Резко вертикальное, вытянутое лицо, и выпуклые, сумасшедшиной меченые глаза; космизм Лавкрафта пессимистичен: утверждая, что мы предельно одиноки во вселенной, он запускал фантасмагорические неведомые силы, которые… даже не управляют: вертят человеком, как хотят.
Люди не смогут её понять: Вселенную: и крах их будет связан с крахом оной: о чём, трепеща на экзистенциальном ветру, повествуют рассказы «Ньярлатхотеп» и «Зов Ктулху».
В общем, философия космического пессимизма, организуясь в причудливые концепции, вплеталась в его повествования; и мрачность испускала свои лучи: ужалившие писателя, призваны были жалить и читающего.
Нечего никого щадить.
Писания Лавкрафта отражают амбивалентность взглядов его на сущность и потаённую природу знания: понятие запретного знания, введённое им, давит.
Она давит на ядро сознания, поскольку свидетельствует – попытка узнать вещи, которые должны оставаться неведомыми, приводит ко вреду.
Повреждению разума и искажению психики.
То же касается самопознания – человек просто утонет в оном колодце, захлебнувшись ужасом.
Как им не захлебнулся Лавкрафт?
Впрочем, судя по глазам, зеркально отражающим душу, захлёбывался всю жизнь.
Долго она не продлилась, и ничего тотально страшного в себе не содержала: начав сочинять с детства, он публиковался – без широты признания, накрывшего вещи его и имя после смерти: обильный интерес к нему возникает в середине семидесятых: как к автору невероятных вещей, скрестивших многое, где возможно содержатся зёрна… разных правд.
…алхимик, замок, в котором можно спрятаться, серия тайн, готический ужас обыденной невозможности контактов с миром: с ним, похоже, не удавались добросердечные контакты и у Лавкрафта, всё прятавшегося в своём замке, как выживший его «Алхимик»…
«Зверь в пещере» - окажется бывшим человеком, от долгих скитаний в лабиринтах пещеры пошедшим обратной эволюцией.
Лавкрафт боялся врачей.
Его мучили боли.
Решившись на обследование, узнал, что поздно что-либо делать: поскольку решился на него за месяц до смерти.
Зацикленный на концепции упадка, он скорее не анализом чувствовал его, но – исследованием самого себя, от коего предостерегал других.
…внеземные культы, нечеловеческие существа…
Потусторонним веет от него: чья слава разрастается, чьи пугалки подтверждают: как хорошо читать подобное в кресле, вдалеке от бед, зная, что ещё осталось сколько-то ужаса, именуемого жизнью.
