23 февраля (по новому стилю) исполнилось 135 лет со дня рождения Казимира Малевича. За прошедшие годы его «Черный квадрат» стал своеобразным интеллектуальным must have — не знать о нем странно. Между тем Малевич — не просто художник. Он стал настоящим провозвестником новой эры.
Предчувствие глобальных перемен и катастроф, тектонического сдвига в истории в десятые годы двадцатого века уже пронизывало чувствительные художественные умы. Те, кто говорил о «сдвиге» в живописи и литературе, те, кто разрушал привычные формы искусства ради «дикого, первобытного говора» (вроде знаменитого «дыр бул щщыл» или лучистского рисунка проститутки с надписью «3 р./бля»), уже ощущали дрожание привычной почвы под ногами. «Художник увидел мир по-новому и, как Адам, дает всему новые имена», — писал Михаил Матюшин. Да не художник увидел мир — просто мир изменился, а обыватели этого не увидели.
(Как «конец света» — что-то однозначно стало другим. Вибрации другие. Но ведь надо иметь хотя бы малейшую восприимчивость к вибрациям, чтобы ощутить это.)
Провинциалу, рванувшему в Москву за мечтой, почти всю жизнь недоедавшему, по «счастью», умершему до начала репрессий (под каток которых он точно бы попал), суждено было создать один из самых емких, всеобъемлющих, точных образов ХХ века.
Для «Квадрата» можно найти много толкований. Это и место Бога, оставшееся в пустоте, и наступление механистичного, материалистического мира, в котором нет места высшему, горнему. Но это и один из неких первоэлементов всего сущего (наряду с «Черным крестом» и «Черным кругом»), кирпичик, из которых состоит все. Выставленный на «Последней футуристической выставке картин 0,10» в Петрограде в конце 1915 года, он висел в красном углу — там, где обычно вешают иконы. Так Малевич символически обозначил конец старой эры искусства, сдохшую клячу истории.
Название выставки обозначало сведение всех пространственных форм к нулю в результате их разложения в кубизме и футуризме. По мнению Малевича, художники, отдававшие предпочтение разуму перед интуицией и писавшие традиционно, не выходили за «ноль»: «Стремление искусства направиться по пути разума давало нуль творчества».
А задача художника состоит в том, чтобы перейти этот Рубикон, так как там творца ждет мир по-настоящему новых форм.
Новый язык живописи, по Малевичу, — это наиболее простые геометрические формы, как круг и квадрат. «Встает грандиозная задача создания формы из ничего», создание формы интуитивным Разумом. Это чистые живописные сущности, которые не выражают окружающего, но существуют сами для себя и по своим внутренним законам. «Каждая форма свободна и индивидуальна. Каждая форма есть мир». Они лишены фона и как бы подвешены в пространстве белого поля. По мнению Малевича, такие формы выше, чем формы реальности. «Все формы реальности умерли. Они бессмысленны, они не нужны».
«Квадрат» одинаково прост и сложен в своей пугающей гениальности.
Он лишен верха, низа и любых намеков на предметность.
Он пребывает в идеальной белой бесконечности.
Это Бог? И да, и нет.
Это абсолютный ноль старого мира, тот самый ноль форм, с которого начинается новый мир.
Это «дыра в будущее», в которую провалился старый мир и откуда выйдет новый.
Этот образ трансцендентен, но он трансцендентен новой реальности, из которой ушел Бог, канул в пустоту черного квадрата, этой квадратической «черной дыры». На месте Бога пустота.
Если мы вспомним Лейбница, считавшего, что Бог имеет форму шара, то «Черный квадрат» обретет еще один смысл. Шар заменяется квадратом — формой, созданной человеком. Квадрата нет в природе.
Это полотно — зародыш всех человеческих возможностей и одновременно символ мощи человека.
Черный поглощает все, но одновременно это та тьма, из которой приходит свет.
Это максимы бытия.
Это еще и знак «Победы над Солнцем», над природой.
Белое — реальная бесконечность.
Это Истина, а не искренность.
Малевича не устраивал «реализм вещей».
Ему нужна была чистая, свободная от форм окружающего мира живопись, которая существует по своим, чисто живописным законам.
Ему нужен был новый мир, который творится на холсте им, демиургом. Какая грандиозная претензия!
Да весь авангард — это претензия, и еще какая. Весь ХХ век — это претензия.
В 1920 г. Малевич писал, что супрематизм делится на три периода: черный, цветной и белый.
Цветной период начинается с «Красного квадрата — живописного реализма крестьянки в двух измерениях». Красный — яркий, экспрессивный цвет; по мнению Малевича, он являлся знаком цветности вообще. Малевич постепенно усложняет композиции, сообщает им динамику, одновременно стремясь устраниться от предметности даже в названиях: «Супремус № 56», «Супремус № 57», «Супремус № 58». Интересно, что «Супремус № 56» мог демонстрироваться как угодно – его нельзя было повесить вверх тормашками.
Своей последней стадии супрематизм достиг в 1918 г. В середине 1918 года появляются полотна «белое на белом». «Белый квадрат на белом фоне» утверждает «чистоту творческой человеческой жизни».
«Мы, супрематисты, в своем творчестве ничего не проповедуем, ни морали, ни политики, ни добра, ни зла, ни радости, ни горя, ни больных, ни слабых, также не воспеваем ни бедных, ни богатых».
Настоящий жрец искусства, Малевич всю жизнь верно и преданно служил ему. Он был довольно жестким, даже тоталитарным человеком. Его витебские ученики (УНОВИС, «Утвердители нового искусства», делавшие супрематизм вместе с ним) буквально боготворили его. Визионер и новатор, он воплотил в себе дерзкое чаяние, такое русское по духу — утопический проект создания новой реальности и преобразования реальности материальной через супрематическую – «наивысшую» — трансформацию. У реальности был свой ответ — и удивление чиновников от супрематической росписи домов в Витебске, и необходимость создавать дизайн продовольственных карточек, и срочное требование вернуться на родину из Германии (где ему был оказан чуть ли не царский прием), и разгром питерского Института художественной культуры, который он возглавлял, и аресты… Сполна заплативший свою цену за свободу творить, за возможность «заглянуть за», Малевич был похоронен в супрематическом гробу и покоится под супрематическим памятником. Любая почеркушка того, кто сначала не мог заплатить за съемную московскую комнату, а потом зимой жил с беременной женой в неотапливаемом доме, теперь стоит баснословных денег...
Кто знает, как сложилась бы его судьба, если бы он вдруг решил остаться в Германии? Стал бы главой европейского авангарда, почитаемым патриархом, классиком при жизни? Неизвестно. Его главный труд «Мир как беспредметность» впервые увидел свет в Мюнхене, а на родине — только недавно.
Так или иначе, у нас есть большое художественное, публицистическое и философское наследие Малевича (его тексты, слава Богу, изданы как собрание сочинений, даже требовалась допечатка), мало кем по-настоящему осмысленное и включенное в свой культурный багаж. С другой стороны, искусство Малевича давно уже не нуждается в том, чтобы его оправдывать или обосновывать — как Джоконда, которая уже давно может выбирать, кому улыбаться, а кому — нет. А «Квадрат» вообще не улыбается — нет у него такой функции. Он из другого мира, к которому мы можем прикоснуться через творчество Казимира Малевича.
