…Выключенный чайник все еще источал остатки пара, но опорожненные кружки уже были сгружены в раковину. Мыть их никому не захотелось – это можно сделать после возвращения в «штаб», когда акция останется за спиной. Сейчас парни и девушки сосредоточенно шнуровали обувь в прихожей, набрасывали куртки, натягивали шапочки. Включенный в половину громкости приемник напевал мужественным голосом: «Живым - это лишь остановка в пути, мёртвым – дом...»
-Так что, готовы полностью, друзья? – спросил Вася Зверев, оглядывая свою разношерстую команду.
-Готовы… все в порядке… можно выступать…- вразнобой раздались ответные голоса.
Василий с удовлетворением отметил про себя, что никто из ребят и девушек не проявляет каких-либо признаков робости и неуверенности. Впрочем, дело, которое им сейчас предстояло, само по себе являлось обыденным, почти рутинным. На протяжении всех последних лет в этот день они занимались им, заранее освобождая свой распорядок от каких-либо других забот.
Зверев устремил вопросительный взгляд на Артемку Казанцева, своего извечного «адъютанта». Тот утвердительно кивнул:
-Да, засиживаться больше нет никакого смысла.
-Ну тогда погнали!
Василий первый поспешил к выходу, остальные потянулись за ним. Вскоре вся двадцатка уже стояла под серым мартовским небом. Небо осыпало улицы редким снежком, который, падая на асфальт, тут же таял. Вокруг кипело утреннее оживление – горожане спешили во всевозможных направлениях, пешие, за рулем, в общественном транспорте.
Узкие улочки моментально втянули их в узор своих хитросплетений. Зверев, как и полагается лидеру, шагал первым и ветер раздувал полы его черного плаща. Рядом вприпрыжку бежал низенький Коля Смолин, пытаясь удержаться вровень с длинноногим вожаком.
-Эх, хорошо все же было бы сковаться нам вместе…- сетовал он. – Ты только представь: нацики прут – а у них на пути мы, сковавшись наручниками. И никак нас с дороги не убрать! Как думаешь, Василий Сергеевич?
-Ты не очень обольщайся, - хмуро ответил Вася. – Думаешь, мы раньше так никогда не пробовали делать? Просто ты еще не столь давно в нашей движухе и всего не знаешь. Менты уже наловчились с этим бороться. Только попробуем сковаться – они нас моментально прихватят и потащат под белы руки. У них там каждый сантиметр просвечивается. И самих ментов согнано видимо-невидимо!
Коля разочарованно вздохнул – видно было, что парнишке мечтается о героических подвигах. Василий грустно улыбнулся про себя: если Николай не пожелает покинуть их ряды, то скоро приключений у него окажется выше головы. Впрочем, Колино стремление к подвигам вполне объяснимо. Зверев когда-то и сам таким был. Но нынче тяга к эффектным позам и героическим деяниям давно ушла в прошлое – осталось лишь холодное и четкое понимание Дела, которое необходимо выполнять. Но парнишку требовалось подбодрить.
-Не переживай, Николай Федорович, - в своем кругу он практиковал обращение к людям по имени-отчеству, вне зависимости от возраста и статуса. – Даже постоять в пикете сейчас – это очень важно!
Он остановился, развернувшись лицом к своим людям.
-Ребята, помните, - на всякий случай Зверев решил еще раз сказать это.. – Наша задача состоит в том, чтобы присоединиться к пикетчикам, дабы увеличить их количество. Стоять, скандировать лозунги, всем видом выражать отвращение и презрение! Больше ничего делать не требуется… Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего сегодня не произойдет – и, знаете, меня это вполне устраивает. Не терпится вернуться в интернет – как там в Крыму?
Упоминание крымской темы обусловило взрыв всеобщего оживления. Пока шли, обсуждая ее, на противоположной стороне улицы показалась скромная церквушка старинной постройки. Взглянув на нее, Зверев быстро перекрестился. И хотя жест этот был сделан не напоказ, он не ускользнул от взгляда Казанцева. «Адъютант», известный своим яростным атеизмом, моментально завелся.
–Василий Сергеевич, ну как тебе не стыдно? Вроде взрослый человек… Умный… А веришь в бабушкины сказки…
-Не бывает атеистов в окопе под огнем, - попытался отделаться Вася, уже давно привычный к подобным нападкам своего верного соратника.
