляет и ту, и другую. Фёдоров же говорит о том, что они — духовные сёстры и соработницы. Вспомним замечательного учёного и богослова Пьера Тейяра де Шардена, выдвинувшего идею ноосферы, или математика, настоящего энциклопедиста в науке отца Павла Флоренского. Миру третьего тысячелетия необходимо увидеть колоссальный потенциал христианства как проективной, идеалотворческой веры, задающей вектор нашего движения в будущее, одушевляющей научное делание и социальную практику.
Более того, по Фёдорову, в «общем деле» преодоления смерти, регуляции природы, созидания нового братского строя отношений должны объединиться люди разных убеждений и разных конфессий, «духовные и светские, верующие и неверующие».
«ЗАВТРА». Вы упомянули идею ноосферы. Её развивал и Вернадский, один из ведущих представителей русского космизма, родоначальником которого считается Фёдоров.
Анастасия ГАЧЕВА. В философии русского космизма была сформулирована идея направленности эволюции: человек возникает в результате восходящего развития природных форм, «космического роста» (выражение Владимира Соловьева) и, раз возникнув, сам становится его активным агентом. Как писал Фёдоров: «Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собою». В.И. Вернадский подчеркивал, что биосфера, мыслящей частью которой является человек, переходит в новое качество. Созидается ноосфера, новая творческая оболочка Земли. Она включает в себя всю полноту рукотворной и духовной деятельности рода людского: научные открытия и технические изобретения, философские идеи и создания искусства, информационные технологии и средства сохранения памяти… Список можно продолжать до бесконечности. Но главное, на чем настаивают философы-космисты: будущее ноосферы, а значит и будущее жизни напрямую зависит от поведения человечества на планете Земля.
Вернадский одним из факторов создания ноосферы считал не только освоение всей Земли, но и достижение планетарного единства. Ныне вроде бы все инструменты для этого налицо: Интернет, сверхскоростной транспорт, космические технологии... Но при всё усиливающемся технологическом и виртуальном единстве в человечестве бушуют энергии разделения, вспыхивают локальные и глобальные конфликты. Имея в руках все инструменты для планетарного действия, мы совершенно лишены планетарного сознания, видения Земли как общего дома, понимания общей судьбы и общих задач рода людского. И, не вмещая планетарной, созидательной цели, тут же впадаем в рознь и приспосабливаем эти инструменты для совершенно других — локальных — задач, к тому же подчас прямо душегубительных. Вспомним недавнее заявление США о создании космических войск. Для Фёдорова же освоение околоземного пространства мыслится первой ступенькой к будущему человечеству, которое населит и преобразит Вселенную, а значит оно, это освоение, никак не может идти через усугубление розни. Космос для него — это пространство мирного сотрудничества, общего дела.
«ЗАВТРА». Мирное сотрудничество в космосе и было до недавних пор нормой.
Анастасия ГАЧЕВА. А теперь мы тащим на космическую орбиту все наши земные дрязги, делая космос площадкой междержавных разборок.
Более того, новейшая философия постгуманизма вообще выкидывает человека из картины мира, упрекая его в гордынном превозношении над бытием: зачем, мол, человеку, кризисному, противоречивому существу, наполненному энергиями разделения, истощающему земные ресурсы, еще и колонизировать космос? Пусть лучше это сделает плесень! Вот такая крайность становится следствием нашей духовной шатости, эгоизма и розни.
«ЗАВТРА». Жизнь для таких «философов» — явление случайное.
Анастасия ГАЧЕВА. А для Фёдорова и философов-космистов жизнь, и жизнь сознающая, чувствующая, творящая, не только не случайна, но необходима в бытии. Жизнь борется с энтропией, с распадом, со смертью. И человеческая деятельность идет в авангарде этой борьбы.
Между прочим, литература, писатели, поэты, художники, вдохновлявшиеся идеями Фёдорова и русского космизма: Велимир Хлебников, Николай Заболоцкий, Василий Чекрыгин, Павел Филонов представляли в живых картинах и образах эту внутреннюю волю живого к восхождению, совершенству. Животные, персонажи поэм Заболоцкого «Безумный волк» и «Торжество земледелия», тянутся к разуму и обретают его на новой эволюционной ступени. И при этом с надеждой взирают на человека, видя в нём своего учителя и спасителя. Вспомним слова апостола Павла: «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» и «с надеждою ожидает откровения сынов Божиих». Природа в совокупности ее тварей обращена к человеку, жаждет его любовного попечения, освобождения от «рабства тлению». А нам сегодня говорят, что человек по значению для природы уравнен с тараканом и плесенью и лучше бы ему и вовсе исчезнуть. Всё это идеи из копилки «князя века сего», «имущаго державу смерти, сиречь диявола». Вот до каких кромешных выводов доходит обезбоженный мир.
