Влиятельные кланы извращенцев, использующие коллективное надругательство над детьми как цемент для консолидации преступной группы и политического шантажа, оказались в поле зрения по случаю прогремевшего в США уголовного дела Эпштейна — Максвелл. До серии американских судебных разбирательств существование международных сетей всевластных растлителей отрицалось. Анализ следственных мероприятий и приговора Гислейн Максвелл к 20 годам заключения позволяет выявить определённые символы, объединяющие педоманов. Одним из таких символов, сплачивающих насильников, является героиня набоковского романа Лолита (Ливри Анатолий. "Лола… или Лолита? Казалось бы, при чëм здесь Набоков"): вспомним, Джеффри Эпштейн, столь кстати "самоубившийся" в тюремной камере, владел частным "Боингом 727", прозванным в светских кругах Нью-Йорка "Лолита-Экспресс", и нередко путешествовал на нём со своими жертвами на борту.
Естественно, всё описанное ниже — табу для системных набоковедов, обычно реагирующих на неудобную для их коммерции конкретику потоками оскорблений, клеветой, а то и доносами, направляемыми западным прокурорам.
Владимир Набоков — человек без паспорта
Отшумели обе русские революции 1917 года. И бывший петербургский барич Владимир Набоков, уже отучившись в Кембридже благодаря не только продаже фамильных драгоценностей, но и финансовой поддержке либерала-отца, оказывается в Берлине — городе, где его родителя застрелили: бывший депутат Государственной думы Российской империи I созыва от крупнейшей её партии конституционных демократов Владимир Дмитриевич Набоков 28 марта 1922 года в момент покушения на другого экс-лидера кадетов, Павла Николаевича Милюкова, получил три пули от Сергея Таборицкого, моего сородича, еврея-ашкеназа (Сергей Таборицкий, 1895/1897–1980 гг., сын Ханы Вульфовны Левис), — этнический факт, постоянно "забываемый" профессорами-шарлатанами по непонятным причинам.
И вот перед нами 23-летний Владимир Набоков, русский эмигрант в столице Веймарской республики, лишённый материальной поддержки от семьи, постоянного заработка и сносного жилья. Как у многих беженцев из России, единственный официальный документ Набокова — нансеновский паспорт. Документ, разработанный Фритьофом Нансеном, предоставлял беженцам относительное право перемещаться по странам Лиги Наций — участницам конференции в Женеве 3–5 июля 1922 года, но гражданских свобод, естественно, не гарантировал нигде. И стенания не имеющего настоящего паспорта Набокова затопляют не только его переписку, но и литературную автобиографию: "Бледно-зелёный несчастный нансенский паспорт был хуже волчьего билета; переезд из одной страны в другую бывал сопряжён с фантастическими затруднениями и задержками" (Набоков Владимир. Другие берега. Т. 4, с. 284).
Набоков чувствует свой созидательный дар и отказывается от места банковского клерка, перебиваясь заработками учителя языков, а также тренера по теннису. И тут счастье улыбается ему, и Владимир Набоков знакомится с уродливой, я бы даже сказал, карикатурно уродливой женщиной Верой Слоним — дочерью адвоката и прогоревшего бизнесмена, однако сохранившего необходимые связи в среде космополитических элементов (в том числе с издательским миром), Гамшея Лейзеровича Слонима, который вскоре по своим каналам находит своей дочери тёплое местечко для заработка — в берлинском посольстве Франции. Этот факт трудоустройства дочери Гамшея Слонима подчёркивает уровень глобалистских связей последнего: способность выбить место Вере Слоним-Набоковой в коммерческом отделе берлинского посольства Третьей республики — и всё это при чудовищной безработице в Веймарской Германии — характеризует его реальный статус.
Да, обездоленный Набоков прежде уже был поставлен перед фактом своего незавидного положения: незадолго до этого родители 17-летней красавицы Светланы Зиверт отказали неимущему писателю в руке дочери. И Набоков соглашается на брак с явно непривлекательной Верой, которая, однако, предоставляет ему билет в этнорелигиозный и международный клан Слонимов: свой собственный "клан" Владимир Набоков утерял вместе с подданством Российской империи, домом на Большой Морской, имениями, миллионным состоянием родственников со стороны матери, отцом… Более того, Набоков прекрасно сознавал: эта склочная женщина, успешно компенсировавшая своё безобразие маклерской цепкостью, сумеет вывезти его "по еврейской линии" из Европы, разрушенной Первой мировой войной, в США, тогда бывшие страной высочайшего уровня и качества жизни. Это много позже версия, навязанная ею самой, а также её сыном Дмитрием, вознесёт Веру Слоним на пьедестал "музы" и "хранительницы творческого наследия Набокова".
