В каком смысле используется здесь слово деспотизм? Производные от слов деспот и тиран, деспотизм и тирания в общем случае не одно и то же. Это несколько разные понятия. Деспот (греч. despotes, повелитель) – верховный правитель с неограниченной властью. Тиран (греч. tyrannos, лицо, захватившее власть) – жестокий правитель, власть которого есть произвол и насилие. Термин деспотизм сам по себе не несёт негативного смысла: деспотизм может и не быть тиранией, т.е. безответственным употреблением власти по произволу. Здесь он используется для обозначения не тирании, а, напротив, народовластия в его настоящем, а не в превратном, либеральном смысле, – народовластия, проводимого через ответственную единоличную власть, т.е. в том же позитивном смысле, что и деспотизм истины, как повеление, принуждающее к благу.
Социалисты-утописты Сен-Симон, Оуэн и Фурье были либералы, хотя и в самом положительном смысле, без недостатков двуличного неолиберализма. Их либеральное заблуждение было в представлении, что «идеальный строй общества может утвердиться силою разума». Они искренне полагали, по крайней мере, пока не разубедились на опыте, что разум человека сильнее страстей и что социалистическое общество возможно на добровольных началах, тогда как в действительности страсти людей не подчиняются разуму и представляют для либерального социализма неодолимую помеху. Либеральный социализм – бессмыслица, ибо, как показал опыт нашей т.н. перестройки, немедленно вырождается в капитализм. Заблуждение социалистов-утопистов опровергается не только их собственным опытом, но и крушением СССР. К. Маркс отказался от либерализма, пришёл к мысли о диктатуре пролетариата, к доктрине построения коммунизма путём принуждения и провозгласил насилие «повивальной бабкой истории». Благотворность его деспотической доктрины подтвердилась опытом пролетарской революции в России и успехами построения социализма в Советском Союзе и в странах народной демократии, несмотря на враждебное окружение стран колониального империализма. «Правильно не противопоставлять марксизм и христианство, а считать марксизм христианским течением, притом наиболее близким к первоначальному учению Евангелия» (Н.А. Дмитриев, 1962), несмотря на его насильственный и атеистический характер.
Реформа 1861 г., отменившая крепостное право, была либеральной ошибкой, вынудившей в довольно скором времени революцию, хотя и была предпринята, казалось бы, для её предупреждения. Она открыла путь для развития капитализма в России. Крепостное право следовало не отменять ради иллюзорной эмансипации, сопровождавшейся разгулом народовольческого террора, а распространить его и на дворянство. Фактически свободное от государственного тягла с тех пор, как Пётр III либеральным актом даровал ему вольности, дворянство из полезного служилого и военного сословия превратилось в привилегированное, паразитическое. Необходимо было исправить дело его сословным закрепощением, а не оставлять его в составе т.н. свободных профессий, с которых идёт разложение общества. Однако отменой крепостничества одна либеральная ошибка была нагромождена на другую.
Крестьяне не хотели воли, особенно умные и находящиеся под властью культурных помещиков. Освобождение делало их беззащитными против натиска капиталистической наживы, жертвами которой они становились, равно как и помещики, тогда как раньше помещик не допускал их до крайнего пьянства и разорения, понуждая к дисциплине. В массе они понимали необходимость царя, сословных тягот, военной службы, церкви и дисциплины, поэтому органически не принимали эмансипации, в чём очень хорошо позднее убедились народовольцы, агитирующие мужиков против существующего строя. Патерналистские отношения помещика к крестьянам были нарушены, и это было чрезвычайным потрясением общества. Ф.М. Достоевский отметил, что в результате реформы нравы не только не улучшились, но, наоборот, ещё более упали. Требовалось не распускать также и рабов, а приневолить угнетателей к справедливости. Крестьяне никак не противились бы общему закрепощению, охватившему и господ. Оно было бы лучшей эмансипацией, чем либеральная, и усилило бы государственную дисциплину, т.к. установило бы более справедливое разделение труда между аграрным и управленческим сословиями. То, что это было упущено, показывает, насколько въелся либерализм в общество и до чего он оказался вреден. Либеральная эмансипация ведёт к бессословному, подвижному, мало профессиональному гражданскому обществу и является аналогом тепловой смерти, когда в системе иссякают источники энергии, необходимые для её работы.
Наука – вещь эвристическая, эмерджентная, делаемая по вдохновению и откровению. Научное открытие очень походит на сотворение и, очевидно, является божественным актом, действующим через человека. Наука не может быть ремеслом, каковым неизбежно становится с появлением и развитием свободных профессий, т.е. класса интеллигенции. Едва наука становится источником заработка, как начинается её изображение, разложение, извращение и вырождение. Бессилие и бесполезность науки проистекает из свойства людей руководствоваться в жизни не разумом, а страстями. Даже истинная, неподдельная наука практически всегда выливается только в приложения ради частных, а в лучшем случае, корпоративных материальных выгод, тогда как её приложения должны быть объективными, духовными, а не субъективными, материалистическими. Правильное, а точнее говоря, высшее и идеальное употребление науки заключается не в технологиях, не в решении частных проблем, а в решении самой общей человеческой проблемы – проблемы удовлетворительного социального устройства. Но направить науку на службу общественных интересов нельзя иначе, как принуждением. Отсюда следует необходимость сильной государственной власти и диктата личности, удостоенной культа ввиду её высоких моральных и деловых качеств. Следовательно, для идеального, общеполезного приложения науки нужна личность, облечённая высоким нравственным идеалом, одарённая умом и наделённая властью. Только единоличным ответственным правлением, но не демократическим плюрализмом, достигается подлинное народовластие, а значит и общественная польза науки.
Антипод либеральной, народная демократия осуществима только без плюрализма, при диктатуре пролетариата, которая является диктатурой вождей пролетариата, да и то при условии, что они по социальным качествам достойны культа личности. Соединить, сочетать все эти условия в наше упадочное время очень трудно: они неизменно охаиваются всеми средствами и бдительно, без обсуждения, огульно и нигилистически отвергаются либеральной демократией капитализма. Все трудные общественные дела требуют единоначалия и деспотизма. Решение проблемы благосостояния человечества требует отказа от либерализма в пользу культа гениальной личности и деспотизма коммунистической власти.
Посвящаю эту работу светлой памяти вождя И.В. Сталина.