«ЗАВТРА». Но с чего, по Фёдорову, начинается воскресительная работа людей?
Анастасия ГАЧЕВА. Первый этап — это восстановление памяти.
«ЗАВТРА». То есть это собирание информации?
Анастасия ГАЧЕВА. Информация объективирована и отстраненна. А Фёдоров говорит о глубоко личной, эмоционально окрашенной памяти. Это не просто информация, а сердечное знание о личности, неразрывно соединённое с любовью. Это «родственное внимание» к человеку (пользуюсь здесь замечательным выражением Пришвина).
Восстановление памяти о родителях, об ушедших из жизни родных и друзьях Фёдоров считал важнейшим фактором объединения людей. В скорби об умерших едины все — вне зависимости от политических убеждений, национальной и религиозной принадлежности. «Все мы братья по любви к отцам», — утверждал философ общего дела.
«ЗАВТРА». А второй этап?
Анастасия ГАЧЕВА. Он, скорее, не второй, а параллельный. Рука об руку с собиранием памяти об ушедших идёт у Фёдорова развитие и расширение научного знания, исследование мира, открытое всем и каждому, управление процессами, протекающими в природе. Смерть и посмертное состояние входят в круг исследования и эксперимента. Наука, фундаментальная и прикладная, обращается к человеку, исследует процессы старения, изобретает способы их блокировки, работает с человеческим организмом, делая его нестареющим, устойчивым к болезням, способным к регенерации, исследует законы зарождения и функционирования живого, механизмы наследственности, учится управлять процессами жизни, вплоть до восстановления жизнедеятельности организма. И если вначале человечество сможет возвращать жизнь только тем, кто умер недавно, то затем, по мере расширения знания и регуляции, воскресительный процесс пойдет вглубь времени, так чтобы в перспективе истории к жизни возвращены были все.
Объединение науки, искусства, техники, практики вокруг этой грандиозной задачи Фёдоров называл внехрамовой литургией. Он подчёркивал, что общество, вставшее на путь всеобщего дела, радикально изменит свой облик. В нём должна произойти настоящая «метанойя», вся система ценностей призвана стать другой. Другой должна стать и система взаимоотношений между людьми. Какой? Фёдоров отвечает афористически: «Жить нужно не для себя и не для других, а со всеми и для всех».
Привычный социальный порядок ориентирован на то, что человек смертен и это естественно. Продление жизни в социуме, где всё заточено на смену поколений и обновление рынка труда, неизбежно создаст напряженность, усилит конкуренцию между старшими и младшими, выльется в безработицу. Значит, нужно создавать новый тип экономики, ориентированный на общество долгоживущих людей, перестроить политику, введя, наконец, в горизонт нынешних государственных лидеров идею христианской политики Достоевского, Фёдорова, Булгакова, так чтобы принцип христианской любви, жертвы, взаимопомощи действовал не только для отдельного человека, но и для всех политических и государственных образований. Нужно принять абсолютность заповеди «Не убий», как когда-то человечество запретило себе каннибализм и инцест. Нужно распахнуть человеку Вселенную, освоение которой является столь масштабной задачей, что говорить о переизбытке рук и умов здесь не придется.
Уже сейчас важно изменить отношение к старшему возрасту как к периоду, как теперь любят выражаться, «дожития». Общество, построенное на признании естественности и неизбежности смерти, относится к пожилым людям и старикам как к «второсортному» контингенту. Да, с одной стороны, мы развиваем программы активного долголетия, но с другой — лишаем людей преклонного возраста бесплатной высокотехнологической помощи, предоставляя им в лучшем случае паллиативные варианты. Очень важно на общественном и государственном уровне признать старение и смерть болезнью, патологией, с которой можно и нужно бороться.
Думаете 70–80 лет жизни достаточно человеку? Годы проходят стремительно, и часто духовная зрелость приходит к человеку тогда, когда у него уже нет ни времени, ни сил, ни ресурсов что-либо исправить в прошедшем. Уходя из жизни, люди часто признаются: «Я бы прожил жизнь по-другому». У долгоживущего поколения будет шанс исправить ошибки, расширить горизонты возможностей, получить новые знания, освоить новые профессии, а ту драгоценную мудрость, которая подчас приходит только на пороге конца, сделать основанием созидательного действия в мире.
Втиснуть идею воскрешения и бессмертия в прокрустово ложе рыночной, глубинно эгоистической, гедонистической цивилизации невозможно. Она требует совершенно другого фундаментального выбора, где высшей ценностью будет каждая личность, а идеалом — бессмертная, преображенная жизнь. Воскресительный идеал требует расширения горизонта активности человека, его выхода за пределы земли — в пространство Вселенной, освоения и преображения дальних миров. И что особенно важно, для Фёдорова, масштаб этого расширения в пространстве должен быть соразмерен внутреннему, духовно-душевному, нравственному росту личности, так что конечной точкой развития будет человек бессмертный и воскрешающий, а его главным законом —закон любви.