Воспитанием сына, рождённого в браке с нелюбимой женщиной, Набоков никогда не занимался, отчего тот вырос альтернативно одарённой личностью, склонной к извращениям, что ещё более отвратило Владимира от плода супружеской любви, да и от самой жены.
Но, признаем, писатель Владимир Набоков добился своего: клан Слонимов оплачивал ему повседневные нужды, подыскивал, ещё со Старого континента, издателей пощедрее и медийные контакты в США, а потом, в 1940-м, действительно перевёз его на зафрахтованном американским еврейским агентством корабле "Шамплен" в Америку (напомню, на билетах "Шампленa" был прописан важнейший для арендатора элемент — этническая принадлежность пассажиров: Набоков значился как Russian, а его жена Hebrew), где Набоков, более четверти века страдавший от своего статуса апатрида, наконец заполучил хоть какое-то гражданство, сносный оклад университетского преподавателя и даже субсидию фонда Саймона Гуггенхайма 1943 года — недоступную Набокову, если бы тот остался в Европе (Фонд Гуггенхайма был основан в 1925 году, и по сей день его гранты доступны исключительно гражданам и жителям обеих Америк). Многолетние и унизительные "вложения" в брак с одной из Слонимов принесли Набокову конкретные дивиденды: они избавили его не только от ежедневной добычи хлеба насущного, но и от тяжких будней Второй мировой войны в Европе, а главное — позволили заниматься любимым делом.
"Знойная женщина — мечта поэта"
Во время своего относительно краткого проживания во Франции Владимир Набоков, уже много лет женатый на Вере Слоним, отец Дмитрия, родившегося в Третьем рейхе, знакомится с женщиной, которая разбудила в нём подлинную чувственность. Ирина Гуаданини, что моложе, а главное, куда красивее Веры Слоним, стала, несомненно, единственной женщиной, осчастливившей уже взрослого Набокова: если его письма к жене полны льстиво-пошлых шаблонов, то эпистолярные отношения Набокова с Гуаданини дышат настоящей страстью. И только ультиматум жены, пригрозившей ветхозаветной местью всего клана Слонимов, заставил писателя вернуться к пытке. Чтобы только вообразить муку, им пережитую, следует прочитать набоковский рассказ "Облако, озеро, башня": всё насилие, пережитое главным героем произведения, — это муки самого автора, описывающего разрыв со случайно найденным райским уголком природы — со своей любовницей Гуаданини.
К слову, нередко "набоковеды" излишне концентрируются на весьма явном образе Нины — героини набоковского рассказа "Весна в Фиальте" (1936 г.) из одноимённого сборника, рассматривая как прототип Ирину Гуаданини. Однако именно аллегорически олицетворённая пейзажем женщина, а главное разрыв с ней, представленные в рассказе "Облако, озеро, башня" (написан в конце июня — начале июля 1937 г., издан в "Русских записках", Париж — Шанхай, № 2, ноябрь 1937 г., с. 33–42) передают чуткому читателю страсть к Гуаданини бедняги Набокова, всё-таки возвращённого к своей карьере писателя при семействе Слонимов.
Можно только предположить, что бы случилось с Набоковым, прояви он немного личной свободы тогда, во Франции. Скорее всего, клан Слонимов оклеветал бы его во всём западном мире, перекрыв путь в СМИ, к американским издателям и на кафедры университетов, где он позже преподавал. Набоков уж точно не добрался бы до США в начале Второй мировой войны. Он так бы остался "бесплотны(м) пленник(ом)" (Набоков Владимир. Другие берега. С. 283) европейских чиновников со своим "убогим нансеновским паспортом" (выражение Набокова), не позволявшим переехать на несколько дней даже из ещё мирной Германии в Бельгию в ноябре 1932 года: это заставило писателя клянчить у матери Зинаиды Шаховской "…похлопотать о высылке ему разрешения на въезд телеграммой — что и было сделано. Я предложила ему остановиться у нас" (Шаховская Зинаида. В поисках Набокова. Пресс Либр, Париж, 1979 г. С. 12).
Вероятно, Набоков так бы и прожил свои будни скитальца, окончив их смертью в бедности, — не это ли судьба самой Ирины Гуаданини, да и матери Владимира Набокова? И мы никогда не узнали бы русско-англо-французского всемирно знаменитого литератора Набокова, каким он нам известен сейчас. Надо сказать, что материнский образ напоминал Набокову об ужасе обездоленной старости: "В 1936 году мать его "живёт впроголодь и больна", в 1939-м — "положение моей матери действительно страшное" (там же, с. 34).