-Слушай, чушь-то не неси! - привычно загорячился Артемка, не умевший сохранять спокойствие всякий раз, когда кто-то начинал отстаивать «отжившие суеверия». – Не средневековье, чай, на дворе… Развитие науки давным-давно похоронило все эти наивные, вредные и реакционные представления человека о мироустройстве!
Зверев не собирался спорить (голова была занята совершенно другим), но теперь тоже не утерпел:
-Да нихрена оно не похоронило! Ты рассуждаешь как наивный позитивист, вульгарный материалист девятнадцатого века. Такого рода воззрения уже сто с лишним лет назад стали предметом критики и насмешек. Многие умные люди их разоблачили тысячу раз: Соловьев там, Бердяев, отец Сергий Булгаков… - Зверев издавна был пламенным поклонником русской философии эпохи «веховства».
-Да твои «Вехи» Ленин недаром назвал сплошным потоком реакционных помоев! – Казанцев был не менее горячим фанатом теоретиков марксизма-ленинизма. – На самом деле, веру в боженьку никакими рациональными доводами истолковать невозможно! Вот сможешь объяснить внятно, зачем это тебе?
-Дубина ты, борец пламенный! Не помню, кто именно сказал, что каждый человек от рождения играет в кости со Вселенной. Вера в Бога – свободный выбор любого. Но тут, главное, не прогадать. Если ты в Него веруешь, а Его на самом деле нет, то ты, по крайней мере, ничего и не теряешь. А вот если Он есть, но ты в Него не веришь – потерять можно очень и очень многое… Все, хватит, я не желаю сейчас об этом распространяться!
-Васька, как там твоя юридическая практика? – вмешался Валерик Котов – Поди, бабло мешками гребешь? Скоро начнешь один целиком антифашистское движение содержать из своих средств?
-Дурак ты, студент, и шутки у тебя дурацкие, - отмахнулся Василий. – Типа не знаешь состава моей клиентуры…
Что верно, то верно – участь преуспевающего юриста, якшающегося с большими воротилами и обслуживающего их интересы, Звереву не светила ни при каких раскладах. Крупные деньги любят тишину и никогда не доверятся скандально известному активисту, завсегдатаю протестных акций и регулярному гостю изоляторов временного содержания. Посему, основной костяк зверевских клиентов составляли простые работяги, пытающиеся стрясти с хозяев свои же законные деньги, выселяемые за долги по «коммуналке» бедняки, или ущемляемые государственными инстанциями пенсионеры. Естественно, поднять уровень своего благосостояния Звереву не представлялось возможным. Впрочем, Василий и не стремился к личному обогащению – его цели и стремления лежали в несколько других сферах. Ему стукнуло тридцать три и стать миллионером он уже никак не рассчитывал.
…К знаменитым часам «Лайма» на углу Бривибас и Аспазияс они, проблуждав немного по улицам Старой Риги, вынырнули через полчаса.
–Эх, а вообще-то тут излюбленное место для свиданий влюбленных…- ни к селу вспомнила вдруг Наташа Элксниня. На нее с удивлением оглянулись - сейчас обстановка меньше всего располагала к романтике. Глазам новоприбывших открылась потрясающая картина: огромные толпищи возбужденного народа. Стаи журналюг с фотоаппаратами и видеокамерами и полчища ментов, выстроившихся нескончаемыми шеренгами. Улочки «старушки», по которым они только что пробирались на площадь, также кишели «полицистами», подозрительно вглядывавшимися в лица прохожих. С того момента, как суд два дня назад ожидаемо отменил решение Думы о запрете неонацистского шествия, всем причастным стало понятно - в этот день, невзирая на холодную погоду, здесь станет жарко.
Первым делом Зверев всмотрелся в сторону «Милды». У Памятника Свободы двойной колонной, лицами друг к другу, выстроились группы разновозрастных граждан, сжимавших в руках древка национальных флагов. Склоненные друг к другу, знамена образовывали своеобразный тоннель, по которому вскоре должны были пройти участники шествия легионеров «Ваффен СС». У часов «Лайма» собрались их антагонисты - антифашисты, наглухо отделенные от своих противников полицейскими ордами. Там над головами реяли гневные плакаты и карикатурные фигуры вырезанных из фанеры скелетов в гитлеровских касках. За митингантами следил запасной полицейский отряд, сидевший в припаркованном рядом автобусе. «Цепные псы режима» зорко вглядывались сквозь окна, готовые по первому сигналу вырваться наружу и приступить к привычному делу: хватать и заламывать руки.