«ЗАВТРА». Ефремов, кстати, писал о близких вещах. А сейчас необходимость выработки новых ориентиров развития цивилизации в ситуации внезапно вспыхнувшей пандемии коронавируса становится все очевидней.
Анастасия ГАЧЕВА. Да, мы сейчас оказались, как сказал бы Фёдоров, в ситуации «усиленной смертности». И воочию увидели всю хрупкость жизни, всю зыбкость и ненужность «мануфактурных игрушек», нагроможденных нашей цивилизацией. А главное — стало ясно, что победить пандемию можно только вместе, в результате общих усилий, что на этот планетарный вызов должен быть соразмерный планетарный ответ. И он не может исчерпываться лишь созданием лекарств и вакцины, хотя эта задача сейчас, безусловно, является неотложной. Он требует от цивилизации выработки новых ориентиров развития, алгоритмов коллективного противостояния природным бедствиям, уносящим десятки и сотни тысяч жизней. Фёдоров ещё в XIX веке пророчески писал о том, что угроза всемирной войны будет снята каким-нибудь всеземным, естественным кризисом, который потенциально станет толчком к общему делу: «На благоразумие трудно рассчитывать; нужен высший интерес для объединения или общее бедствие, для борьбы с коим только и можно надеяться на соединение. И быть может, ничтожный жучок… и будет тем бедствием, которое соединит всех».
«ЗАВТРА». Фёдоров, безусловно, актуален сегодня. Но вот вопрос: прислушаются ли к нему наши современники, а тем более те, от кого сейчас зависят стратегические решения?
Анастасия ГАЧЕВА. Прислушаться необходимо, иначе нас, действительно, ждёт планетарный кризис. Отчасти подобная ситуация была в 1920–1930-е годы, между двумя мировыми войнами. Миллионы русских людей оказались тогда в добровольной или вынужденной эмиграции, в кризисной, духовно опустошённой Европе, где настойчиво поднимала голову фашистская идеология. А деятели русской эмиграции искали целостного идеала, который соединил бы христианство и идею социального действия, и в этом поиске настойчиво присматривались к фёдоровской системе идей, подчеркивая, что она позволяет пройти между сциллой потребительского общества с его конкуренцией, борьбой, вниманием только к успешным, и харибдой атеистического социализма, стоящего на идее классовой борьбы. Кстати, Фёдоров главным изъяном социализма считал замену всеобъемлющего вопроса «о смерти и жизни» вопросом «о богатстве и бедности», который переносит вопрос о зле в социальную плоскость и не замечает общего врага — слепой природной стихийности, смерти. И рисовал образ целостного активно-христианского действия, религиозно-общественного строительства, направленного на преодоление смертоносных сил мира, созидание Царствия Божия.
Здесь нельзя не вспомнить Достоевского с его формулой русского социализма: «Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасётся лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!» Идею христианского социализма развивал в начале XX века и Сергей Булгаков. Активное христианство Фёдорова и идея христианского социализма глубинно родственны, они стремятся сделать христианство творческой, преображающей силой истории. И, возможно, пришло время дать им новую жизнь.
Когда в 1933 году писатель-евразиец Константин Чхеидзе делал в Пражском философском обществе доклад «Организация жизни по Н.Ф. Федорову», его собрат по евразийскому движению Александр Антипов произнес такие слова: «Или христианство возродится через Фёдорова, человечество примет его и пойдёт дальше; или человечество пойдёт дальше без христианства». Увы, пока осуществляется второй сценарий: мир идет вперёд без христианства.
«ЗАВТРА». Или назад.
Анастасия ГАЧЕВА. Знаете, у Фёдорова была уверенность в благом исходе истории. Это не безоглядный, поверхностный оптимизм, страусино закрывающийся от зла и несчастья по принципу «Всё хорошо, прекрасная маркиза!» Это христианский оптимизм, основанный на вере в богоподобие человека, в возможность его опамятования и поворота на Божьи пути даже после многих блужданий и срывов. Достоевский в подготовительных материалах к «Бесам» писал: «Ангел никогда не падает, бес до того упал, что всегда лежит, человек падает и восстаёт». Именно поэтому никогда не нужно отчаиваться. Человек, вершина развития жизни, — необходим этому миру. Он — надежда мироздания и не имеет права отрекаться и предавать. Фёдоров верил в то, что человечество, как блудный сын, вернется в дом Отца Своего и станет его добрым помощником — и на Земле, и во Вселенной.
Беседовал Алексей ГОНЧАРОВ
Илл. Екатерина Амитон. «Поскреби русского — найдёшь Гагарина!» (коллаж).