Возможно, талант этого — независимого — Набокова раскрылся бы полнее, променяй он свою расчётливую дурнушку Веру на красавицу Ирину. Набокову не пришлось бы писать "Лолиту", к чему его принуждала Вера Слоним, жаждавшая, наконец, реальной денежной отдачи от долголетних инвестиций в беспаспортного Набокова.
От одного полезного знакомства к другому Владимир Набоков нашёл (в процессе долгого пути, начатого в этнорелигиозном клане своего тестя Гамшея Слонима) книготорговцев Каханов, которым через своё англоязычное издательство "Олимпия Пресс" в Париже не терпелось облагодетельствовать, точно некой новой нормой "социального прогресса", детей белых народов педоманскими фантазиями могущественных извращенцев, стоявших высоко над ними (Ливри Анатолий. Лола или… Лолита? Казалось бы, при чём здесь Набоков).
Заметим в скобках, что под названием "Обелиск Пресс" Джек Кахан учредил своё англоязычное издательство в Париже в 1929-м — дело, продолженное под вывеской "Олимпия Пресс" его старшим сыном Морисом, взявшим куда более благозвучную для французских клиентов фамилию Жиродья. Его младший брат Эрик Кахан стал первым французским переводчиком "Лолиты". Рекламирование педомании для Каханов — дело не только корысти, но и личной склонности к извращениям: через четыре года после публикации набоковской "Лолиты" Морис Жиродья основал без лицензии в 5-м округе французской столицы кабаре "Гранд Северин", закрытое префектом (впоследствии знаменитым Морисом Папоном) в 1964-м за театральную презентацию романа маркиза де Сада "Философия в будуаре".
В традиционных США 1950-х годов публикация "Лолиты" была немыслима. Напомню по этому поводу: один из нью-йоркских популяризаторов "Лолиты" Грэм Грин с патетичной жертвенностью платного публициста готовился отправиться за решётку, "защищая" роман Набокова, то есть рекламируя книгу на пару с непосредственным менеджером писателя — Верой Слоним: "29 января 1959 года Вера написала, что "он (Грин. — Авт.) готов… сесть в тюрьму за "Лолиту", потому что "лучшей причины и быть не может", добавляет она. "И есть вероятность, что цензоры не решатся арестовать издателя "Лолиты", если им придётся арестовывать Грэма Грина" (Ким Уиллшир. Грэм Грин был "готов сесть в тюрьму за "Лолиту", говорит дневник Веры Набоковой. Гардиан, Лондон. 23.09.2023). Так что, надо отметить, Набоковы — Слонимы со своими кураторами отыскали удачную космополитическо-издательскую правовую лазейку благодаря "Олимпии Пресс", издав английскую "Лолиту" во Франции, где после нескольких не менее рекламных судебных разбирательств роман освободили от всех форм запрета.
Здесь уместно напомнить, что мои исследования этой темы более чем политически актуальны: недавно, одновременно с реформой финансирования гарвардских жуликов, президент США принял решение о реорганизации Федерального министерства образования, чья главная, идеологическая, деятельность в течение десятилетий строилась именно на популяризации блуда среди подростков — обучении их тезисам Альфреда Кинси, основанным на нормализации педомании через академическую среду. Примером этой стратегии может служить Индианский университет, чей ректор Герман Уэллс характеризовал бредовые фантазии своего сотрудника Кинси как олицетворение "попранной традиционалистами научной свободы" и отстаивал их. Несомненно, олигархи конца 1940-х годов, вроде семьи Рокфеллеров, активно финансировавших махинации Кинси напрямую и через Бюро социальной гигиены (бюро возникло в результате деятельности Джона Рокфеллера — младшего в Нью-Йорке в 1910 году и изначально финансировалось фондом семьи американского олигарха), взяли курс на ускорение разложения европеоидов путём растления их детей. Отчёты Кинси, индианского профессора энтомологии и зоологии (подчеркну, на него Владимир Набоков, специалист по чешуекрылым, взирал как на коллегу), стали псевдонаучным, но оттого не менее университетским предлогом для оправдания педомании и привели к "сексуальной революции", а следовательно, к установлению власти первертов, плоды которой мы пожинаем по сей день. Именно в ту эпоху был усердно разрекламирован (особенно среди белых народов) манипуляционный термин "педофилы", означавший людей, якобы испытывающих духовную привязанность (φιλία) к детям (παῖδες, подчёркиваю, не к одному ребёнку, παῖς, а ко всем малолетним).