-Пришли? – отделившийся от группы антифашистов у «Лаймы» высокий кучерявый мужчина деловито подошел к Звереву. – Это все, кто с тобой?
-Да, Иосиф Александрович, - хмуро ответил тот. – Двадцать один человек, не считая меня. А что, мало?
-Ладно, сойдет, - нервно бросил Иосиф Александрович. – Ты же понимаешь, Вася, нам сейчас важно обеспечить массовость – чтобы у этих козлов не было повода представить нас кучкой маргиналов…
-Так народу, кажется, достаточно. Вона сколько нас собралось! Гляжу, колонки все же разрешили использовать? Думские не отговаривали?
-Да, в Думе передали, что возражений они не имеют…
-Ничего себе! – Василий даже присвистнул от удивления. – Вот уж не ожидал – мэр, эта сопля перламутровая, ведь даже собственной тени боится…
-Да что они могут сказать-то, трусы? Почему нас должно волновать их мнение? Мы уж заготовили нацикам сюрпризец!
В этот момент в отдалении послышались звуки песни - из глубины «старушки», от Домского собора к площади приближалась черная толпа. Защелкали десятки фотоаппаратов. Иосиф Александрович махнул рукой и из колонок понеслись мощные звуки сирены. Зверев вздрогнул от неожиданности. «Как во время авианалета», - подумал он.
Голова шествия приблизилась. Наметанным взглядом Василий различил в их рядах ультраправых «Орлов Балтики», участников Рижского общества политрепрессированных, членов партии «Все для Родины!», Клуба латвийских патриотов и Объединения национальных воинов. Среди узнанных им лиц в первых рядах шагали несколько известных всей стране политиков, депутатов Сейма, экс-министров и деятелей культуры. Тут же вышагивал знаменитый Андрейс Кукушкинс из общества «Молот богов» и несколько его подручных в черных беретах. И естественно бывшие легионеры «Ваффен СС» – уже старенькие, заботливо поддерживаемые под руки более молодыми единомышленниками. Шли не только местные - группу поддержки образовал небольшой отряд литовских националистов со своими государственными флагами. Присутствовало много стариков, мужчин среднего возраста, молодых парней, девушек и даже детей. Зверев вспомнил, как один из таких школьников с энтузиазмом заявил вчера по телевизору, что каждый год отмечает с родителями «день памяти наших бойцов, которые вместе с немцами воевали против русских».
Когда шествие поравнялось с часами «Лайма», антифашисты дружно взревели:
-Убийцы! Позор!
Иосиф Александрович снова взмахнул рукой и завывание сирен сменилось величественной поступью «Бухенвальдского набата». Так они и шли под этот трагический гимн: одни - угрюмо уставившись вперед и под ноги, другие - вызывающе оглядываясь по сторонам. Разрозненные голоса пытались выводить какую-то строевую песню военных лет – но, естественно, перекричать мощную звуковую аппаратуру они были не в силах. Воздух почти ощутимо потрескивал от электрических зарядов взаимной ненависти... Из колонны неожиданно выскочил какой-то старик и подбежал к антифашистам, меряя их остервенелым взглядом. Истекающий слюною бешенства рот выхаркивал крик:
-Slepkavas! Sarkani slepkavas!!
В свою очередь, Иосиф Александрович вооружился мегафоном. Он принялся громко перечислять:
-Хоральная синагога в Риге – пятьсот сожженных заживо! Деревня Аудрини – двести расстрелянных! Бикирниекский лес – свыше десяти тысяч расстрелянных! Саласспилсский лагерь смерти…
Тем временем, первые ряды вступили под сень склоненных красно-бело-красных флагов. Вскоре они достигли изножья «Милды», к которой легли кроваво-красные бутоны цветов. После того, как все участники шествия возложили свои приношения, у них начался митинг. Под серое холодное небо уносились воинственные призывы и озлобленные клятвы: не забудем наших отцов и дедов, героически сражавшихся с большевистской гидрой! Пока они там стояли, пикетчики продолжали скандировать: «Позор!» и их голоса временами заглушали патетические речи. Среди протестующих выделялся величественный человек с кипой на голове. Василий шапочно был знаком с ним: директор Центра Симона Визенталя Эфраим Зурофф, далеко не впервые приехавший в Ригу. На него наставили черный глаз видеокамеры, в то время как девчонка-журналистка пихала к лицу микрофон. С выражением печальной значительности на лице Зурофф сказал:
-Сегодня - очень грустный день для Латвии. В голове моей просто не укладывается - как ваше государство способно разрешить официальное чествование памяти людей, сотни тысяч жертв которых навеки остались лежать в песках Румбулы, Саласпилса, в гигантских общих могилах под Ригой и Даугавпилсом?!
