В далёком городе Сарове, окружённом заповедными лесами и несколькими рядами колючей проволоки, среди вековых сосен лежит кладбище. Как мрачно шутят саровчане — Арзамас-17. Кладбище обычное, городское, со скромными деревянными крестами и чёрными памятниками чуть побогаче. Оградки, пластмассовые цветы, новомодные туечки. Всё как везде. Есть лишь несколько особенностей. Это центральная почётная аллея, на которой расположены могилы академиков и заслуженных учёных физиков-ядерщиков. Это выгравированный символ атома, встречающийся тут и там на холодной чёрной глади памятных камней. И, пожалуй, последней особенностью кладбища Сарова является то, что за небольшую плату от детей и внуков, живущих уже за пределами города и не могущих посетить ни родной город, ни родные могилы из-за строжайшего закрытого режима, за многими захоронениями здесь ухаживают работники кладбища, отправляя родственникам фотоотчёты раз в год.
Это простое городское кладбище и подобные ему ещё в десяти закрытых городах Росатома на сегодняшний день — единственные скромные памятники физикам-ядерщикам и их подвигу. Такие же закрытые и невидимые, как вся жизнь и работа этих учёных.
Когда-то давно лучшие из лучших вузов страны предоставили государству своих самых перспективных выпускников для создания советского ядерного щита. Потом, прошедшие собеседование и проверку на благонадёжность все эти отличники и отличницы, гении, изобретатели, дерзкие и увлечённые мальчишки и девчонки стали выдающимися учёными, интеллектуалами, умницами, на плечи которых легла ядерная безопасность страны. Когда-то все они служили, не щадя жизни (в прямом смысле слова, и это отдельная история), на благо Родины, создавая всё новые и новые образцы ядерного вооружения, — фактора, обеспечивающего мир и безопасность в самые тревожные и зыбкие времена. Собственно, именно они молча и тайно создали то, благодаря чему мы сейчас живём в "великой ядерной державе".
Феномен атомного проекта Советского Союза сложен и многозначен. Чтобы наконец по праву стать осознанной и неотъемлемой частью ментального кода нашего государства, священным знаменем для всех и каждого, он должен быть воспринят художником и материализован в Образ.
Самым понятным и доступным может быть монументальный, скульптурный образ — памятник физикам-ядерщикам, учёным, испытателям и рабочим, своим талантом, трудом и самозабвенным служением выстроившим ядерный щит страны.
Да, в Дубне и Москве стоят бюсты-памятники отцам-основателям атомного проекта: Курчатову, Зельдовичу, Харитону. Памятник Лаврентию Берии на ВДНХ скоро поставят... Андрей Дмитриевич Сахаров в качестве одного из основателей советской атомной отрасли недавно удостоился чести предстать перед саровчанами в монументальной позе молодого и увлечённого мечтателя-мыслителя вне политики... И это прекрасно! Но это дань уважения конкретным людям.
Общенациональный монумент учёным-физикам должен стать апологией народной памяти, гордости, исторической истинности и ценности. Благодарности российского народа — советскому народу.
Для его создания мало быть хорошим скульптором. Здесь надо быть чутким слушателем, внимательным читателем, историком, интеллектуалом, патриотом, умеющим постичь, прочитать тайные письмена истории страны и её народа, историю советской научной интеллигенции закрытых наукоградов, историю становления и развития их удивительного, светлого, благородного мира, историю предательства проекта и гибели выдающихся учёных в конце двадцатого века...
Образный идеал сложно достичь. Впрочем, любое творческое волеизъявление художника, любой памятник будет преображён и закончен уже без его участия. Создание памятника не заканчивается после последнего прикосновения к нему скульптора. Этому нет объяснения, но это так.