Постепенно искажённое политкорректное понятие "педофилия" подменило верное "педомания" — безумное остервенение (μανία), направленное против детей. Важный нюанс для научно-популярных прений современности: в середине ХХ века университетские профессора проводили нормализацию педомании "в одной корзине" с популяризацией извращений среди взрослых людей. Одни и те же круги (Фонд Рокфеллера — Альфред Кинси в США, парижские псевдоинтеллектуалы в Европе) рекламировали и депенализацию (освобождение от наказания) половых сношений с детьми, и легализацию педерастии для совершеннолетних. Признаем сейчас: лишь последняя сексуальная тенденция восторжествовала на Западе. А всемогущие педоманы скрылись в тени даркнета и закрытых вечеринок мегаполисов, ещё пуще засекретили тайные ложи растлителей и убийц, коллективно приносящих детские жертвы вместе с политиками и членами коронованных семей (как тут не вспомнить о младшем брате нынешнего короля Великобритании принце Эндрю, герцоге Йоркском: лишь после американского позора в педоманском деле Эпштейна — Максвелл этого сына усопшей королевы Елизаветы лишили всех королевских патронажей, а также многих почётных воинских званий). Педоманы ждут своего часа.
Маленькое отступление: многолетние расследования парижского журналиста Марка Теленна, более известного под псевдонимом Карл Зеро (Karl Zéro), раскрывают тайные сети западных педоманов, тесно связанные с кругами власти — полицейской, финансовой, политической, медийной, университетской. Стоит заметить, что знаменитый на весь франкоязычный мир Карл Зеро, дотоле располагавший тотальной свободой слова на парижском "Канале плюс", потерял место и был оклеветан, как только осмелился использовать свою телевизионную трибуну для выявления групповых жертвоприношений младенцев и коллективных изнасилований детей в тайных ложах Франции, Бельгии, США.
Иными словами, до того момента, как четверть века спустя всякие Сартры, Фуко, Бовуары (а также будущий министр культуры Французской республики Жак Ланг вкупе с Бернаром Кушнером — первым гауляйтером Косово, отторгнутого от Сербии) и прочие Дюрас начали подписывать петиции в "Монд", призывая к уголовной безнаказанности педоманьяков ("Монд", 26.01.1977), властным извращенцам потребовалось "литературно-медийное алиби". Здесь-то касте могущественных социопатов и подвернулся Владимир Набоков (западный писатель-полиглот с неоспоримым будущим даже на территории СССР, недосягаемого для первертов середины ХХ века).
А тем временем, пока работа над "Лолитой" подходила к концу, — американские знакомые Набокова свидетельствовали, как эта самая Вера Слоним (Набокова) навязчиво науськивала своего супруга на реализацию этого романа, — многим не терпелось популяризировать отчёты Кинси (отчёт Альфреда Кинси, Уорделла Помроя, Клайда Мартина "Сексуальное поведение самца человека" опубликован в 1948 году, отчёт Кинси с соавторами "Сексуальное поведение самки человека" — в 1953-м), столь значимые для различных кругов, стоявших высоко над кланом Слонимов.
Кстати отмечу, что для осознания размаха американской, а затем планетарной, пропаганды педомании через отчёты Альфреда Кинси следует изучить труды исследовательницы-ашкеназки доктора Джудит Рейсман (Др. Джудит Рейсман. Создание "гомосексуальных" детей. Расследование жестокого обращения с уязвимой молодёжью через государственные школы и СМИ. Институт медиаобразования. Крествуд, Кентукки. 39 с.).
Вера начала обрабатывать супруга ещё в Европе. Напомню, что во Франции, в 1939 году, запросив визу в парижском посольстве США и готовясь к долгожданной эмиграции за океан, Набоков репетирует роман "Лолита" в его краткой русской версии — это повесть "Волшебник" (Набоков Владимир. Волшебник. Ленинград, журнал "Звезда", 1991 г., №3. С. 9–28). Термин "репетиция", употребляемый мной, идеально подходит для "Волшебника", написанного не для публикации, а лишь ради того, чтобы доказать супруге, а главное всему клану Слонимов, транспортирующих его в США по еврейской линии, что он готов исполнить свою будущую роль. И в 1939 году Набоков наскоро состряпал на русском языке "в стол" то, что позже ему требовалось повторить по-английски и гигантскими тиражами в обмен на заокеанское благоденствие с наконец-то заполученным гражданством. Слабость исполнения этой "ресурсной демоверсии" объясняет, почему Набоков, пока был жив, наотрез отказывался издавать повесть "Волшебник" — "черновик" "Лолиты". И только много позднее, накануне смерти вдовы Набокова (Вера Набокова умерла 7 апреля 1991 г.), в мартовском номере ленинградского журнала "Звезда" от 1991 года, выходит эта повесть (английский перевод "Волшебника" был издан задолго до русского оригинала — сын Владимира Набокова Дмитрий в 1986 году переводит и публикует повесть в США: Набоков Владимир. Волшебник. Издательство сыновей Г. П. Патнэма. Нью-Йорк, 1986 г. 127 с.): педоманы всего мира пометили территорию распадающегося СССР произведением, откровенно названным автором предисловия "Предшественником "Лолиты".