...Всласть намитинговавшись, нацики двинулись в обратном направлении. И все повторилось: угрюмо сомкнутое шествие, свирепая боевая песня, испепеляющие взоры ненависти. Вновь один из экс-легионеров, державший в руках плакат с надписью на русском: «1940 - страшный год!», приблизился к пикетчикам. Он не молчал:
-Вы нас хватали, арестовывали, отправляли в Сибирь! Мы вам этого не забыли и не забудем! Поэтому мы с вами и сражались!
В ответ раздались насмешливые голоса:
-А сам-то ты хоть воевал? Или под юбкой у бабы отсиделся и теперь кричишь о борьбе с «русскими оккупантами»!
Грохнул могучий презрительный смех десятков людей. Но старик продолжал стоять, вздымая в закостенелых руках плакат, меряя своих врагов бешеным взглядом. Несколько товарищей подхватили его под руки и поволокли дальше. По команде Иосифа Александровича колонки вновь ожили. Над толпой поплыл голос Марка Бернеса:
В ночи гудели печи не стихая,
Мой пепел ворошила кочерга.
Но дымом восходя из труб Дахау,
Живым я опускался на луга.
Мне кое с кем хотелось расквитаться,
Не мог лежать я в прахе и золе.
Не мог в земле убитым оставаться,
Пока убийцы ходят по Земле.
Однако, теперь реакция участников шествия оказалась гораздо более бурной, чем раньше. Во главе колонны шагал крепкий молодой человек с каменными чертами лица и коротким «ежиком» на голове. Это лицо было прекрасно знакомо жителям всей Латвии – Аусеклис Димантс, лидер партии «Все для Родины!» Одни произносили это имя с обожанием, другие с подсердечной ненавистью. Еще несколько лет назад он воспринимался вожаком безнадежных маргиналов, обожавших устраивать ночные факельные шествия, делать эпатажные заявления, петь старые легионерские песни и щеголять зимой в людных местах с голыми торсами, на которых бритвой было вырезано: «Абрене». А вот надо же – нынче Димантс глава большой и влиятельной парламентской фракции, многие прочат ему в будущем премьер-министерство, а то и президентство.
Рядом с Димантсом держались двое его верных сподвижников – тоже депутаты Сейма. Айвар Набагс, известный под кличкой «Монгол» - из-за характерной внешности. Карлис Озолс - по сути, еще мальчишка всего двадцати трех лет от роду. Именно из-за него все и началось. Видно было, что молодой и горячий Карлис тяжелее остальных переносит бесчинства оккупантов, открыто глумящихся над национальными воинами. Он крепко сжал рот, а по его щекам ходили желваки. В какой-то момент мальчишка-парламентарий не выдержал и выкрикнул нечто оскорбительное в сторону антифашистов – что именно, Василий не расслышал в грохоте колонок. Те, кто стоял ближе всех к Карлису, в долгу не остались, послав его по известному трехбуквенному адресу. Вот тут-то он и сорвался.
Карлис бросился к пикетчикам, а за ним устремились его товарищи. Даже невозмутимый Димантс не остался в стороне. Зверев не успел и глазом моргнуть, как закипела потасовка. Несколькими прыжками Василий подскочил к участникам схватки. На пути оказался крупный бритоголовый детина в черной куртке, из-за которой виднелась рубашка, расшитая «громовыми крестами» - стилизованными свастиками. Детина послал мощный удар Звереву в челюсть, но тот знал толк в уличных драках: ловко уклонился и сам отправил нацика в нокаут, врезав ему по зубам. Однако, другой поклонник легионеров, подобравшись незамеченным, ударил Василия по уху. В голове зазвенело, словно внутри огромного колокола.
–Колонки, берегите от них колонки! – раздался вопль.