Даже некоторые новоявленные памятники современной Москвы, от несообразности которых мы подчас вздрагиваем, проходя мимо, живут своей жизнью. Невидимо, странно преобразуясь, они постепенно становятся другими. Безобразные, бестактные, никчёмные — они, бедные, всё равно стоят, нелепо, угловато втискиваясь в и без них неидеальную архитектурную среду города. Несчастные, нелюбимые страдальцы совсем одни, редкие ротозеи подходят к ним ради селфи и иногда чиновники ради официального веночного церемониала — в лучшем случае раз в год. От них равнодушно отворачиваются, лишь скользнув взглядом, над ними смеются, их терпеть не могут — но они всё равно живут — под полосами проливных дождей, под хлёсткими ветрами, под глухими снеговыми шапками... Тайная жизнь памятников смиренна, потаённа. Кажется, что души людей, коим посвящены эти монументы, каждую ночь приходят и оплакивают свои образы. Как воплотившиеся ангелы или тени из потустороннего мира, они оглаживают неровные углы своих фигур, смягчают неверные пропорции и согревают бездушные черты. Песчинка за песчинкой, царапка за царапкой — и чудное дело! — в памятнике начинает проступать заветный образ. Светлый, многострадальный, тёплый. И вот уже спустя несколько лет мы начинаем замечать, что глаза вдруг стали другими, уродливая поза приобрела оттенок благородной скорби и плавность, и даже нелепая громада мутного камня с кривым росчерком скульптора-гордеца словно засияла древнеримским абрисом с аллеи цезарей, каждый вечер красиво вырисовываясь средь закатных светящихся облаков московского неба.
Странное дело, эти памятники... Они как образы ушедших в мир иной людей — продолжают невидимо шлифоваться нашей памятью и любовью, наполняясь истинным, конечным смыслом...
Они живые. Созданные великими мастерами или нерадивыми выскочками — они живут вместе с нами, преображаясь и преображая нас. Даже не глядя на них, нарочито не замечая, мы дышим с ними одним воздухом, ходим по их земле. И даже! — в чём-то и когда-то играем по их правилам.
Трагедия нелепо вылепленной фигуры, лживо-пафосной композиции под самонадеянной рукой ваятеля, сомнительной идеи или спорного персонажа истории в том, что даже после своего чудесного преображения останется навсегда в виде неряшливого штриха, рваной складки, опрокинутой позы, недосказанности, которую уже никому не стереть и не дорассказать. Со временем она перестанет смешить, разочаровывать, удивлять. Она просто скорбно замрёт, свидетельствуя своей неточностью, неуверенной красотой и странной блёклостью об эпохе межвременья и её героях...
Новые монументальные лики и образы возвестят о Новом времени, о конце межэпожья. Они будут наполнены смыслами иного уровня и иного толка. Они также будут стоять под буйными ветрами и ледяными дождями неуспокоенной нашей Родины. И к ним по ночам будут приходить те, кому они посвящены. Крылатые, сильные они будут освящать собой свои образы и землю, на которой стоят.
Пусть эта молитва, эта просьба к мирозданию будет услышана, и наш русский мир снова начнёт насыщаться подлинными смыслами и образами. Сложными, цельными, красивыми. Вдохновляющими, отрезвляющими и освящающими нас и нашу жизнь.
Подлинные произведения искусства, будь то книги, скульптуры, дома, музыка, и т.д., — пребывают с нами вечно. Михаил Афанасьевич не ради красного словца написал, что рукописи не горят. Он знал это. Равно как и то, что все они ещё скажут своё веское слово...
Говорят, в Судный день зазвонит царь-колокол. Воссозданный многолетними смыслами и чаяниями, великий кремлёвский молчун неожиданно и страшно станет великим эсхатологическим провозвестником. Само небо загудит от его низкого, утробного, могучего голоса. Подобная странная судьба ждёт все истинные символы и спутники сакральной Москвы, переходящей в чертоги Небесного Царствия. Тайновидцы говорят, что и храмы, и сады, и дома, и памятники будут восхищены в другое, тайное измерение... Многие — сожжённые, снесённые, низвергнутые — уже там. Избранными, достойными из ныне живущих станут немногие, но те, что станут — будут пребывать в вечности.
Если хотя бы на толику задуматься о возможности такой перспективы, то облик города, насыщенного высокими смыслами, станет высокой целью — заботой о вечности.
Апокриф и пророчества, зафиксированные и принятые в официальной священной литературе, рассказывая о православной эсхатологии, пугают нас совершенно немыслимыми, потрясающими, ужасающими вещами. Оживший безъязыкий расколотый колокол и переходящее в вечность художественное наследие городов — скучный реализм по сравнению с другими эффектными подробностями Конца света. Не будем о них сейчас. Скажем лишь, что это хороший повод задуматься о том, как и среди чего мы живём. Кто мы, если попускаем уродству плодиться вокруг себя. И кем хотели бы стать по факту нашей же священной и великой русской истории.
Фото: Памятник Ф.Достоевскому в Тобольске. Скульптор Михаил Переяславец