Отметим, что автор "Предшественника "Лолиты" ("Звезда", 1991 г., №3, c. 7–9), ленинградского предисловия к набоковской повести "Волшебник", Иван Толстой — уже тогда внештатный сотрудник "Радио "Свобода"* и впоследствии бюджетник этой радиостанции в Праге. Странным образом обслуживающий персонал педоманских трудов, прежде издаваемых кланом Слонимов, всегда параллельно ублажает любых противников традиционных обществ, будь то на Западе или в Евразии. Данная тенденция чётко прослеживается, когда изучаешь изнутри функционирование государственных структур стран НАТО: как только приходит к власти администрация, хотя бы вяло силящаяся предотвратить антропологический кризис европеоидов, то она тотчас вешает замок на все эти "русские службы "Радио "Свобода", как это сделал Белый дом летом 2025 года. То есть консерваторы вроде республиканцев США сами сознают вредоносность даже рикошет-пропаганды системного антибелого расизма ("Радио "Свобода", вещающее на русском языке) для грядущего своих собственных наций. Более того, если вы проанализируете поведенческие коды радетелей свобод из пражской редакции с точки зрения филологии, то откроете для себя их однобокую приверженность поп-набоковедению: выступления на коммерческих конференциях с участием сына Владимира Набокова, организованные в Сорбонне третьим поколением славистов после Пьера Паскаля (Толстой Иван. Набоков по-русски: о переводах в России. Конференция "Набоков в зеркале ХХ века", Париж, 27 ноября 1999 г.), а также рекламное обслуживание семейств этих самых профессоров (Толстой Иван. Мифы и репутации. Русско-французский выпуск. Радио "Свобода", 21 апреля 2013 г.).
Иными словами о набоковедении: педоманы высшего уровня держат в лакеях писателей вроде Владимира Набокова, помогающих им разлагать цивилизацию; вокруг литераторов типа Набокова — свой круг паразитов, без которых самих Набоковых не допустили бы к власть имущим патократам, а под семейством Набоковых вы найдёте челядь множества рангов, от журналистов до профессоров, фанатично защищающих свои ресурсы, презирающих и Логос, и даже науку. Каждому народу, желающему выжить, надлежит беспрестанно задаваться вопросом: доверять ли свою молодёжь — будущее своего этноса — на воспитание таким академическим селекторам? Но, конечно, не стоит забывать, что Набоков несколько раньше устами персонажа "Дара" Щёголева по-русски озвучивает Годунову-Чердынцеву сюжет намечаемой англоязычной "Лолиты". В общем, "Лолита" — тривиальный заказ, безропотно исполненный Набоковым. "Эх, кабы у меня было времячко, я бы такой роман накатал… Из настоящей жизни. Вот представьте себе такую историю: старый пёс, но ещё в соку, с огнём, с жаждой счастья, — знакомится с вдовицей, а у неё дочка, совсем ещё девочка, — знаете, когда ещё ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая, лёгонькая, под глазами синева, — и конечно, на старого хрыча не смотрит. Что делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с. Вот, зажили они втроём…" (Набоков Владимир. Дар. С. 167).
Беднягу Набокова нередко обвиняют в личной приверженности к педомании. Но я уверен, что бесхарактерный Набоков стал пассивным исполнителем заказа глобального масштаба. Педоманский проект столь мало значил для закабалённого Слонимами писателя, что идею "Лолиты" и даже само имя нимфетки он, не мудрствуя лукаво, заимствовал у немецкого литератора, затем сделавшего карьеру в Третьем рейхе: сюжет "Лолиты" взят Набоковым из одноимённой немецкой новеллы 1916 года, изданной Хайнцем фон Лихбергом, впоследствии знаменитым национал-социалистическим публицистом в "Фёлькишер беобахтер".
Да, вспоминая пропаганду сексуальной вседозволенности среди подростков на глобальном уровне, невозможно пройти мимо романа "Лолита" Владимира Набокова (Ливри Анатолий. Набоков ницшеанец: педомания и геополитика), автора, чьё существование превратилось в чередование личных унижений и страданий.
На фото: Владимир Набоков и его супруга Вера (в девичестве Слоним)
*СМИ-иноагент, нежелательная в РФ организация