Наскоро сунув кулаком противнику под дых, Зверев обернулся. И точно, Димантс, Набагс и Озолс со своими людьми пробились к самым колонкам. Намерения их были понятны: вырвать провода из громкоговорителей и заставить замолчать ненавистную музыку. Допустить этого было нельзя ни в коем разе! Василий ринулся к аппаратуре. Но тут вмешались сотрудники полиции, мчавшиеся к месту драки. Правда, менты оказались в затруднительном положении – они не могли применить к троим вожакам нациков, находившихся под эгидой депутатской неприкосновенности, обычных средств из своего арсенала. В свою очередь те, распаленные схваткой, не собирались останавливаться перед лицом слуг правопорядка.
-Ты дай мне пройти, сволочь! – орал по-латышски Озолс вставшему у него на пути полицейскому. – Дай пройти, или ты больше здесь не работаешь! Уж я позабочусь, чтобы тебя вышвырнули!
Василий змеей извернулся между двумя ментами и подбежал к какому-то здоровяку, оказавшемуся в опасной близости от колонок. Тот протянул руку к проводам, но Зверев накинулся на него. Он занес кулак, чтобы врезать верзиле, но тут…
Тяжкий удар обрушился ему на темя. Настолько страшный, что Зверев плашмя распластался на тротуаре раздавленным крабом. В голове вспыхнула белая молния, мир раскололся на части и осыпался, словно старая штукатурка. Напоследок промелькнуло искаженное ужасом лицо Артемки Казанцева, бежавшего к поверженному вожаку. Потом примятый ботинками черный снег вдруг оказался у Василия перед глазами, а крики и шум кипевшей вокруг потасовки слились в шум накатывающих и отступающих морских волн. Осмысленное сознание медленно гасло, отступало, сменяясь бешеной пляской соцветий, лиц, имен, детских воспоминаний – все это постепенно тускнело и погружалось во тьму.
…Он не смог бы сказать позже, долго ли он так пролежал. Чья-то лапища ухватила его за шиворот, грубо встряхнула. Зверев вяло трепыхнулся в руках полицая. Где-то совсем рядом находились товарищи и они должны были отбить его из рук врагов – но пока почему-то никак себя не проявляли… Глаза не хотели раскрываться полностью, фиксируя лишь то, что находилось в непосредственной близости от них. В данный момент перед зрачками оказался полицейский «бобик», развернутый задом. Взгляд отчетливо выхватил номер автомашины - ER2708. Дверцы открылись и Василия с размаху швырнули внутрь. Едва он оказался в авто, как «бобик» стремительно рванул куда-то прочь.
Раскинувшись на жестком полу, Зверев медленно приходил в себя. Паники не было совершенно – он далеко не первый раз оказывался в гостях у ментов, и приблизительно знал, что должно последовать дальше. Ему приходилось коротать время в каталажках и после прошлых антифашистских митингов 16 марта и в результате своего участия в акциях в защиту русского языка и школ – так что, для Василия то была обычная, можно даже сказать рабочая ситуация. Например, когда его с товарищами приняли в участке ровно год назад, то сразу же разбросали по отдельным камерам. В течение часа им вообще не объясняли, за что схватили. Потом стали требовать некие «разъяснения» - что они делали у часов «Лайма»? Пытались давить морально, отпуская эпитеты типа krievu cuka, в явной надежде, что кто-то сорвется и тогда можно будет с чистой совестью «шить» оскорбление полиции. Убедившись в тщетности таких попыток, арестантам дали свободу...
Что-то подобное должно было произойти и в этот раз – а потому все произошедшее оказалось для Василия совершеннейшей неожиданностью. Когда мотор заглох, пленник уже принял сидячее положение. Постарался взять себя в руки – сейчас потребуются все отпущенные ему природой хладнокровие и самообладание. Двери распахнулись – перед ними стоял верзила в полицейской форме. Он не сказал ни слова, лишь сделал красноречивый жест – давай, выбирайся, мол. Зверев полез наружу, неуверенно спустил ноги на асфальт. Голова сильно кружилась – не иначе, сотрясение…
-Ну ладно, не маши тут, расческа черепашья - иду я… - сказал Вася полицейскому, пытаясь состроить лицо в презрительную гримасу. Получилось не очень убедительно. Стараясь держаться прямо, Зверев направился к ближайшей двери, на которую ему указывал полицай. Судя по всему, его привезли в участок. Какой именно? В голове пока еще мутилось, и Василий никак не мог сообразить, где именно он находится. Ах, да ладно, потом выяснится…
Зверев заковылял по длинному узкому коридору...
